Лорен Уиллиг - Загадка кольца с изумрудом

Джефф вскинул брови:

— Какая нам разница?

Летти приподнялась на цыпочки и обхватила его шею руками.

— Никакой. Ровным счетом никакой.

Какое-то время после этой последней фразы ни виконт, ни виконтесса Пинчингдейл не помнили слов. А когда возобновили разговор несколько позднее, единодушно решили, что будь то телега или экипаж — для некоторых приятных дел хороша любая повозка.

— Уходит? — Я отнюдь не изящно выгнула шею, но прихожую из-за двери было почти не видно. — А как же ужин?

Я планировала подойти к Колину, лишь когда он набьет живот вкусностями. Сама я, ветеран подобных пиршеств, прекрасно знала, сколько кусков тыквенного пирога способны отправить меня в ступор. Новичок же, не подозревающий, что от индейки и начинки непременно нападет сонливость, в два счета становится их жертвой.

Если, конечно, не уйдет до ужина.

Миссис Харрингтон, не понимая, что на самом деле происходит, махнула рукой:

— Он сказал, что поедет куда-то еще. Но Серена весь вечер пробудет с нами, верно ведь, дорогая?

— Пэмми так настаивала. — Не пряталась ли колкость под спокойным голоском Серены? Или мне это только показалось? Так или иначе, ее брат уходил.

Я должна была догнать его и поговорить с ним — наверное, эта мысль возникла у меня в голове с самого начала, — хоть понятия не имела, интересую ли я его и чувствует ли он, что я им пренебрегаю (пусть только потому, что мне казалось, это ему на меня плевать). Твердо я знала лишь одно: если сейчас я простою на месте, буду чувствовать себя ужасно весь остаток вечера, и вовсе не от обжорства.

Не в Ирландию же мне за ним предстояло ехать.

— Прошу прощения. — Я вскочила с диванного подлокотника, на который присела, так резко, что трепыхнулись отдельные пряди волос Серены — чуть взлетели и опустились, точно стайка голубей на Трафальгарской площади. — Я сейчас.

Протолкавшись к выходу, я выскочила в прихожую. Она была небольшая — узкий прямоугольник с парадной дверью в одном конце и садовой — в другом. Вряд ли Колин вышел в сад: перепрыгивать через ограду вышло из моды несколько веков назад вместе с лютней и мужскими панталонами. Но и парадная дверь как будто не хлопала, впрочем, в гостиной слишком громко болтали.

Было еще одно местечко, где мог оказаться Колин. Скрестив пальцы, я вошла в комнатушку, теснившуюся между кухней и гостиной и служившую подобием гардероба. Разумеется, Колин был здесь — с сосредоточенным видом перебирал одинаковые плащи на переносной алюминиевой вешалке в поисках своего. Я мысленно поблагодарила производителя плащей. Если бы не отличительные черты — пятно от кофе на рукаве, завалявшийся в кармане мусор, — тогда один «Берберри» было бы невозможно отличить от другого. Свой я находила по давнишнему билетику в кино, на «Блондинку в законе», сеанс, начинавшийся в девять сорок. Билет лежал у меня сотню лет в левом кармане.

Услышав стук каблуков по деревянному полу, Колин повернул голову.

— Уходишь? — вежливым тоном спросил он.

— Нет. Но мне сказали, уходишь ты. — Само собой, Колин уходил — ведь он искал свой плащ!

Он как раз вытягивал «Берберри». Не исключено, чужой.

— У меня другие планы.

— Миссис Харрингтон сказала.

Представляя себе эту беседу в гостиной, я думала: ну что тут особенного? Теперь же, когда Колин — живой, не воображаемый — стоял передо мной, надевая плащ, я понимала, что на деле все гораздо сложнее. Во всех беседах, которые я себе рисовала, он безмолвно выслушивал меня и в заключение говорил: «Ты совершенно права».

В мечтах куда проще общаться с людьми.

— Послушай, — сказала я, делая шаг вперед. — Я только хотела сказать… Это ужасно.

Колин моргнул, засунув руку в рукав.

— Ты о чем?

— Об аварии, о вашей маме. Почему ты не сказал мне? Я бы тут же уехала.

— Среди ночи?

— Наверняка можно было вызвать такси. Ну, или переночевать в гостинице. Я бы сразу ушла. Зря ты ждал из-за меня до утра. Мне теперь страшно неудобно.

