«Начинается», — вздыхаю про себя, едва бабушка открывает рот:

— На свидание идешь?

— Типо того, — уклончиво отвечаю, хватая нож, принимаясь остервенело нарезать сыр.

— Прекрасно, — постукивает пальцами по гладко столешнице бабушка, вздыхая. — Надеюсь, хотя бы своего кавалера от нас прятать не будешь. А то твоя чертовка мама, умудряется это делать уже несколько лет, не признаваясь, кто нам путевки оплачивает и такие подарки с букетами шлет.

Вот да, мне тоже любопытно, однако мама моя конспиратор похлеще любого шпиона разведки. Мы безуспешно пытаемся ее поймать. А она очень успешно прячет любые улики, ни разу не проболтавшись с кем задерживается с работы и у кого проводить выходные. Приезжет домой счастливой, с неизменным букетом фиолетовых орхидей и очередной фиалкой в горшке.

Их мама просто обожает, наверное, потому ее зовут Виолетта, что означает «фиалка». Этих цветов у нас, как грязи, можно открывать магазин. Но мама свою комнату и коридор превратила в оранжерею, следя тщательно за каждым. Не знаю, какой мужчина делает такие подарки, но выглядит крайне романтично.

— Да ладно, бабуль, ты же сама одинока, — фыркаю, откусывая сыр и запивая чаем, стянув все же печеньку из-под носа насупившейся бабушки, поджавшей подкрашенные губы.

— Бабушка уже не в том возрасте, чтобы о мужчинах думать, — приосанивается, складывая на коленях руки, скрестив ноги в лодыжках точно леди.

— А Семен Семеныч тогда почему у нашего порога отирается каждый день, едва ты на свою пробежку собираешься, — усмехаюсь, вспоминая веселого усатого соседа, явно неравнодушного к моей бабуле. Та прямо рдеет на глазах, точно яблочко наливное, погрозив мне пальцем с идеальным маникюром, пригладив свои рыжевато-медные волосы с серебристыми нитями седины.

— Но-но, нечего тут. Мы просто общаемся. Как добропорядочные соседи, — отвечает невозмутимо, снова хватая кружку.

Ага, соседи. Нашла кому сказки рассказывать в двадцать четыре года. С ними у нее всегда проблемы были. Максимум могла гимн спеть, чтобы я точно заснула. Или перечислить все съезды КПСС с 1952 по 1990 год со всеми членами, принявшими в нем участие. Работало лучше любых сказочных историй — засыпаешь на первом десятке фамилий.

Хмыкаю, утыкаясь в кружку, принявшись слушать вполуха заунывную бабушкину речь о безобразии, творящемся на ТВ. Она опять пересмотрела новостей, отчего решила сменить быстро тему с соседа на распущенность государственных телеканалов. Собственно, я была не против.

После обеда отправилась к маме искать костюм. Пока разбирала ее бардак в шкафу, дважды созвонилась, уточнив его точное месторасположение. Моя мама даже вопросов не задала для чего он мне и что за встреча в восемь вечера, лишь пробубнив привычное:

«Не вздумай во что-то вляпаться, дочь. И шарф замотай хорошо, на улице холодно. В подвалы не лазь, возьми с собой мой шокер, перцовый баллончик, а лучше бабушкину биту. Она самая действенная. Я ею как-то от маньяка отбилась, пришлось потом правда долго объясняться перед полицейскими…»

Ничего нового, но маму исправно послушалась. Небольшой шокер сунула в карман куртки, баллончик в рюкзак. Уже в коридоре натягивая зимние ботинки, вспомнила про биту, крикнув:

— Бабуля, а где бита?

— В кладовке посмотри, рядом с веником, — отозвалась бабушка, отчего чертыхаясь, расшнуровала первый ботинок, бросив второй и потопала, шурша штанами от костюма к кладовом, находящейся в конце коридора, неподалеку от ванной с туалетом. Отыскав среди пыльного хлама, старых игрушек и парочки советских фотоаппаратов, нужную вещь, закинула ее на плечо, прошагав обратно.

— Лилька, только отзвонись, если задержишься! — крикнула бабушка, когда я уже была на пороге, гремя ключами, поправляя лямки потяжелевшего рюкзака.

— Ладно, ба!

— И мужика домой приведи!

В третий раз закатываю глаза, громко хлопнув дверью.

Глава 3

Амир

— Сын, нам надо серьезно поговорить.

Ой, нет. Вот с этого начинаются все проблемы в вашей жизни. «Нам надо серьезно поговорить», — заявляет любовница, а через пять минут в твою голову летит сковородка, следом за парой дорогих туфель. Я люблю разговаривать, можно сказать, это мой хлеб насущный. Однако желания узнать дальнейшее продолжение отцовской фразы сдувает попутным ветром.

