Интересно, они когда-нибудь бы мне сказали, что разочарованы во мне? Или молчали бы, пока вот такой «благодетель» не вздумал бы сообщить очередную правду-матку? Полагаю, да, по бегающим глазам моей бабушки видно.
— Хочу остаться одна. — тихо, но четко произношу, не желая больше разговаривать с ними.
— Цветочек…
— Я же сказала: хочу остаться одна! — чуть повышаю голос и добавляю металла в голос.
Этому трюку я научилась, как не смешно, у Амира. Его манера разговора с подчиненными по телефону — никогда не отмечала этих деталей. За маской беспечного дурачка всегда прятался холодный, расчетливый бизнесмен. Которого я, судя по всему, страшно позорю. Или расстраиваю и доставляю проблемы.
«Я поклялся тебе, что буду защищать тебя. Даже от самой себя. И если после этого ты будешь меня ненавидеть — мне плевать»
Меня или себя, Амир? Кого из нас ты защищаешь? Свою репутацию? Не хочешь связывать жизнь с рыжей ни на что ни годной дурочкой? И хочется, и колется: невеста хороша, ее лишь нужно немного подправить и подмять под себя. Всего делов-то.
— Лиль, ты сейчас себе голову надуришь всякой чушью, — снова пытается вмешаться в мои мысли бабушка, но я больше не желаю ее слушать. Закрываю руками уши, мотая головой. Чувствую сухие руки на своих, попытки отодрать мои ладони и достучаться до моего сознания. Отталкиваю ее в сторону, и удивленная бабушка едва не падает. Медсестра вовремя успевает подхватить, а я смотрю в ошарашенное лицо и злость буквально душит меня изнутри.
Ненавижу. Вас всех ненавижу. Тебя, маму, Амира.
Особенно его, ведь пока он не появился — я была счастлива. Была свободна, жила в своем идеальном мире, пусть даже лживом и неправильном. Доронов со своей глупой красивой улыбкой, мягким смехом отравил мои мысли и теперь я уже не знаю кто я.
— Не хочу тебя видеть, — прошипела бабушке, видя. Как она вздрогнула. Знала, что причиняю ей боль, но ничего поделать не смогла. — Никогда, уходи! И его с собой забирай! — крикнула с такой яростью, казалось стеклопакеты задрожали, готовые вот-вот рассыпаться на осколки.
Надо отдать моей бабушке должное. Она выпрямляется, поправляя халат и смотрит на меня прямо. Всего на секунду в моей голове мелькает сомнение, а от пристального взора хочется поежиться. Губы поджаты, голос тихий, вкрадчивый. И очень-очень спокойный.
— Когда успокоишься и хорошо подумаешь, то пожалеешь об этих словах, Лиль. Потому что, чтобы мы не делали — все это было ради тебя, — разворачиваясь на каблуках, выходит из палаты с гордо поднятой головой.
Как истинная леди — с достоинством, которому могла бы позавидовать сама королева. И стоит двери захлопнуться, истерика в очередной раз накатывает на меня, и я скрючиваюсь, утыкаясь носом в скомканное одеяло.
Сколько раз позже я пожалею о своих жестоких словах? Возможно умей мы заглядывать наперед, я бы десять раз подумала, допуская подобные мысли к своей голове.
— Лилия Дмитриевна, принести вам успокоительное? — мягкий голос медсестры врывается в бессвязный поток всхлипов и задушенных рыданий. Сил хватает только на то, чтобы кивнуть. Девушка выходит следом за бабушкой из палаты, а я падаю обратно на подушку и смотрю в светлый потолок, считая софиты.
Один, два, три, четыре, пять…
— Тук-тук.
Сколько я так пролежала? Ошарашенно поворачиваю голову и замечаю знакомый карий взгляд. Улыбка Миши — солнце посреди хмурого дня, особенно, когда он проходит внутрь и с любопытством оглядывает палату.
— Пустишь? Мне сказали можно тебя ненадолго потревожить, пока не уснешь, — он машет рукой, а в пальцах у него букет белых лилий.
Проследив взглядом от него до своей руки, осознаю, что медсестра успела вернуться и поставить капельницу. Через катетер медленно капает лекарство, а я даже не успела понять, когда мне ее установили. Настолько сильно погрузилась в свои мысли, что не услышала повторных мягких шагов.
— Привет, — слабо улыбаюсь, чувствуя легкую усталость и слабость во всем теле. Видимо снотворное начало действовать. Интересно, почему мне не ввели сразу шприцом? Наверное, решили дозировать.
— Принес тебе цветы, первый, видимо, до тебя не донесли.
