Преподобный Торн расположился под деревом и начал читать отрывки из Книги Бытия. Мало кто обращал на него внимание. Коллективное внимание масаев было приковано к весьма любопытному объекту.

Сондра поняла это, когда подняла глаза от картонного столика, на котором были разложены градусники, лекарства и шприцы: все взгляды были обращены на нее.

Она посмотрела на Дерри:

— Что это означает?

— Вы для них загадка.


Несмотря на жару и насекомых, языковой барьер и местные суеверия, Дерри и Сондра демонстрировали свое медицинское искусство. Масаи страдали от малярии, сонной болезни, паразитов, и им было не до слов преподобного Торна, который под своим деревом без устали читал нараспев Евангелие.

Сондра уже час работала рядом с Дерри, смотрела на искренние улыбки масаев, прислушиваясь к тишине окружающей природы — как это не похоже на миссию, жужжавшую словно улей! — и чувствовала, что ее охватывает какое-то особое спокойствие. Она задумалась на мгновение, держа шприц в одной руке и бутылочку с акрихином в другой, и подставила лицо ветру. В пятидесяти, ярдах слева от нее в рыжевато-коричневой траве стоял слон и, словно маленькая серая гора, не спеша объедая крону дерева, хлопал огромными ушами. Справа от девушки пара масайских moran, юных красавцев воинов, лениво облокотились на свои пики и наблюдали за Сондрой с неподдельным интересом. Кто-то играл на простой деревянной флейте всего несколько повторяющихся нот навязчивой мелодии. Здесь же росли цветы: нанди с темно-зелеными листьями и огромными алыми цветками, белый жасмин, похожий на кусочки упавшего облака, желтое хинное дерево с горчичного оттенка лепестками. Летали птицы, словно яркие пятна на фоне серовато-коричневого ландшафта: золотогрудые скворцы, маленькие белогрудые вьюрки с рубиновыми головами, а на термитнике высотой в рост человека уселась лимонного цвета барбетка.

По светлой траве шла маленькая группа оживленных людей, ведомая старым вождем масаев, который держал в руках rukuma, небольшую черную дубинку, символ своей власти. За ними шагали семь высоких и красивых девушек, перекинув через плечи коричневые кожаные накидки, которые не прикрывали полные соблазнительные груди. Проходя через толпу, они смеялись, целовались, подпрыгивали, пели и восторженно общались со всеми. Дерри объяснил, что это olomal, незамужние девушки, пребывающие в состоянии физического и душевного блаженства. Они слились с толпой, ища благословений, удачи, надеясь на плодородие и любовь. Среди них выделялась одна — высокая девушка с миндалевидными манящими глазами. Она явно нацелилась на Дерри — танцевала для него и нараспев произносила слова, вызывая одобрительные улыбки в толпе.

Когда вождь что-то сказал Дерри и тот рассмеялся, Сондра спросила Каманте, о чем идет речь.

— Вождь говорит, что она положила глаз на Дерри. Он ей нравится. Желает ли он ее?

Сондра видела, что Дерри улыбнулся и покачал головой, после чего группа масаев двинулась дальше по высокой траве, из которой они появились. Ветер уносил их первобытную песню.


На ужин ели консервированную говядину и сухое печенье. Затем наступил период отдыха, после которого все пораньше отправятся на боковую. Пять членов экспедиции устроились под главной палаткой, охранявшей их от насекомых, водители играли в карты, преподобный Торн завел с Дерри беседу об африканской политике. Сондра сидела в стороне, пила кофе и смотрела на небо сквозь сетку.

Ее существо наполнило странное ощущение, будто она подошла к концу длинного пути.

Наконец она пожелала всем спокойной ночи и пошла к своей палатке. Сидя среди коробок с лекарствами и перевязочным материалом, она при свете лампы расчесала волосы. Услышав приближающиеся шаги, Сондра подумала, что это преподобный Торн направляется к своей койке под деревом. Но раздался голос Дерри:

— Сондра, вы не спите?

Он уселся на один из ящиков и скрестил руки на груди.

— Я еще должным образом не поблагодарил вас за то, что вы сделали для Оуко.

— Не я, а все.