Тяжело вздыхаю, замечая на себе пристальный взгляд таких же темно-карих глаз, как у меня самого. Мой отец, расположившись в директорском кресле просторного зала совещаний, задумчиво хмурит брови, сцепив пальцы в замок. В отличие от меня, у него на руке только часы, скрытые под рукавом серого пиджака да золотая печатка. Выражение лица, правда, самое благодушное из всех возможных, отчего сердце немного успокаивается…

— Тебе пора жениться, — сбрасывает бомбу на голову, а я прикрываю глаза, сползая по мягкой кожаной спинке кресла, слыша тихий скрип. В голове миллион мыслей, ответы буквально язык жгут. Но там, где мое красноречие помогает выпутываться из сложных ситуаций в бизнесе и с женщинами, никаких шансов если противник — собственный отец.

— Обязательно, — киваю, решив, что согласие лучший способ избежать долгих нотаций. Брови отца приподнимаются, на лице мелькает изумление. Он будто не ожидал от меня ход конем, потому подозрительно щурится, отчего приходится продолжать развивать эту тему.

— В конце концов, пора бы задуматься о посадке детей, росте дерева, дом там разрушить, конуру для собаки построить, — взмахиваю руками для эффекта, соскакивая со своего места.

Между нами целый стол, уставленный бутылками с водой и стаканами после прошедшего совещания. Проходя мимо одного из стульев, отшагиваю в бок, задевая рукой пальму в горшке. Папа с любопытством продолжает на меня погладывать, пока сила моего убеждения начинает свою эффективную работу по обработке дорогого родителя.

— Всю жизнь мечтал найти женщину по сердцу. Чтоб, прямо, взгляд замирал, душа в тоске ныла, стоит только за порог выйти. Детей штук десять, Внуков раз в пять больше, — по-моему отца трясти начинает. Как-то подозрительно он глаза рукой прикрывает, явно сдерживая гомерический хохот. Ничего, зато в следующий раз точно этот вопрос поднимать не станет.

— Тихую, скромную невесту. Родственникам покажем, ты обязательно одобришь, — вдохновенно вещал, разглядывая панели на стенах. Промелькнула идея о ремонте, особенно больно смотреть на потолок — местами пошли трещины, две лампы не работают. Интерактивная доска только новая да оборудования для презентаций.

— Кстати, паркет весь грязный, у нас так плохо стали убирать? За что мы деньги платим? — бормочу между делом, услышав очередное отцовское со сдавленным смешком:

— Амир, прекрати дурачиться. Я не подобрал тебе невесту.

Ой, спасибо. Прямо от сердца отлегло, мир в краски окрасился. Подошел ближе, присаживаясь рядом с отцом, наливая в стакан воды и, с интересом дожидаясь, пока он соизволит наконец прояснить суть разговора.

— Я не говорю, что ты обязан жениться прямо сейчас, — начинает уже спокойнее, подтянув к себе бутылку, отвинчивая крышку, наливая себе в стакан и отставляя обратно. Пара капель падает на поверхность, однако ни он, ни я на это никак не реагируем. — Однако об этом стоит задуматься. Не можешь же всю жизнь бегать за юбками? Никто не настаивает, выбирай. Но серьезно, а не как ты это делаешь.

Тяжело вздыхаю, отбрасывая маску дурачества в сторону.

— Может выберешь невесту? — спрашиваю с надеждой, получая в ответ отрицательное покачивание головы.

Возможно, это был бы самой просто вариант — поступить, как часто делали у нас на родине некоторые семьи. Родители подбирали хорошую девушку, а затем жених шел свататься. Или красть, памятуя старые обычаи. Но здесь не Кавказ, наша семья давно и прочно поселилась в России. Большая часть родни жила в США — стране свободных нравов, где твоя национальность имела значение лишь для пограничников.

Только дедушка еще цеплялся за свои корни, он же подбирал отцу невесту — мою маму. И хотя она была русской, по всем меркам идеально подходила. Тихая, нежная, скромная, женственная со звонким смехом и мягкими белокурыми волосами — все, что осталось в моей памяти, не считая с десяток снимков нашей семьи в альбоме.

— Не стану никого подбирать Амир, тебе жить, а не мне. Но только делай это с умом, а не женись на первой встречной из желания мне угодить, — услышал голос папы, вырываясь из вихря воспоминаний. Моргнул, затем тяжело вздохнул, отпивая немного из стакана, промочив пересохшее горло.