– Давайте, дамочка, проходите. Позвольте, я вам помогу, – говорил он, затягивая ее внутрь.
– Я никогда не забуду тебя! – крикнула она сквозь кондукторское бормотание. Сквозь лязг колес. Сквозь блеклый электрический свет. Сквозь разделяющий их воздух. Сквозь пропитавшие это всё – и лязг, и свет, и воздух – слезы. Сквозь бездарный, беспощадный мир.
Кажется, он махнул ей рукой. Нет, он наверняка махнул ей рукой.
Я замолчала.
– Ну и что было потом? – спросил мсье Тосс.
Я уже привыкла к тому, что он внимательный и молчаливый, что он умеет и любит слушать.
– Ну а что потом? – Я пожала плечами, подставила лицо ненавязчивому швейцарскому солнцу. Погода выдалась сегодня исключительная, надо же, и в размеренном швейцарском однообразии бывают праздники. – Я сделала все, как он сказал: села на корабль, чемоданчик с деньгами прихватила с собой, тогда деньги еще не запрещали провозить. Обосновалась во Франции, пошла учиться, в результате закончила Сорбонну. – Анатоль приподнял брови, мол, уважаю, вас, мадам. – Счет Влэда в швейцарском банке оказался весьма значительным, совершенно непонятно, почему он вел скромное существование в Штатах. Возможно, ему так было сподручнее: знаете, есть такие мужчины, будучи вполне обеспеченными, они по-прежнему ведут аскетическую жизнь, не позволяя роскоши развратить и расслабить себя. Я уважаю таких. Влэд был именно таким.
– Так что же в результате с ним случилось? – последовал еще один вопрос.
– Все случилось именно так, как Влэд предполагал. Он вернулся в дом, где его и обнаружили утром в одной комнате с трупом. Началось следствие, дело получило большой резонанс, о нем писали тогда все газеты. Американские, конечно, но я их читала в Париже. Ну а как же иначе, известный бродвейский драматург и продюсер, застреленный маньяком в собственном доме. Даже бытовал тогда термин «бредтаунский маньяк».
Я усмехнулась, задумалась. Собственно, что еще рассказывать, разве что сухие, далекие факты.
– Влэд признал свою вину. Рассказал следствию, как Рассел похитил его приемную дочь, как он из чувства мести проник в дом и застрелил Рассела ночью. Правда, девочку, свою приемную дочь, он так и не нашел. Свидетели подтвердили, что девочка на самом деле была, жила в доме, хотя никто, конечно, не рассказал о том, что с этой девочкой сотворили. История выглядела вполне правдивой, во всяком случае, на первый взгляд, прокурор уже был готов передать дело в суд, но тут появился детектив Крэнтон, тот самый, который занимался маминым убийством. Он не дал закрыть дело, что-то его не устраивало. Там действительно наблюдались нестыковочки. Например, была девочка и вдруг ее не стало. Исчезла именно в ночь убийства. Странно, правда? Другой вопрос – каким образом благородный мститель узнал имя похитителя и адрес его пребывания? Похоже, Влэд не смог это как следует объяснить. Ну и самое главное, куда делся пистолет, из которого стрелял убийца. Я ведь впопыхах забыла его передать, увезла с собой. Он до сих пор у меня, лежит в комоде заряженный, хотите посмотреть?
Анатоль улыбнулся. Когда он слушал, улыбка у него становилась мягкая, казалось, он все был готов понять и простить. Любой грех, любое признание. Я же говорю, он оказался талантливым слушателем, мой долгожданный мсье Тосс.
– В общем, мы тогда прокололись на перроне. Вернее, раньше, в машине. Сами понимаете: юная девушка, прощание с молодостью, с родиной, эмоции, слезы, страсти, вот и растерялась, залезла зачем-то в карман юбки Линн, переложила пистолет в саквояж. По инерции, сама не понимала, что делаю. Вот и увезла с собой орудие убийства. А ему пришлось отвечать. Влэду, в смысле. Потому что всевидящий детектив Крэнтон ну никак не желал ему верить без пистолета. В общем, как и следовало ожидать, доблестный детектив стал обо всем догадываться, заподозрил исчезнувшую девушку, начал ее поиски. Хотя соучастника, то бишь Влэда, по-прежнему держал в каталажке, не выпускал. Ждал, пока тот расколется. Но и до суда дело тоже не доводил.
Я подняла бокал бургундского и оросила свои уставшие от нескончаемой болтовни губы. Время было послеполуденное, как раз для первой порции понижающего холестерин лекарства. Анатоль молчал, ждал. Ну и дождался, конечно.