— Да, но вы подсказали, как спасти его жизнь. И другие жизни. Недоедание — самая большая проблема, с которой сталкивается миссия. Внутривенное питание дает нам больше возможностей спасти жизни пациентов. — Он глядел на нее некоторое время, затем тихо сказал: — Я недооценил вас, Сондра. Прошу прощения. Я не проявил особой доброты к вам, когда вы приехали.

Сондра уставилась на него, не в силах оторваться от завораживающих синих глаз, казавшихся темнее при свете лампы.

— Что вы собираетесь делать, когда отработаете здесь положенный год?

— Не знаю. Честно говоря, я не думала об этом.

— Собираетесь выйти замуж за Алека?

— Нет.

— Почему нет? Алек порядочный парень, ему есть что предложить вам. Он без ума от вас.

— Хотите услышать от меня, что это не ваше дело?

— Но это мое дело.

Сондра едва заметно улыбнулась:

— Почему? Потому что вы заведуете лечебницей?

— Нет. Потому что я люблю вас.

Сондра, потрясенная, смотрела на него.

— Наверно, все случилось в ту ночь, коша вы постучали в мою дверь и предложили невероятную идею спасения Оуко. Не знаю. Или же это произошло в самую первую ночь, когда вы не справились с сеткой для москитов и постучали в мою дверь, думая, что пришли в хижину Алека. — Его глаза вспыхнули и погасли. — Наверно, мне следует заключить вас в объятия или сделать нечто в этом роде, но я боюсь показаться совершенным идиотом. — Он умолк и сказал уже спокойнее: — Может, я уже свалял дурака?

— Дерри… — только и могла прошептать Сондра, а ее глаза сказали все, о чем он и не догадывался и не смел верить, что это возможно.

Он обнял ее и приник губами к ее губам, сначала нежно, затем страстно. Поцелуи становились настойчивыми, неистовыми. Сондра чувствовала, как сильные руки Дерри нежно прижимают ее к себе, и отдалась этой любви, найдя в ней то, что искала… Поиски закончились, существовало лишь настоящее и Дерри.

Они оба знали, что прошли долгий, извилистый путь, чтобы в его конце обрести друг друга.

Часть четвертая

1977–1978

25

Рут была взбешена.

Словно убивая муху, она хлопнула по газете:

— Только послушай, Арни! «Рожать дома — это издевательство над детьми». — Она опустила газету на захламленный стол и уставилась на мужа сверкающими глазами. — Издевательство над детьми! Какая чушь!

Арни не поднял головы, он был занят кормлением десятимесячной Сары. Если он остановится, малышка поднимет шум.

— Рути, из-за чего разгорелся весь сыр-бор? — спросил он, зачерпнул из миски теплую густую овсянку и поднес крохотную ложечку к ротику ребенка, похожему на бутон. — С чего все это началось?

— С того сумасшедшего процесса в Калифорнии. Помнишь, акушерку обвинили в убийстве после того, как родившийся дома ребенок умер. Умеют же газеты врать! — Рут снова хлопнула по газете так, что загремели лежавшие под ней тарелка и столовое серебро. — Ведь доказано, что ребенок умер бы, даже если бы родился в самых идеальных условиях! Но им этого мало, они вцепились в это дело, словно стая голодных собак в кость. И вся беда в том, что они убедят читателей в своей правоте.

— Мамочка!

Рут оторвалась от «Писем к редактору», и сердитое выражение тут же сошло с ее лица.

— Что случилось, детка?

Пятилетняя Рейчел — «Мне пять лет и два месяца», — говорила она всем — стояла в дверях кухни.

— Вот в этом я сегодня пойду в школу, — сказала она голосом, каким говорят взрослые.

Рут улыбнулась. Рейчел как раз начала ходить в подготовительный класс и относилась к себе очень серьезно.

— Но, дорогая, ты надела его наоборот.

Рейчел удалось втиснуть свое пухлое тельце в одно из новых школьных платьев, не расстегивая пуговиц. Мелкие сборки, которые Рут пришила на груди, теперь скрывала волна черных волос.

— Но мамочка, — сказала она, подбоченясь, как это делала мисс Солсбери, — как раз так я и хочу его носить. Понимаешь, если носить так, то, придя сегодня домой, я смогу… хм… сама раздеться, а вам с Бет не надо будет помогать мне… хм… потому что пуговицы можно достать рукой.