Лорен Уиллиг - Загадка кольца с изумрудом

Мне уже приходилось сталкиваться с подобным. Независимые исследователи, не имеющие отношения к лондонским вузам, вызывают подозрение, хотя таких, как я, в Лондоне немало.

— Я пишу диссертацию в Гарварде, — объяснила я. — То есть до сих пор числюсь там, хоть и работаю здесь. Почти любой, кто учится на историческом, на четвертом или пятом году обучения едет за границу собирать нужный материал.

— А ты на?..

— Пятом, — ответила я.

Джей не сказал вслух: «И до сих пор возишься с диссертацией?» — но наверняка так подумал. Я мысленно его поблагодарила. В жизни не забуду, как бабушка, когда я сказала ей, что буду учиться примерно семь лет или даже больше, испуганно прокричала в телефонную трубку: «Но ты ведь сможешь все бросить, если выйдешь замуж?»

— Долго мучаешься, — произнес Джей, что я восприняла как ужас бабушки, но выраженный нейтральными словами.

— Да, программа у нас немалая, — согласилась я. — Раньше можно было учиться четырнадцать лет, а теперь самое большее — десять.

— Десять? — Джей чуть не задохнулся. — Я выучился на магистра управления бизнесом за два года, а мог ограничиться одним.

— Конечно, большинство начинает параллельно преподавать, — сказала я. — Платят нам только за первые два года, а потом, если продолжаешь писать диссертацию, приходится подрабатывать. Но преподавание отнимает море времени, и ты будто попадаешь в заколдованный круг: учишь, чтобы иметь возможность писать, но писать некогда, потому что связался с преподаванием. Втягиваешься в эту жизнь, а потом, когда в один прекрасный день вдруг просыпаешься, смотришь — прошло десять лет. Как Рип Ван Винкль, — прибавила я, чтобы было понятнее.

— Какая у тебя тема?

— «Шпионы периода наполеоновских войн». Алый Первоцвет и прочие.

— Кто-кто? — Джей недоверчиво взглянул на меня, поднеся к губам кружку с пивом.

— Алый Первоцвет. О нем есть целая книга, написала баронесса Орци. Довольно известный шпион.

«Ну и что?» — одернула я себя. Пускай он не имеет понятия, кто такой Алый Первоцвет. Большинство американцев едва знакомы с английской историей и литературой, а я, например, ни в зуб ногой в бизнесе и компьютерах. Он мог поразиться моему невежеству, точно как же, как я — его исторической безграмотности.

Так или иначе, Алекс не придется за меня краснеть.

Судя по всему, мои речи ничуть не увлекли Джея.

— Как, говоришь, его называли? — спросил он.

— Алый Первоцвет, — извиняющимся тоном сказала я.

— А-а.

Почувствовав, что разговор сходит на нет, я поспешила продолжить:

— Он лишь один из тех, чьи биографии я изучаю. В данный период меня интересует роль английских шпионов в подавлении ирландского восстания 1803 года.

До меня с опозданием дошло: раз Джей не имеет представления об Алом Первоцвете, то и об ирландском восстании 1803 года слыхом не слыхивал. Впрочем, тут все было понятно без пояснений. Как цвет белой лошади Джорджа Вашингтона. В конце концов, парнишка учился в Стэнфорде, уж настолько-то простые вещи мог уяснить.

— Подавление ирландского восстания… — Джей задумался. Хоть самое главное он явно запомнил, даже если успел забыть год. — А тебя это не слишком удручает? Печальная тема.

Удручало меня многое. Компьютер в зале рукописей. Почерк мисс Гвен. Жидкий картофельный суп с гренками, что подавали на ленч в кафетерии Британской библиотеки. Только не ирландское восстание.

Я пригубила вина.

— Почему ты считаешь, что это может удручать?

— Ну как же! — Джей улыбнулся. — Рыжеволосый народ. Неужели тебе не жаль ирландцев?

Я пожала плечами:

— Прошло двести лет. Слишком поздно искать виноватых.

— Но безобразия продолжаются. Вспомни Балканы.

— Лучше не буду, — сказала я.

— А предательницей предков ты себя не чувствуешь?

— Мои предки, надеюсь, умели мыслить здраво.

Если честно, я в этом сомневалась. Мои предшественники могли быть какими угодно, но благоразумием, думаю, не отличались. Я сменила тактику.

— Англичане свирепствовали в Ирландии, верно, но в те времена у них были на то веские причины, пусть мы сегодня этих причин и не понимаем. Вспомни «Унесенных ветром». Когда их читаешь, естественно, сознаешь, что рабство чудовищно, тем не менее болеешь за южан.

