— Минуту погоди, — выставлю палец, заметив, стоит достать телефон и прощу Оленева подождать.
— Вот именно поэтому мы не берем на дела гражданских, — огрызается в ответ следователь, но я его совсем не слушаю.
«Ты просил еще раз перепроверить данные по всем известным членам «Зеленого слона», а также Беллу Жанну и других участников», — голос Юрца раздается в динамике, и я замираю. Оленев тоже встал, пытаясь прислушаться. Убираю телефон от уха и включаю громкую связь.
— И? Что узнал?
«Тебе хорошую или плохую новость?»
Я закатываю глаза, издавая разъярённый рык и дергаю ворот зимнего пальто, едва не оторвав к чертям все пуговицы.
— Ты издеваешься?!
«Ладно, не ори», — фыркает в ответ Бубликов. Издали слышно, как он щелкает мышкой и бьет по клавишам с невероятной скоростью. Очередной поток, состоящий из ветра, звуков клаксонов, автомобильного шума и криков людей вокруг немного выбивает из колеи. Я не сразу слышу то, что он говорит, потому переспрашиваю и Бубликов терпеливо повторяет:
«Говорю, что не смог узнать, откуда поступали деньги на счет. Это закрытая информация и она требует разрешения суда. Ни у тебя, ни у полиции этого нет. А взламывать систему чревато последствиями»
Хочу выругаться, однако молчу. Юра прав, так рисковать нельзя. Смотрю на Максима, но тот лишь отрицательно качает головой — не получили разрешения. Здорово, вот поэтому у нас в стране так хреново с правосудием! В такие моменты жалею, что нельзя все решать по простому закону: кровь за кровь. Сжимаю айфон в руке и тру переносицу.
— А хорошая новость? — бурчу недовольно, двинувшись за Оленевым ко входу.
«Это самое интересное и одновременно загадочное. Причем связано ни сколько с твоей Жанной, сколько с ее матерью. Оказывается, Липкова тщательно и упорно собирала данные о детдомах в ближайшем округе»
Останавливаюсь с удивлением смотря на приподнявшего бровь следователя. Он на две ступеньки ниже, чем я. Пытаюсь переварить услышанное и пинаю промерзший лед, откалывая кусок носком ботинка. Ничего не понимаю. У Жанны был ребенок? Или что?
«Она искала родственника. Опуская долгие и мученические поиски всех следов, ведь это было несколько лет назад. А ты понимаешь, что пришлось изрядно повозиться, обзвонить кучу народа…»
— Ближе к делу, Юр.
«Это был ее старший брат, рожденный ее матерью от другого мужчины. Да-да, все, как в дурацких индийских фильмах. Потерянный родственник, загадочные поиски истинны в нашей системе, где черт ногу сломит. Без понятия, как она вышла на него и каким образом вообще о его наличии. Она также обращалась в клинику. Делала тесты на родство с неким Котовым М.И. Это все, что сохранилось у нее на почте, в личных папках и, что успела найти полиция. Судя по переписке четырехлетней давности, ответ она забирала либо лично, либо по почте»
Больница внутри выглядела лучше, чем снаружи. Судя по виду персонала и тем настороженным взглядам, что на нас бросали — им тоже успели хорошо приплатить, дабы позаботились о сохранности. К тому же здесь сохранялся режим полной стерильности. Светлые стены и полы, покрытые специальным антигрибковым покрытием. Никаких плинтусов, под которыми могли развестись бактерии, очень опасные для пациентов после операций.
Нас тоже заставили переодеться. Выдали халаты, бахилы, маски, перчатки. Все для того, чтобы попасть в палату интенсивной терапии, где под охраной находился Алексей Германович Цирков. Под постоянным присмотром медсестер в отдельно выделенном боксе, с двух сторон просматриваемый через прозрачное пластиковое окошко.
На входе нас еще раз обыскала охрана — Циркова охраняли, как зеницу ока. Не помогло даже удостоверение Максима Анатольевича. Возможно к рыжему гаду я относился не самым дружелюбным образом, но враг моего врага — мой заклятый враг. А значит, у нас с ним была общая цель.
— Одного не могу понять, — выдохнул я прежде, чем оказаться в палате. — Почему я? И какое отношение опальный майор Котов со своим незаконнорождённым ребенком от замужней женщины имеет ко мне?
— Так почему бы не спросить очевидца тех времен? — вскинул брови следователь, усмехаясь. — Мы ведь здесь для этого?