Миша носится по палате, ища емкость под цветы. Затем выбегает, видимо прося у кого-то вазу и через несколько минут возвращается, гордо демонстрируя букет в прозрачном хрустале. Внутри плещется вода и эта дивная красота оказывается у меня на тумбе, прямо под рукой. Только ни смотреть на них, ни восхищаться ими не хочется от слова «совсем». Более того, при взгляде на них становиться невероятно больно. Будто кто-то в раз перекрыл кислород и сдавил сонную артерию, не давая крови поступать к мозгу.
— Первый? — шепчу тихо, протягивая дрожащие пальцы к нежным лепесткам, но рука безвольно падает на постель, подле которой садиться Михаил. Он кивает, хмуря брови и качая головой.
— Я утром заходил, но твой парень сказал тебя не беспокоить. Сегодня увидел его в ведре неподалеку от лифта. Видимо он у тебя ревнивый, — Серов слабо улыбается. А мне нисколько не смешно. Делаю вдох, хочется сказать что-то злое, но разум затуманен, мысли в голове путаются. Веки тяжелеют, но пока в сознании и замечаю, как Миша наклонился.
— Все нормально? Я беспокоился. Когда ты побежала за тем парнем. Мы с твоим другом едва успели, ты уже начала тонуть, — он морщит лоб, отчего меж бровей пролегает морщинка.
Странно, почему-то взгляд, брошенный в мою сторону сейчас кажется невероятно знакомым. Что-то неуловимое в чертах парня, будто вертится в голове. Наверное, у меня уже паранойя. Зачем я вообще об этом думаю? Забудь, Лиля, тебе же сказали, что расследование не для тебя.
— Да… спасибо, — с трудом сглатываю, пытаясь не заснуть, а Серов улыбается, отчего у самых уголков глаз собираются морщинки.
— Блин, ты такая отчаянная. Я правда очень испугался. Даже не думал, когда прыгал за тобой в воду. Только парня мы упустили…
Он продолжает говорить, а я снова поворачиваю голову к букету в вазе на тумбочке, разглядывая цветы. Интересно, как он узнал, что я люблю лилии? Наверное, исходил из логики моего имени, не иначе. Иногда парни бывают очень романтичными. И почему я не влюбилась в хорошего мальчика вроде Серова? Вместо Доронова, которому похоже доставила только проблем.
Мой айфон вибрирует рядом с вазой и непроизвольно тянусь к нему. Достать е получается — сил почти не осталось, кажется, будто сейчас опущу веки и засну вечным сном спящей красавицы.
— Это твой парень, — хмурится Миша, потянувшись к телефону и оглядывается на меня, вскидывая бровь. — Ответишь?
Ответить не успеваю, ибо в палату заходить Семен — глава службы безопасности Амира. Ну да. Ведь его меня охранять приставили. В темном взгляде мужчины ничего не отражает — ноль эмоций. Он кивает, осторожно интересуясь:
— Лилия Дмитриевна, вам что-то нужно? Попросить вашего гостя выйти?
Да, чтобы все меня оставили в покое.
— Ничего, — выдыхаю едва слышно и они с Мишей переглядываются. Мне кажется, будто Семен хмурится. Серов улыбается ему, а когда мужчина выходит, бормочет:
— Суровый дядька. Настоящий цербер семьи Дороновых, — хмыкает он, а я поворачиваю олову на подушке, подняв руку дабы убрать прядь волос и застываю.
Несмотря на затуманенный разум, притупленные чувства и эмоции, картина вспыхивает в памяти точно живая. То липовое видео с Жанной, которое я сотни раз прокручивала в своей памяти и пыталась понять происходящее. Раскладывала на кадры, восстанавливала каждую деталь и пыталась найти хоть какую-то зацепку, дабы восторжествовала справедливость для невинно убитой девушки, как я тогда думала. И много-много раз прогоняя эти страшные моменты в памяти, я вспоминала холодные глаза убийцы в маске, нижняя часть лица которого была скрыта.
А сейчас он смотрел на меня умиленным карим взором и хлопал длинными ресницами, стоило приподнять руку, закрывая часть его лица собственной ладонью в воздухе. Что это? Игра воображения? Фантазия на грани сна и реальности?
— Та рыжая девушка, которую ты пыталась сфотографировать. Ты говорила, что ее видела в клубе? — мягко спрашивает Миша, поднимаясь на ноги и убирая мою руку, кладет ее рядом, поправляя на мне одеяло. Старается не задеть воткнутый катетер, а я все больше ощущаю, как меня захватывает в тиски давящих стен палаты, ставшей вдруг такой маленькой.