Какую прекрасную победу мы одержали сегодня! Французская армия спасена. Теперь Париж оправится, и мы еще увидим реванш нашей национальной чести, тогда мы сможем с гордостью сказать: наша любовь вдохновляла патриотические порывы. И моя Леони была душой всего!
Я обожаю тебя, я преклоняюсь перед тобой. Целую, Леон». Накануне Национальное собрание, взволнованное страстной речью Гамбетты, проголосовало за создание батальонов, состоящих из четырех сильных рот вместо шести слабых. Это и была «прекрасная победа», которую одержал депутат.
Французская армия через четыре года после Седана возродилась, потому что мадемуазель Леон достигала в искусстве любви уровня куртизанок античных времен.
Несмотря на заботы Леони, Гамбетта не был вполне счастлив. Республика, его заветная мечта, не имела никаких законных прав на существование. Правые с особым удовольствием подчеркивали это обстоятельство, упорно называя Мак-Магона не «президентом Республики», а «маршалом-президентом».
30 января неожиданно инициатива одного депутата, месье Баллона, способствовала созданию Третьей республики.
В тот день в конце заседания, после дискуссии о структуре государственной власти, месье Валлон простодушно предложил следующую поправку:
«Президент Республики избирается большинством голосов, собранных в Сенате и Палате депутатов, которые составляют Национальное Собрание…»
Эта формулировка, в которой в деликатной форме провозглашался республиканский режим, заставила затрепетать от радости левых депутатов. Естественно, правые решительно отвергли эту поправку.
В конце концов, она прошла с преимуществом в один голос…
Отныне Республика приобрела официальный статус.
Гамбетта и Леони отпраздновали победу с размахом, способным удивить самого Платона…
В течение нескольких дней публику занимали последствия поправки месье Баллона. Затем общественное мнение занял куда более интересный сюжет. Речь идет о забавном приключении, произошедшем с мадам С., женой одного из депутатов.
Мадам С. была привлекательной молодой особой, горячей демократкой, которую дьявол, настроенный, по всей видимости, анти республикански, наделил темпераментом, приводившим ко множеству неприятностей.
Летом ее часто видели в воскресные дни в Буживале в купальне Гренуйер, она барахталась в Сене и, как сообщает один из очевидцев, «ловила на лету печеные картофелины, которые бросали ей с берега мужчины».
«Затем, устав от этих не совсем целомудренных телодвижений, она углублялась в кусты, где, гордая своим республиканизмом, дарила свое великосветское тело какому-нибудь здоровенному лодочнику».
В феврале 1875 года она развлекалась, не прибегая к деревенским игрищам на лоне природы. Об этом стало известно благодаря одному случайному обстоятельству.
Как-то вечером была устроена облава в подпольном публичном доме, расположенном на набережной де ля Турнель. Все девицы легкого поведения были арестованы. Одна из них заявила, что ее зовут Дениз Лаба. Ее правильная речь заронила некоторые подозрения в душу офицера полиции.
— Вы не профессиональная проститутка, — сказал он ей.
Женщина, которую обнаружили в компании двух моряков, расхохоталась.
— Ну так что ж?
— Кто вы?
— Догадайтесь! Но предупреждаю, вам же будет лучше, если вы отпустите меня. Иначе это может отразиться на вашей карьере. Мой муж — член правительства…
Растерявшийся полицейский приказал отвести ее в камеру и начал расследование.
На следующий день ему стало известно, что месье С., депутат от департамента Сены, заявил об исчезновении жены.
Мадам С. — а это была она — тут же выпустили, и ее муж поспешил замять дело. Но один журналист, пронюхавший об этой истории, напечатал статью, озаглавленную: «Муж Мессалины заседает в Собрании».
Таким был первый скандал в Третьей республике. За ним последовали другие…
БЫЛА ЛИ ЛЕОНИ ЛЕОН АГЕНТОМ БИСМАРКА?
Эта женщина могла оказаться кем угодно.