— Перестань. — Глаза Колина заблестели в самых уголках, будто начавший таять северный ледниковый покров. — Все равно мне так и не удалось выяснить, есть ли ночной самолет.

— Если бы удалось, надеюсь, ты выставил бы меня без лишних церемоний.

— И раздумывать бы не стал! — воскликнул Колин.

— Правильно. — Я широко улыбнулась и тут подумала, что улыбки неуместны, когда нездорова его мать. — Ей лучше?

— Намного. Во-первых, угрозы жизни и не было, но позвонил кто-то из работников больницы, не мама — она лежала без сознания. Сказали только, что произошла авария, что маму в обморочном состоянии госпитализировали.

— Как жутко! — пробормотала я, корча сочувственную гримасу.

— Ее муж был как раз на конференции, а я почти не знаю итальянского. Нет, заказать граппу, конечно, сумею, но вот разговаривать на медицинские темы… — Колин развел руками, показывая трогательно по-мальчишески, сколь сложно беседовать с врачами-итальянцами.

— Но, когда ты туда приехал, сразу выяснил, что бояться нечего?

— С помощью более или менее подходящих фраз в итальянско-английском разговорнике. Как только стало понятно, что у мамы не обнаружено ни гангрены, ни проказы, общаться стало намного проще.

— Неужели во всей их больнице нет человека с английским?

— Может, и есть. Но он либо пил в это время кофе, либо не без удовольствия наблюдал за англичанином, поставленным в дурацкое положение, — мрачно произнес Колин.

— Или бастовал, — предположила я. — У них это обычное дело.

— Не повысите зарплату — буду целый день измываться над англичанами — так, что ли?

— Быть может, подобным образом появились мимы. Определенная группа, скажем, французов, забастовав, начала общаться жестами.

Вообще-то я понятия не имею, откуда взялись мимы. Явились и все, исчезать и не думают.

— А разрисованные лица?

— Это для маскировки. Чтобы никто их не узнавал и не сажал в тюрьму. Все очень просто.

— Действительно просто, — согласился Колин с весьма довольным видом. — Мне такая мысль не приходила в голову.

— Тут нужен большущий ум. И долгие годы наблюдения за мимами в их естественной среде обитания. — Я подумала: только бы он не спросил, о чем я, ибо я сама не вполне понимала. Но временам мой язык работает независимо от мозга, и случаются разного рода недоразумения. — С чего мы начали? — поспешила спросить я.

— С французов. Любой разговор так или иначе почему-то сводится к ним. — Колин завязал пояс плаща и спросил: — Как поживает Розовая Гвоздика?

— Прекрасно, — весело ответила я, стараясь не показывать, что огорчена его намерением уйти. Почему он медлил, не боялся опоздать? Ведь его где-то ждали. — Только-только сорвана восстание в Ирландии.

— Так я и думал.

— Хочешь сказать, ты об этом знал?

— Догадывался.

— Но кое о чем другом наверняка и не подозреваешь.

— Если это связано с мимами, лучше не рассказывай.

Я с преувеличенным возмущением скрестила руки на груди:

— О них больше ни слова. — Отбросив мимов, я загадочно понизила голос: — Вместо одного Черного Тюльпана их могло быть целое объединение. Что скажешь?

— Как это? — Колин прислонился спиной к окрашенной в кремовый цвет стене, как будто вовсе раздумал идти куда бы то ни было.

— Вот так. Объединение шпионок — черноволосых и с очень светлой кожей. Лепестков тюльпана.

— Звучит неправдоподобно.

— Вот именно, — согласилась я. — Однако очень похоже на правду.

Я кратко пересказала ему суть архивных материалов, над которыми работала целую неделю, начиная с истории мисс Эмили Гилкрист и заканчивая таинственной смертью маркизы в салоне лорда Вона.

— Тебе не кажется, что лепестков маловато? — спросил Колин. — Всего два — на цветке их должно быть больше.

Я задумалась. Естественно, шпионок должно было быть больше, не только маркиза и Эмили Гилкрист… Об остальных я, увы, пока ничего не знала.

— Разумеется, на сегодняшний день это всего лишь предположение, — торопливо проговорила я. — Но идея потрясающая, ведь правда?

Колин долго не отвечал. Просто смотрел на меня. Так, что моя чертова светлая кожа стала краснеть.