– Но соучастник и не думал раскалываться. Он засел в своей темнице и начал строчить книгу, претворяя заветную мечту в жизнь. И самое забавное, что он ее написал. Более того, книга была присовокуплена к делу как вещественное доказательство. Потому что она была написана обо мне, о Влэде, о маме, о Расселе, конечно. Правда, никакого отношения к действительности описанная история не имела. Влэд там изображен страшным искусителем, красавцем, в которого с ходу влюбилась моя мама, а потом я. Мол, он не смог отказать своим педофилическим наклонностям и увлекся мной без памяти, а когда на поверхность всплыл Рассел, он его застрелил. В общем, показал себя чудовищем, хотя и не без шарма. Я, когда читала, просто обхохоталась, как он там все напридумал. Просто действительность наоборот.
Я снова сделала глоток: так, запивая рассказ вином, было легче.
– Но самое главное, он и меня там умертвил: я умираю от родов где-то на Аляске. То есть засунул как можно дальше и совершенно в противоположную сторону. Я потом проверила, там действительно умерла от родов девочка примерно моего возраста. Как он это узнал? Видимо, просматривал газеты, он ведь всегда был предусмотрительным.
Я еще раз глотнула вина, надо же было приостановить бесконечный монолог.
– Самое забавное, что история, описанная в книге, повлияла на следствие. Влэд был изображен таким обаятельным чудовищем, что даже Крэнтон ему поверил. В общем, как говорится, подействовала великая сила искусства. Потом книга каким-то образом оказалась опубликованной, стала бестселлером, все ее читали. Так что секретный счет в цюрихском банке, к которому у меня имелся доступ, солидно пополнился. В принципе, по этой ниточке меня могли найти, но они восприняли книгу как чистосердечное признание и перестали меня искать – я ведь умерла от родов где-то на Аляске. Собственно, насколько я понимаю, именно для этого Влэд и написал ее, чтобы они оставили меня в покое. Хотя, если разобраться, там концы с концами не сходятся. Да и вообще, смешная книга получилась.
Анатоль смотрел на меня, его взгляд совершенно ничего не выражал – внимательный, доброжелательный, сопереживающий взгляд голубых глаз. Через такой натренированный взгляд невозможно пробиться, невозможно понять, что именно за ним спрятано.
– Так значит, вот вы кто, – он покачал головой, как бы не веря.
– А вы что, еще не догадались? – поддразнила его я. – Наверняка книгу читали, она сейчас вроде как классика.
Он пожал плечами.
– Конечно, какие-то параллели я давно заметил. Но то, что это вы и есть, нет… я не догадался. А в книге действительно много противоречий, особенно в сцене убийства. Многие исследователи не могли понять, откуда они появились, даже предполагали, что умышленно вставлены в текст.
– Конечно, – я ответила ему тоже внимательным, добрым взглядом. Жаль, что он не видел его за большими, слишком темными стеклами моих очков. – Он просто издевается над всеми. Над судом, над прокурором, но главное, над Крэнтоном, самым проницательным из детективов.
– И что произошло с Влэдом? Его осудили? Сколько ему дали? – вернул меня к теме мой искушенный слушатель. Все же умело у него получалось меня направлять – деликатно, ненавязчиво.
– Его не осудили, не успели. Он умер еще до суда. – Тут я подумала о черных очках как о благе, слезы только добавили бы патетики обычно циничной, сильно подпорченной жизнью старухе. – Они написали, что у него случился сердечный приступ. Но я уверена: он сам убил себя, отравился, скорее всего. Книгу он написал, меня спас, а больше, по его разумению, жить ему было незачем. К тому же Крэнтон продолжал его допрашивать и мог до чего-нибудь докопаться. А так и спрашивать не с кого – подсудимый благополучно скончался, дело можно успешно закрывать. Они его и закрыли.
Я вздохнула, но тихо, чтобы собеседник не услышал. Потом взяла бокал, допила вино – слишком быстро, слишком скомкано.
– Вот и получилось, что я убила не одного, а двух человек. Взрослых, вполне здоровых мужчин.
– Ну и как вы прожили жизнь? Все же эта история не могла не отложить на вас отпечаток? – дипломатично поинтересовался господин литератор. Нет чтобы в лоб, что-нибудь типа: «Так вы в результате свихнулись?» или: «И как у вас с психикой с тех пор?» А он: «отложить отпечаток» – весьма, надо сказать, деликатно.