Я вдруг подумала о том, что человек, не ведающий, кто такой Алый Первоцвет, наверняка не читал и «Унесенных ветром».

Джей откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

— Получается, ты релятивистка.

Ненавижу, когда люди ведут себя так, будто в два счета все постигли.

— Я этого не говорила, — тотчас ответила я.

В колледже Джей определенно был любителем разного рода прений. Его глаза загорелись в предвкушении жаркого спора. А может, просто от пива. Черт побери! Когда наконец явится официант с едой?

— Как же тогда это называется?

Я уперла локти в стол.

— Послушай, оценивать то или иное историческое событие следует непременно с учетом всех обстоятельств. Ирландия грозила безопасности Англии. Британцы воевали с Францией, их европейские союзники были совершенно ненадежными и могли в любую минуту превратиться в противников.

— По-твоему, это оправдывает поведение англичан?

— Дело не в оправдании. — Я теряла терпение. Поймав себя на том, что повышаю голос, я схватилась за бокал, немного успокоилась и снова попыталась объяснить: — Задача историка — не судить либо оправдывать. Мы стараемся проникнуть в сознание людей из тех времен и взглянуть на мир их глазами.

— То есть уклониться от ответственности, так?

— Не так. Восстановить истину. Со всей ответственностью. Остальное — для спорных журнальных статей.

— Люблю спорные статьи, — сказал Джей.

— Я тоже, — призналась я. — В отдельных случаях. О, смотри! Несут еду.

Официант приблизился, но, увы, не к нам. К людям за соседним столиком. Зато мы отвлеклись от разговора. Джей повернул голову. В эту минуту с шумом распахнулась входная дверь и вошли три молодых человека, впуская уличный холод и чему-то смеясь. Один указал на бар, другой тут же скинул куртку. А третий…

Коварные бабочки, те самые, которые и не думали порхать в груди, когда я смотрела на стоявшего у стойки Джея, вдруг очнулись и, нарядившись в килты, под звуки волынок пустились в шотландскую плясовую.

Колин был в Лондоне.

На следующий день Летти стояла на крыльце симпатичного дома из красного кирпича на Генриетта-стрит, мысленно составляя список пыток, которые предпочла бы чаепитию у мисс Джилли Фейрли. Одним из первых шло выдергивание зуба, за ним следовало катание на дикой лошади, потом — попадание в лапы бандитам и прослушивание стихотворений на греческом. Последнее, впрочем, вовсе не пугало, но ничего подходящего больше не придумывалось, а медное дверное кольцо перед затуманенным взором все разрасталось, принимая небывалые размеры.

Зловещее отражение лица Летти в начищенном металле неуверенно смотрело на нее — здоровенный нос и причудливые косые глазенки. Как сказать женщине, что намерения ее воздыхателя самые низкие? Летти представить себе не могла, как входит в этот дом, угощается печеньем и говорит: «Простите, что сую нос не в свое дело, мисс Фейрли, но лорд Пинчингдейл приходится мне мужем. Я подумала, вам будет любопытно узнать. Премного благодарю за чай».

Быть может, следовало просто подложить под дверь записку без подписи да скорей бежать подальше отсюда.

Чувствуя себя восходящей на костер Жанной д'Арк, Летти крепко взялась за кольцо и громко постучала в дверь, будто надеясь, что звучность стука укрепит ее дух.

За дверью тотчас послышались торопливые шаги, и последнюю мысль — «Не лучше ли уйти?» — пришлось отбросить. Служанка, невысокая, но броской наружности, отворив, сделала реверанс и пригласила гостью внутрь. Летти вошла в переднюю, и за спиной закрылась дверь, лишая всякой возможности сбежать.

Развязывая ленты шляпки, Летти окинула свое отражение в зеркале беглым взглядом. На нее смотрела миссис Олсдейл, облаченная в черное прогулочное платье, — почтенная вдова вполне достойного и без излишеств вида. Даже ее рыжие волосы лежали относительно послушно — пришлось по столь особому случаю пригладить их с водой, заплести в косу и затянуть в узел, покуда они снова не заупрямились. Видеть себя столь искусно переделанной в другую женщину было весьма тревожно. Казалось, что настоящую Летти, ту, чьи муслиновые платья с кружевами перелицовывали по нескольку раз, а рыжие пряди вечно выпадали из прически, ту Летти, которой никогда не хватало терпения на поиски шляп или перчаток, запрятали в спокойную сдержанную миссис Олсдейл — в идеально чистых перчатках и с гладкой прической.