Я захотела помочь подруге. Знала, что у психологов в ходу сказкотерапия, но сама этой методикой не владела. Однако спросила наугад:
– Тебе жаль лягушку? Смешон Иван-дурак?
– Не пытай меня, Долли. Я никогда не умела объяснять свои чувства, а только чувствовала.
– И что ты чувствуешь сейчас? – спросила я не как подруга, а как психолог.
– Боюсь, что Вася сиротой может скоро стать. А у него ведь самый опасный возраст.
– Я не про Васю, а про твое состояние, когда ты читаешь эту сказку.
– Что с меня тоже лягушачья кожа слезает, но и царевной я себе не кажусь. Просто голая больная девка. – Слезы вновь навернулись на глаза Люсьены.
Отвлекая подругу от горестных мыслей, я наконец-то решилась рассказать о своем происшествии. Начала осторожно:
– Понимаю, тебе сейчас ни до чего. Но я тоже в неприятную историю влипла.
– Рассказывай, – ответила Люсьена безучастно. – А я, извини, на диван прилягу. Устаю теперь быстро. Ты, если хочешь, возьми подушку, в ногах можешь пристроиться.
Мы обе переместились на диван. Теперь в основном говорила я. Пришлось начать издалека, рассказать, какая катавасия произошла с братьями. Что осенью, в Интернете, а потом и в реале, я общалась с Витей, принимая его за Артура. Но недавно появился и настоящий Артур. Люсьена испуганно таращила глаза. Наконец, разобралась, подвела черту под моим рассказом:
– Значит, ты живешь в одной квартире с Витей и Артуром. Как же ты выбираешь между двумя?
Виноватая улыбка тронула мои губы. Приготовившись к нелегкому признанию, я слегка приоткрыла рот, но следующие слова подруги окатили меня холодным душем:
– Или теперь с обоими трахаешься? – В глазах Люсьены светились холод и презрение.
Мне известно, что порой люди, больные неизлечимой болезнью, завидуют здоровым, поэтому я проглотила ее реплику, однако прервала свою исповедь, кляня себя. Какая дура, собиралась выложить Люсьене, что сдалась перед натиском Артура и теперь не знаю, как вести себя с Витей. Зачем? Ожидала сочувствия? Подруга невольно попала в больную точку, и я растерялась. Приняв мое молчание за обиду, Люсьена смягчила свои слова:
– Да ладно, Долька. Я типа пошутила! Я знаю, что ты – не такая. Да и Витюша – отличный парень, добрый и порядочный. Я ведь тогда, в Новый год, думая, что он Артур, пыталась его хоть на один поцелуйчик подбить. Так он быстренько от меня свалил. А хотелось бы мне увидеть настоящего Артурчика, хоть одним глазком! Я ведь, было время, на него круто запала. Но мозгов не было, вот и помчалась дальше свое счастье искать. А теперь что ж, кому нужна голая Царевна-лягушка.
Почти под утро мы отправились спать. Мне отвели каморку на чердаке, а Люсьена ушла в свою комнату.
Солнце, палящее прямо в окно моей комнатушки, разбудило меня. Я посмотрела на часы: ого, час дня! Снизу, с веранды, доносились обрывки разговора обитателей дачи, среди них я узнала ломкий басок Васи и низкий, грудной голос Люсьены. Я высунулась в чердачное окошко – слова стали явственнее. Подруга говорила о причине моего визита, объяснив тетушке и матери, что у меня дома ремонт. Все же она молодец, прикрыла меня, хотя я так и не выдумала сносную причину того, почему явилась ночью.
Я была виновата перед всеми: перед ней, перед Витей и, наверное, перед Артуром. Моя рука потянулась к мобильному телефону, лежащему на тумбочке, чтобы позвонить Вите. Он обрадовался, услышав мой голос:
– А я все утро жду, когда ты позвонишь. От Артура слова путного не дождешься. Ему все шуточки, сказал, что ты удрала к старому любовнику. Надеюсь, ты не у Кира?
– Глупый! Я у Люсьены на даче.
Пока я находилась далеко от Виктора, мне удавалось сохранять вид, что ничего не произошло. Но смогу ли я лгать ему глаза в глаза?
– Сегодня вернешься?
– Нет, поживу здесь несколько дней, пока не выгонят.
Вскоре я спустилась с чердака вниз и присоединилась к дачным хлопотам хозяев дома.
