Нина покинула Останкино с ощущением какой-то радостной опустошенности в душе. Завтра – все сначала, новые занятия, новые люди, все незнакомое, все неизвестно куда приведет. Прошлое отброшено, не забыто, но отброшено, и следовало поставить на нем последнюю точку.

На троллейбусе она добралась до метро и через полчаса была у Натальи, а та, едва увидела Нину на пороге, радостно завизжала:

– Во, подруга! Ты, как всегда, появляешься в доме как раз в ту минуту, когда истрачена последняя копейка.

– Ты что, все свои капиталы просвистала?

– Подчистую! До последнего грошика! Вчера последние порожние бутылки сдала.

– Подожди-ка, – припомнила Нина. – А как же твои доходы от этой рекламной конторы Пети?

– Лопнула контора! – завизжала от счастья Наталья. – И Петя лопнул! Ладно, не занимайся ерундой, если башли есть, сбегай за портвейном, да посидим как прежде. Я тебе все расскажу.

Ладно, решила Нина, попрощаемся с той страницей жизни, которую переворачивали, тем напитком, которым эту страницу обливали.

Портвейн Нина нашла, но прежних сердечных посиделок не получилось. Наталья беспрестанно увиливала от откровенных и душевных разговоров, все пыталась молоть какую-то чепуху о политике, о том, какая была раньше прекрасная страна СССР, где с голоду помереть было никак нельзя, вне зависимости от того, работаешь или нет, но о своих делах и переживаниях не говорила ни слова. В конце концов Нина спросила прямо:

– Так что, до последней нитки тебя ободрал твой Петя?

– Как это? – сделала вид, что не понимает, Наталья.

– Да так! Он же тебе чертову уйму денег должен.

– Ничего он мне не должен.

– Так. Ясно. Но я-то тебе тысячу долларов должна.

– Хрена ты мне собачьего должна! И не думай даже!

– Хорошо, – накаляясь, сказала Нина. – Мы с тобой как-нибудь разберемся. А у тебя осталась расписка, что Петька тебе должен?

– Да нет, – выдохнула Наталья. – Потеряла я эту поганую бумажку.

– Ты ее не потеряла, а твой любимый у тебя ее спер! – крикнула Нина. – А мою расписку он сохранил, вот так, дорогая! И теперь за такие расписочки людей калечат, пока долгов не вернут. Уже специальность такая есть – выбивалы или вышибалы!

– Да я ж его тогда убью! – пропищала Наталья.

– Слышала я это уже, только он пока живехонек. Он у тебя появляется?

Наталья потянулась к стакану и пробурчала:

– Давно не было. И не звонит.

– Так! – рявкнула Нина. – Все ясно! Конец любви. А у тебя его телефон есть?

– Нет... Он на новой хате живет.

– Черти бы тебя, Наталья, съели! А как его искать?

– Зачем? – равнодушно пожала подруга плечами. – Ушел и ушел. Как будто бы могло быть по-другому. Я к нему без обид.

– А я хочу решить все разом и навсегда! Я не собираюсь ждать, пока твой хахель мне свои претензии предъявлять начнет. Бери топор, и пойдем его убивать или расписку из него вытряхнем!

– Пошел он к черту, – безжизненно сказала Наталья. – К черту... У него какая-то другая контора. Где-то на Неглинной.

С большим трудом Нине удалось понять, что контора эта – по изготовлению мебели для офисов, всяких столов и стульев и расположена неподалеку.

Особой спешки разыскивать Петю у Нины не было, но она уже завелась до предела, да и противно было смотреть на полумертвую подругу.

– Не бросай меня, – испуганно сказала Наталья. – У меня ж вовсе никого не остается теперь.

– Да будет тебе! Друзей полный дом.

– При полной бутылке. Не бросай, я тебя прошу.

– Да ладно, ладно. Куда мы друг от друга денемся. Хуже, что не ясно, на что жить будем.

– Э! Плевать! И раньше не умирали.

Бодрость Натальи объяснялась тем, что у нее еще оставалась непочатая бутылка, а при таком запасе можно было о будущем не думать.

Через час, окончательно запутавшись во дворах на Неглинной, Нина уже решила было плюнуть на Петю и переговоры с ним касательно сомнительных долгов. Плохо было, конечно, пускать такое дело на самотек и ждать, пока он предъявит претензии сам, но не бегать же за сопляком, отыскивая его контору. И как раз когда пришло такое решение, она увидела на стене возле дверей в подвал шикарную бронзовую табличку.

«Комфорт. Мебель для офисов».

