– Ты с кем драться полезла, дешевка?! – сиплым голосом заорала она. – Да я таких, как ты, в лагерях дюжинами в бараний рог скручивала! Я на тракторе работала, сопля ты вонючая!

Нинка завыла тонко и противно, на губах выступила пена, потом забилась в судорогах, разбрасывая в стороны голые ноги.

Нина отшвырнула ее в сторону и бросилась к телефону. В милицию звонить было бессмысленно, и, схватив справочник, она нашла телефон наркологической службы.

Подергавшись и покривлявшись на полу, Нинка-маленькая стихла, голая и мокрая сжалась в комок и лишь всхлипывала.

– Наркологическая помощь? – спросила Нина в трубку, но больше сказать ничего не успела. Девчонка вскочила с пола, бросилась к аппарату и сбила его со столика. Тут же упала и обхватила Нину за колени.

– Не надо, миленькая, тетя Ниночка, не надо! Меня на учет поставят, меня за решетку заточат! Не надо, я буду хорошей, я буду другой.

Нина с трудом перевела дыхание. Худенькое костлявое тельце девчонки вздрагивало у нее под руками, и неимоверная жалость сжала ей сердце.

– Ладно. Иди в ванну.

Девчонка встала, пошатнулась, подхватила свою сумку и исчезла в ванной. Нина не сразу сообразила, что в сумке у нее могли оказаться какие-нибудь дрянные медикаменты, которые не требовали шприца.

Она наскоро приготовила поесть, и через несколько минут Нинка-маленькая появилась из ванной в ее халате, чистенькая и веселенькая.

– Шамовка уже готова? Это хорошо! – Она уверенно присела к столу. – Знаешь, я, конечно, дрянь и сволочь. Но я решила, что тиранить тебя я больше не буду. Я ведь так просто заскочила, время свободное было.

– А чем у тебя это время занято?

– Ну, дел у меня много.

– Послушай, – терпеливо сказала Нина, – давай поговорим спокойно. Ты – больна. Тебе надо лечиться. Пока не поздно. Иного выхода просто нет. Впереди – смерть и ничто другое.

– Все помрем, – вяло ответила Нинка-маленькая.

– Конечно. Но вопрос в сроке. Ты помрешь очень быстро.

– А может, оно и к лучшему.

– Не думаю. Ты вылечишься, а потом мы найдем тебе занятие. Интересное занятие. Будешь работать у меня. Я снимаю для телевидения рекламные ролики, чтоб тебе много не объяснять.

– С живыми актерами? – В глазах у нее на секунду промелькнул интерес. – Со знаменитыми?

– С живыми. Со знаменитыми, – отчаянно лгала Нина. – Потом ты пойдешь учиться...

– Это старая песня, – со старушечьей усталостью сказала Нинка-маленькая. – Где я только ее не слышала. Ну да ладно. Мне действительно надоело мотаться. Устала я, Нина, передохнуть мне надо.

– Вот и передохнешь! – Она старалась не выдать вспыхнувшую в душе радость. – Передохнешь у меня, оклемаешься, если не потянет снова, то и без больницы обойдемся. Главное, найти занятие по душе.

– Ага. Я сейчас спать хочу. Нас в эту ночь по подвалам словно крыс гоняли.

– Ложись, ложись, я тебе постелю.

Сомлевшая от еды Нинка-маленькая, с сонной поволокой в глазах и размягченная, вдруг стала совсем послушна, ласкова и нежна. Смотрела на Нину с виноватой улыбкой и еле шевелила распухшими мягкими губами.

– Ты меня прости за все, Нина, прости. Я буду другой, ты увидишь.

– Конечно, конечно, будешь, девочка моя. Все у тебя еще впереди. Я тоже начинала очень дико, тоже всякое бывало. Ты спи, спи, завтра мы во всем разберемся, завтра я никуда не пойду, все дела брошу. Мы тебе купим хорошую одежонку, пообедаем в хорошем ресторане и все решим.

– Ага, – ответила она, положила голову на подушку и тут же заснула.

Все наладится, облегченно решила Нина, все наладится. Раз так пошли в гору остальные все ее дела, то не может быть, чтоб здесь дурно было.

Весь вечер она ходила на цыпочках, каждый час заглядывала в маленькую комнатушку и убеждалась, что Нинка-маленькая спит спокойно и дыхание у нее ровное.

Телефон она накрыла подушкой, но все же услышала, когда уже в сгустившихся сумерках раздался звонок.

Она сорвала подушку и шепотом спросила:

– Кто там?

– Нина? Это Андреев.

– А! Аркадий Сергеевич! Добрый вечер.

– Здравствуй, Нина. Завтра в двенадцать собираемся в старом составе на старом месте, в кафе у Шаболовки. Сможешь?