Я пробыла у Люсьены на даче три дня. Ходила с ее матерью в лес за черникой, пропалывала грядки, мыла посуду за всей разношерстной компанией, готовила с Васей, уже получившим в лицее поварской разряд, немыслимый соус из можжевельника. Я все время была на людях и что-то делала, лишь бы не оставаться наедине с собой, не думать о своей измене Вите. Но дела в городе требовали моего присутствия, мне уже звонили из приемной комиссии, просили поскорее приехать в университет. Я попрощалась с гостеприимным семейством.
Я ехала в город, приняв твердое решение покинуть квартиру братьев. Вернусь к родителям. Позже съезжу за вещами, когда Вити и Артура дома не будет. Решиться на прямой разговор с Витей я так и не смогла – ведь он был дорог мне, как, впрочем, не безразличен и Артур.
В квартире родителей меня ждал неприятный сюрприз. Оказалось, минувшей ночью сверху прорвало водопровод и моя комната представляла теперь жалкое зрелище: отставшие от стен обои, промокшие диван и кресло, вспученный местами паркет. Комната родителей пострадала меньше, но и там были заметны следы потопа. Я, как могла, утешила маму с отцом, обещала добавить денег на ремонт, но о том, чтобы остаться здесь сейчас, не могло быть и речи. И посвящать родных в свои путаные отношения с Виктором и Артуром сейчас тоже было не ко времени.
Что ж, никуда не деться: подруг с просторной жилплощадью у меня нет – придется возвращаться в квартиру к братьям. Учила своих студентов не бежать от конфликтов, а встречать их лицом к лицу? Вот теперь и проверь на своей шкуре, что значит предстать перед лицом того, перед кем виноват. Сегодня, сейчас же ты признаешься во всем Вите! Лицо мое заливалось краской, а сердце выскакивало из груди, едва я представляла этот момент.
2
Я долго кружила на машине по городу, прежде чем решиться вновь припарковаться в знакомом дворе. Когда я вошла в квартиру, Витя сидел на диване и настукивал текст на клавиатуре ноутбука, пристроенного на коленях.
– Наконец-то приехала! Кошка, гуляющая сама по себе, – улыбнулся он мне, оторвавшись от текста. – А я эти дни вкалывал, как папа Карло. Абсолютно один! Артур тоже свалил с квартиры. Сказал позавчера, что на кладбище работы много, так он договорился со сторожем, что будет ночевать у него в каморке, пока дни теплые. Чтобы туда-сюда, значит, не мотаться.
– Что ж, солдату не привыкать к полевым условиям, – заметила я нейтрально, догадываясь, однако, что побег Артура тоже не случаен. Не захотел присутствовать при наших с Виктором объяснениях.
Витя сохранил на диске набранный кусок романа и выключил ноутбук. Шагнул мне навстречу, распахнув объятия:
– Ну, здравствуй еще раз!
Я уклонилась от прикосновений: готовилась сказать Вите все, что я обязана ему сказать.
– Витенька, извини, не надо. Я должна признаться, что... – продолжать у меня не было сил.
Я отошла к окну, взяла с подоконника кувшинчик с водой, полила цветы. Закончив, так и осталась стоять спиной к Вите. Он робко коснулся моего плеча:
– Признаться в чем? Ты не любишь меня, Долечка? Ты снова видела Кира и хочешь к нему вернуться. Ты обманула меня, ты была не у Люсьены?
– Ну что ты, глупыш! При чем здесь Кир? Я правда была у Люсьены на даче.
– Тогда ничего не понимаю.
Я охотно переключилась на историю подруги, чтобы не говорить об Артуре. Обстоятельно пересказала Вите, какой опасный диагноз выставлен Люсьене, как она боится умереть от СПИДа.
Витя покачал головой, заложив руки за спину и опустив голову, начал шагать по комнате из угла в угол.
– И виновник Кир?
На его лице промелькнул тот же испуг, что, наверное, и на моем, когда я выслушивала признания подруги. Я успокоила Витю, сказав, что Кир здоров.
– Да, хреновое дело у твоей подружки. Ты на всякий случай подальше от нее держись.
– ВИЧ через бытовые предметы не передается.
– Береженого Бог бережет. Наука много чего не знает. Сегодня одно говорят, завтра другое придумают.
– Вот именно. Некоторые полагают, что СПИД – это не болезнь, а кара за грехи или что-то в этом роде.
Наш разговор о причинах возникновения болезни затянулся. Потом мы пошли обедать, и я так и не нашла момента, чтобы сделать признание. А после обеда я сразу уехала в университет.
На работе я специально задержалась подольше, рассчитывая, что к моему возвращению Вити не будет дома – вечерами он тусовался с литераторами. И как приду сразу в постель. Нескончаемо длинный день утомил меня, на ногах с самого рассвета. Наверняка засну до его прихода – а утром, утром, может, и наберусь смелости...