Бабочки в животе, слоники на батутах — это примерное состояние того, что я ощутила за жалкие десять минут в кабинке с Амиром. Он своими губами об меня терся, а я уже нашим детям имена мысленно подбирала. Будет дочь — назову Лейла, сын — Александр. Или Арам, симпатичное имя. Они будут такие же черненькие, нагленькие и болтливые. В итоге я сойду с ума раньше, чем мне стукнет тридцать, после чего повешусь на подгузниках в ванной.
Тьфу, Магазинчикова, совсем крыша поехала.
— Иди сюда, огонь моей души, — распахивает объятия отец моих будущих воображаемых детей, пока я задумчивым взором исследую «черную» спальню.
Она реально черная. Комод, лампа, покрывала, сама кровать, мини-бар, столы — все черное, как и дверь снаружи. Ковер под ногами и тот в цвет спальни, хотя может он просто очень грязный. Не комната прям, а торжество толерантности. Здесь даже стены в цвет ночного неба — выключить свет, погрузишься в настоящий мрак. Как там в известной страшилке: «В черной-черной комнате…»
— Э-э-э, слушай, так дело не пойдет, — выставляю вперед руку со скотчем. Штаны с Амира падают вместе звяканьем бляшки ремня, отчего быстро прикрываю глаза, бормоча.
— Доронов, мы же договорились, что в начале похищаешься, — спешно останавливаю его порыв броситься ко мне и начать делать детей. Боюсь, после всего произошедшего он вряд ли оценит мой порыв сделать его счастливым семьянином. Печально, потому такой образчик мужчины, в идеально сидящих на нем боксерах, пропадает.
— Блин, Магазин, всю малину портишь, — бурчит, уже наклоняясь было к штанам, однако я пересилив свою природную скромность, отнимаю ладонь от глаз, выдыхая:
— Стоять!…
Замирает озадаченно в полунаклоне, вскидывая брови.
— Ща, погоди, уф, — обмахиваюсь свободной рукой, поправляя лямку сумки на плече, бормоча:
— Руки вперед выстави.
— Зачем? — подозрительно на меня косится, прищурив взор.
— Хм… Ролевые игры, да-а-а? — и улыбка такая коварная, пока я прикидываю обмотать этого барана полностью или только руками обойтись. Рот точно стоит заклеить, иначе доведет до преступления, честное слово. Прошло уже пять минут, а у меня вся романтика из головы выветрилась, особенно после слов:
— Ой, Магазин, всегда знал, что ты от меня без ума. Не зря в школе вечно бегала рядом, доставая всякими странными вопросами. Чуяла душа моя: мы созданы друг для друга. Любовь с первого, второго и третьего взглядов, — продолжает трещать, размахивая руками.
Спешу к нему, хватая мужские запястья, отцепляя скотч, мысленно молясь, чтобы хватило терпения не дать ему по голове. Таким приятным и милым казался в кабинке, немного властным, завораживающим — в коридоре после. А сейчас из него гордость впереди планеты всей прет и меня с верного пути сбивает. Желание убивать растет, любовь угасает за секунды. Или я забыла, как Доронов умеет раздражать, или просто дымом с танцпола надышалась. Плевать, что на верхний этаж он никак не мог проникнуть, судя по всему, еще в туалете порцию газа получила.
Начинаю обматывать скотчем — звонит телефон. Да епрст.
На экране блаженное лицо моей бабули, на лице Амире счастье — продолжает вещать о том, какой он шикарный парень и как мне повезло.
— Погоди, — машу рукой, на что Доронов замолкает от неожиданности, продолжая стоять со спущенными штанами да перемотанными скотчем руками.
— Бабуля?
«Лилька, тебя где носит?», — мрачно интересуется бабушка. На заднем фоне я слышу песню из ее любимого сериала «Сесиль — цыганка из табора», снятого по роману какой-то там нашумевшей писательницы. Понятно, снова не спит, опять пересмотрела какую-то серию, где Хулио Арчибальд доминирует над трепетной девой Сесиль.
— Антонина Васильевна, а вы почему среди ночи все еще смотрите сериал? Не вы ли жаловались на падающее зрение? — придаю голосу строгости, почувствовав, как Амир наклоняется, прислушиваясь к разговору.