Она толкнулась в двери, и тут же навстречу ей появился здоровенный, как слон, мужик, в камуфляжном обмундировании и с дубинкой в руках. Правда, осведомился вежливо:

– Вам до кого, мадам?

– Петьку мне, – решительно сказала Нина.

– Петра Алексеевича? Подождите.

В подвале было душно, хотя для украшения его и придания солидности явно влепили массу деньжищ. Тут тебе и кожаные кресла, и полированные столики, и даже телевизор в предбаннике, где положено было ждать вызова к президенту шарашки. Все это казалось не по-настоящему, какой-то игрой детишек во взрослых.

Девчонка в юбчонке, короче трусиков, деловито спросила:

– Вы к Петру Алексеевичу?

– К Петьке! – обрезала Нина, упрямо не собираясь воспринимать столь солидно вчерашнего нищего студента, кормящегося хлебами немолодой женщины.

Но она несколько ошиблась и сразу это поняла, когда секретарша ввела ее в кабинет. Вчерашний студент успел в короткий срок наесть щеки, залосниться от самодовольства, и от прежнего Петьки у него остались только нахально торчавшие усишки.

– Нинон! – широко размахнул он руки и, судя по всему, полез было целоваться по случаю встречи, но Нина отодвинула его в сторону.

– Вышел на орбиту, Петя?

На нем был мешковатый черный костюм с блестящими пуговицами и такие же свободные брюки. И стрижен коротко, и даже галстук нацепил под воротник снежно-белой сорочки. Про волну ароматов заграничной парфюмерии, которую он распространял, и говорить не приходилось. Когда он успел раздобреть, когда набрался солидности, небрежности и вальяжности, какие силы вытолкнули вчерашнего болтуна и молокососа в эдакие деятели, оставалось только голову ломать.

Но, как оказалось, к этим переменам он и сам не очень еще привык. Плюхнулся в кресло и с мальчишеским хвастовством спросил:

– Ну как тебе мой офис?

– Подвал и есть подвал, – пренебрежительно сказала Нина. – Сколько его не украшай, крысы все равно бегают.

– Это ты угадала, – озабоченно сказал он. – С крысами воюем. А ты тоже шикарно выглядишь.

Глазенки его блеснули завлекательно, откровенно, и Нина разом смекнула, в каком ключе пойдут сейчас переговоры.

– Продал Наталью? – резко спросила она. Но Петя ничуть не смутился.

– Отчего уж так разом и продал? Просто это перевернутая страница жизни.

– Ага. А рассчитываться с ней намерен?

– Ты насчет башлей, что ли? – беззаботно спросил он. – Рассчитаюсь. Мы сроки не оговаривали.

– Расписку мою давай.

– А ты что – деньги принесла?

Она посмотрела ему в лицо. Ни тени смущения в глазенках Пети не было. Взывать к его совести, произносить какие-то пустые слова было делом лишенным всякого разумного смысла. Петя, бывший веселый студент, жил уже по другим законам. Тем законам, которые теперь начали называть «законами рыночных отношений». И они, законы эти, говорили четко – у него расписка на взятые в долг тысячу баксов. Как были взяты, почему и зачем никакого значения для рынка не имеет, а имеет значение только возврат долга. Тысячи долларов. Суммы, которой у Нины не было.

– Давай расписку, – тупо сказала Нина. – Денег у меня нет и неизвестно, когда будут. И к тому же лично тебе я ни хрена не должна. Ты это прекрасно знаешь.

– Есть документ, Нина Васильевна, – захихикал Петя игриво. – И по этому документу я с вас должен получить. Законными или незаконными путями. Бизнес есть бизнес.

Жестокое чувство предельной решительности во что бы то ни стало закончить это грязное дело, во что бы то ни стало порвать со всем прошлым, окончательно охватило Нину.

– Пусть так, – сказала она. – Тогда жди лет пять, пока не разбогатею.

Он спросил ехидно:

– А что ж ты мне иконы деревенской не привезла? Другой бы был разговор.

– Тебе не икону в красный угол вешать надо, а унитаз, – ответила Нина. – Он тебе больше по твоей дерьмовой вере подходит.

Он засмеялся вполне благодушно:

– Ладно, Нина Васильевна. Не привезла, так не привезла, хотя ты меня очень этим обидела. А ты сегодня вечером занята?

– Я всегда занята, – железным тоном ответила Нина.

– Я в том смысле, что скоротали бы вечерок. В кабачок сходили, потом в какой-нибудь клуб до утра или в казино поиграли бы? А?