Летом 1875 года Гамбетта испытал чувство, знакомое многим депутатам-республиканцам: его потянуло к великосветским дамам. Для начала он стал любовником очаровательной графини де Бомон, свояченицы Мак-Магона, и тот факт, что маршал узнал об этом, никак не способствовал улучшению отношений между двумя врагами. Потом он положил глаз на Пайву. Экс-куртизанка имела самую дурную репутацию, что не мешало ей держаться высокомерно-напыщенно, сильно румяниться и носить уйму драгоценностей. Она по-прежнему владела роскошным особняком на Елисейских полях. Кроме того, она успела стать графиней…
В 1870 году, когда была объявлена война, она спешно покинула Францию и обосновалась в Силезии, в замке, принадлежавшем ее любовнику, графу Генкелю де Доннемарк. Он сражался в рядах прусской армии и так отличился, что Бисмарк назначил его префектом Саргсмина, а затем Меца.
В январе 1871 года он был в Париже. Когда немецкие войска проходили по Елисейским полям, только в одном доме горели праздничные огни: это был особняк Пайвы, откуда граф, в парадной форме, в остроконечной каске, наблюдал, как проплывают мимо него немецкие знамена.
Через несколько месяцев Пайва вернулась в Париж, и 28 октября Гвидо Генкель стал ее официальным мужем. Церемония бракосочетания происходила в протестантском храме.
В ноябре она появилась в театральной ложе. Публика шумно выказала свое неодобрение. Но уже на следующий день посол Германии предстал перед Тьером и потребовал извинений.
Президент стушевался. Неделей позже во время приема на Елисейских полях Пайва сидела по правую руку от него.
На протяжении многих месяцев парижане, не забывшие своего горя и позора, демонстративно не замечали экс-шпионку. Но постепенно художники, журналисты, писатели (и среди них братья Гонкуры, Тэн, Ренан, Теофил Готье, Эмиль де Жирардэн, Арсен Гуссей), известные гурманы вспомнили дорожку к особняку на Елисейских полях.
Графиня торжествовала. Она брала реванш над аристократическими семьями, которые по-прежнему ее игнорировали.
— Дойдет очередь и до герцогинь, — усмехалась она. — Побежденному народу не следует проявлять заносчивость.
Ее продолжали называть Пайвой, и это бесило графиню. Она возненавидела имя, которое носила когда-то.
Но она была бы еще больше задета, если бы знала, какие анекдоты о ней ходят по Парижу. Так, например, рассказывали, что на следующий день после бракосочетания с маркизом де Пайва она обратилась к мужу со следующей речью:
— Вы хотели спать со мной, и вы добились своего, женившись на мне. Вы дали мне свое имя, и я отплатила вам сполна этой ночью. Я поступила честно: мне нужно было определенное положение в обществе, и я его достигла. Но вы, месье Пайва, вы просчитались. Ваша жена — шлюха, перед вами закроются все двери, и вряд ли кто-либо осмелится нанести вам визит. Поэтому нам лучше расстаться, возвращайтесь в Португалию, а я останусь здесь и буду по-прежнему шлюхой, хотя и ношу теперь ваше имя…
Пайва, сконфуженный и растерянный, последовал совету жены и поспешил вернуться домой и забыть о позорной истории, которая с ним приключилась.
В парижских салонах потешались над следующим анекдотом, дошедшим до нас благодаря Вьель-Кастелю:
«Один из воздыхателей графини, терпение которого лопнуло, грубо и откровенно начал преследовать ее. Он ежедневно красноречиво высказывал свое желание переспать с ней. Как-то утром она отвела его в сторону и сказала:
— Вы хотите обладать мной. Похоже, эта мысль стала настолько навязчивой, что, мне кажется, следует побыстрее покончить с этим, чтобы сохранить между нами мир. Что вы можете мне предложить? Вы бедны, у вас есть только скромная рента, а я люблю деньги, и мне всегда их не хватает, хотя у меня их больше, чем у вас. Вы должны заплатить за то, что вы требуете. У вас найдется десять тысяч франков?
— Нет, — ответил претендент на ее тело.
— Вы правильно сделали, что ответили именно так. Если бы вы сказали, что располагаете этой суммой, я потребовала бы с вас двадцать тысяч. Но раз у вас нет десяти тысяч, то принесите мне эти деньги, мы бросим их в камин, и, пока они будут гореть, я — ваша.
Ее собеседник поклонился и сказал:
— До завтра, маркиза.
На следующий день маркиза в полной боевой готовности возлежала на диване. Мраморный столик напоминал древний алтарь, казалось, он готов принять жертву, свет едва проникал в комнату, сквозь плотные занавески.