Отгонять бесполезно — прижимается теснее, с интересом продолжая прислушиваться. Отодвигаюсь и шагаю к мини-бару, открывая не глядя шкафчик, доставая первую попавшуюся бутылку. Мне сейчас придется много-много врать, а из-за этого у меня вечно пересыхает горло. Радует наличие простой воды в обилии алкоголя, правда крышка отвинчивается с трудом, однако взяв чистый бокал, наливаю прозрачную жидкость, слыша возмущение в ответ:
«А яйца своих динозавров не учат! Не переводи стрелки, куда там ушла? Сказала в клуб, однако по всем параметрам уже должна была вернуться»
Из моих рук неожиданно исчезает тот самый стакан. Хочу возмутиться, однако Доронов, неведомым образом успевший натянуть штаны, залпом выпивает мою воду. Его глаза расширяются по мере исчезновения жидкости в мужском организме, затем становятся все больше. Забываю, как дышать и нервничать. Кто-то там окрикивает бабушку, кажется, это мама рвется со мной поговорить, а Амир тяжело опирается о небольшой барный шкаф, дыша с хрипом через раз.
Никогда бы не подумала, что южане способны покрываться красными пятнами. Он обмахивается рукой, а я озадаченно поворачиваю бутылку в руке этикеткой к себе. Моргаю раз, другой — вместо минеральной воды «Боржоми» там «Vodka Lednik» с крепостью сорок процентов. Доронов покачивается, тряся головой, держась за приоткрытую дверцу шкафа.
«Лиля! Ты слышишь?! Зачем ты взяла мою машину?»
Вздрагиваю от голоса матери, наблюдая за тем, как Доронов пытается отыскать среди бутылок алкоголя что-то. Мамина машина — это, конечно, важная тема, однако сейчас не до нее. Амир судорожно перебирает бутылки с яркими этикетками и пестрыми наклейками, пока соображаю: может ли, непьющего крепкий алкоголь, человека убить водка? Судя по состоянию Доронова — он думает о том же. Еще глазами на меня сверкает, ударяясь с негромким стуком о шкафчик мини-бара.
— Э-э-э, мам, тут дело такое, — быстро бормочу, понимая, что врать тут уже не получится, придется юлить до конца. — У меня тут дело наклевывается, выискиваю опасных рецидивистов зеленых… — интонация понижается, поскольку Доронова начинается натурально шатать.
Он принимается хихикать, тыкать пальцем в люстру и ловить невидимых бабочек. Первый раз вижу такую реакцию на алкогольные напитки у парня. Зато становится ясно, почему он практически не пьет. Прижимаю ладонь ко лбу, зажмуриваясь. Черт-черт-черт, Лиля, почему у тебя все через одно место?
«Какое еще дело, балда? Во что ты снова ввязалась? Что у тебя там за грохот?», — возмущается мама в трубку. Ей где-то рядом кричит бабушка: «Говорила, надо было пороть дочь. Вырастили на свою голову!»
В ответ, что-то насчет того, что бабушка сама не образец воспитания. Слово за слово, про меня забыли и хорошо. Доронов продолжает сносить все на своем пути, вертясь по комнате со склеенными скотчем запястьями. Ржет, точно конь, убегая от меня.
— А ну стой! — шиплю яростно, сжимая трубку у уха. — Стой, кому говорю, баран кавказский!
— Мбе-э-э-э, — изображает парнокопытное Амир, затем вдруг закатывает глаза и падает ничком прямо посреди комнаты, не подавая признаков жизни.
У меня сердце улетает в пятки — Давид Джумберович, простите, я кажется убила вашего сына.
— Мама! — ору так, что обе женщины на том конце прекращают ругаться.
«Что случилось? Дочь! Лиля!», — орут в унисон.
Падаю на колени, в ужасе хватая Амира за рубашку и прижимая смартфон к груди. Его брюки частично приспущены. Видимо натянул, но застегнуть не смог. Связанные руки — настоящий символ покойничка посреди черной-черной комнаты с приглушенным романтическим светом. В ужасе выдыхаю, поглаживая по темным густым волосам.
— Амирчик, просыпайся. Не умирай, я дура, знаю! Я же не знала! Почему-у-у ты не сказа-а-ал, — завываю, утыкаясь носом в рубашку. Бабушка с мамой что-то кричат, пока я вою громко.
«Лиля, что произошло?», — испуганно лепечет мама в трубку. Шмыгаю носом, отчаянно пища:
— Мама, я барана убила, — из глаз брызгают слезы, тру отчаянно, наплевав на внешний вид. Если он умер, что я скажу его отцу? Извините, Давид Джумберович, пыталась похитить вашего сына, а он в процессе умер? Господи, меня же посадят! Я человека убила!
«Допилась», — горестно выдает бабушка в трубку.
«Лиля, ты что пьяная?», — подозрительно интересуется мама, видимо, забрав у бабушки телефон. От возмущения даже слезы высыхают. Я им тут о горе, за мной, может, выехали уже из ФСБ и полиции, а они дурацкие вопросы задают.