«Майора Иннокентия Котова обвинили в фальсификации улик, а также пособничестве преступникам, вымогательству, шантаже, рэкету. По всем статьям того времени пошли, несмотря на ранее идеальный послужной список. Это то, что мне передала полиция из архивов. Он пытался отбиваться, но там все быстро замяли, а после заткнули уже в тюрьме навсегда»
Я стоял на пороге просторного бокса, глядя на лежащего Циркова. Новенькая ортопедическая кровать, десятки различных трубок, проводов, подключенных к аппаратам. На мониторе для пациента его давление, кардиограмма и все жизненные показатели, вплоть до пульса. Рядом на столике шприцевой насос для ввода лекарств, возле которого сейчас стояла медсестра. Стоило нам подойти, как она обернулась и строго покосившись, рыкнула:
— Недолго! Пациент на антибиотиках, я дала ему снотворное и оно скоро должно подействовать. Его нельзя утомлять!
— Мы не будем ему докучать, всего пару вопросов зададим, — уверил ее Оленев, а я подошел ближе, вглядываясь в бледное посеревшее лицо.
Никаких румяных щек и насмешливого взгляда. Под глазами были темные круги, губы сухи, обветренные. Он не подключен к аппарату искусственной вентиляции легких, но судя по всему дышать ему не слишком легко. Пуля попала в грудь, к счастью, не задев жизненно важных органов. Сейчас Алексей Германович не выглядел таким внушительным, я уж молчу о внезапно появившейся седине в рыжих волосах и какой-то печальной насмешке, едва он открыл серо-голубые глаза, увидев перед собой мое лицо.
— Доронов… — едва слышимый хриплый голос, заставивший меня подойти ближе. — И как? Ощущаешь себя победителем? Твой отец должен радоваться…
Для больного и несчастного он слишком много говорил. Я нахмурился, коснувшись перекладины на его кровати, чуть сжав ее пальцами и сделал шаг в сторону, подпуская Максима Анатольевича ближе.
— Алексей Германович, вы помните меня? — поинтересовался Оленев, дождавшись безразличного кивка головой. Диктофон в руке следователя показательно лег на стол включённым, и Максим Анатольевич снова заговорил:
— Я бы хотел задать вам несколько вопросов касательно нападения на вас.
Терпеливое ожидание — не моя сильная сторона. Да Цирков не слишком шел на контакт. На вопрос просто в очередной раз кивнул, чуть приподняв руку. Жалкий, просто обычный жалкий человек, прикованный к постели какой-то пулей. Зачем я вообще сюда пришел?
— Вы помните, как все произошло?
Мой взгляд переместился на пустую койку рядом с окном, в котором в очередной раз мелькнула медсестра, коршуном наблюдавшая за нашими действиями. У дверей охрана, они каждые тридцать минут делали обход и сменяли друг друга. Я крепче сжал перекладину, чувствую такой же холод на коже, как тогда у Лили. Даже эмоции схожи — злость и ярость. Алексей в сотый раз повторял слабым голосом, щебеча что-то там насчет: вышел с охраной, а тут псих с пистолетом давай палить. Знали ли он нападавшего? Безусловно нет. Было ли это связано с прошлыми событиями? Тоже не в курсе.
— Возможно конкуренты… — выдохнул очередную чушь Цирков, с трудом вздохнув и именно в этот момент я просто не выдержал. Переместил руку ему на горло, чуть сжав пальцы и вдавливая этого гада в подушку. Максим среагировал почти сразу: дернулся и попытался отцепить мою руку, прорычав:
— Доронов, отпусти его немедленно!
А я смотрел в эти, налившиеся кровью и страхом, блеклые глазенки, распахнувшиеся от вида моего перекошенного лица и наслаждался его ужасом. Давай-давай, таракан, шевели мозгами.
Пульс на мониторе дернулся, но до тревоги дело еще не дошло. Вот если сожму сильнее руку…
— Котов? Помнишь эту фамилию, с*ка? — прорычал я, усиливая нажим и Цирков захрипел. Несмотря на потуги Максима, я железобетонной хваткой вцепился в Алексея, не собираясь его отпускать.
— Липкова, Смольчук, Алмазова, Зеленый слон, мой отец и Дмитрий Заворконский! Как?! Как они связаны! — заорал я, ощущая, как меня накрывает кровавая пелена.
Не слышу, как пищат аппараты, а Оленеву с трудом удается отодрать меня от хрипящего на последнем издыхании Алексея. В палату врывается медсестра и его охрана. Схватившая меня под руку. Максим Анатольевич что-то кричит, но у меня будто уши заложило. Я ничего не могу разобрать.