– Смогу, – не думая, ответила она. Андреев оставался для нее чем-то вроде верховного божества, и если б даже она точно знала, что завтра поутру умрет, то все равно бы была уверена, что на вызов Андреева явится. Потом ее пронзила острая радость, едва она поняла, что собираются все, и, значит, там же будет и Женька Воробьев.

Засыпая, она быстро прикинула, что поутру поговорит с Нинкой-маленькой, а потом отправит ее по магазинам, чтоб она самостоятельно приоделась, прикупила себе что поприличней, а уж вечером они будут решать вопросы ее жизни окончательно.

Поутру она проснулась спокойной и веселой, в ожидании радостного дня. И не сразу обнаружила, что Нинки-маленькой в квартире уже нет. Нет, исчезла, словно испарилась. Вместе с ней исчезли все деньги, которые были в сумочке, электронные часы, стоявшие на телевизоре, видеомагнитофон, подаренный еще. Воробьевым, исчез и длинный, пушистый шерстяной свитер, который ей подарил в Болгарии Андреев.

Нина с ужасом представила, как в предрассветных сумерках голая и больная девчонка передвигалась по квартире, собирая в мешок вещи. Что стоило этой неуправляемой несчастной дуре в завершение своих действий шарахнуть ее, Нину, утюгом по голове? Так что нечего особенно огорчаться потерям, хорошо, что хоть так обошлось.

Она заставила себя не думать о своих будущих отношениях с Нинкой. Она знала, что они будут долгими, и решила, что меры придется принимать самые крутые. Тем более что рано или поздно, а Игоречка сюда тоже надо привезти. Боже святый, а если бы она украла Игоречка?!


К полудню она отсидела в парикмахерском салоне, где ей предложили поначалу модно подрезать ее рыжую гриву, но потом мастерица и сама одумалась, так что в конечном счете получилась длинная королевская прическа в локонах.

Все за тем же своим столиком сидели Андреев и Комаровский.

Андреев глянул на нее и одобрительно, польщенно улыбнулся. Нина сразу поняла, что он вспомнил Болгарию. Она на миг вспомнила тоже. Цветущий, розовощекий, неузнаваемый Комаровский подскочил на стуле и поначалу троекратно облобызал Нину, потом принялся целовать руки.

– Принцесса! Просто принцесса! Вот что делает с настоящей женщиной процветание!

– Какое там процветание, Макс...

– Не скажи, не скажи. Главное, что, как я понимаю, твой путь определен.

Он тут же нырнул в свой кейс крокодиловой кожи и извлек оттуда странное, очень красивое и диковатое ожерелье. Нина даже не поняла, из чего оно сделано.

Комаровский осторожно накинул его ей на шею.

– Это, Ниночка, настоящее подлинное индейское украшение из медвежьих когтей, зубов и орлиных когтей! По индейскому поверью – спасет от всех злых духов. Волок тебе его из штата Аризона!

Нина смекнула, что ожерелье предназначалось в принципе не ей, а возбудившийся Максим действовал, как всегда, под влиянием минуты. А во-вторых, подарок является скорее всего намеком на какие-нибудь просьбы.

– А Женьки не будет? – с деланной легкостью спросила она.

– Будет, – ответил Андреев, чуть нахмурившись. – Все будет. О Женьке потом.

Нина посмотрела, как Комаровский наливает в высокие бокалы искрящуюся струю шампанского, как солнце сверкает в струе напитка, ей стало легко от радостной и счастливой встречи, а еще от того, что она сейчас сидит за столиком с этими людьми – на равных. Не девчонка на подхвате для услуг, не ученица, не беспомощная дурочка, которой надо помогать выжить в этой суровой жизни, а равный творческий работник.

Андреев эту минуту понимал так же и чувства Нины уловил. Он поднял бокал и улыбнулся.

– Комар, поверь мне сейчас на слово о том, что скажу, поскольку ты от нас далек и не все знаешь. Нина Васильевна, за ваши подлинные успехи. Я имел счастье просматривать все ваши работы, выполненные в убогих условиях, убогой конторе, и поверьте мне, что как режиссер рекламных роликов вы состоялись. Не полностью, не до конца, и это тоже хорошо. Но потенциал у вас есть. Поскольку за удачу из идиотского суеверия ни в кино, ни на телевидении не пьют, то выпьем за ветер в твои паруса.

– Спасибо, Аркадий Сергеевич.

– Называй меня по имени.

– Нет, – замотала головой Нина. – Пусть останется по-прежнему. Так мне больше нравится. Комар – Макс, Воробьев – Женька, а вы – Аркадий Сергеевич. Хоть что-то в этом паскудном мире должно оставаться постоянным. Мне от наших бесконечных перемен просто тошно.