— Как ты хорошо понимаешь людей, моя крошка! — восторженно воскликнул майор. — Неужели Макс разговаривает с мамой даже в то время, когда пишет твой портрет?

— Да, постоянно, и притом делает такие страшные глаза! — Лизбета закатила глаза вверх, желая сделать их похожими на мечтательный взор художника.

— Подумай, какой урод! Но не беспокойся, я живо сверну голову этому дураку! — сердито проговорил Арнольд, совершенно позабыв в эту минуту о присутствии Лизбеты.

— Нет, нет, — серьезно остановила майора девочка, — не делай этого, а то он не окончит моего портрета.

— Я сам его окончу, — нисколько не смущаясь, заявил майор, — этот глупый Макс нам совершенно не нужен. Ты увидишь, как он вылетит из вашего дома.

Лизбета искоса взглянула сначала на Арнольда, как бы не доверяя его художественному таланту, но при словах майора, что Макс вылетит из их дома, звонко рассмеялась, так как живо представила себе эту картину.

Через десять минут Арнольд и Лизбета играли в очень интересную игру. Девочка, вооружившись палкой, маршировала перед майором, прекрасно выполняя его команды. Гартмут был восхищен успехами своей ученицы и все время повторял:

— Молодец, Лизбета!.. Тебе непременно следовало бы быть дочерью военного!

Оба были так заняты игрой, что не заметили, как Вильма Мейендорф в сопровождении Эрнста вышла на балкон.

— Что это, Арнольд? Ты обучаешь нового рекрута? — смеясь, спросил молодой нотариус.

— Ах, простите! — вспыхнув, воскликнул майор. Вильма улыбнулась. Извинение было излишним; какая мать не чувствует радости, когда ее ребенку доставляют удовольствие?

— Мама, — закричала Лизбета, подбегая к Вильме, — дядя Арнольд говорит, что мне следует быть дочерью военного! Почему я не дочь военного?

Молодая женщина покраснела до ушей, а от страстного взгляда майора еще больше засмущалась. К счастью, Эрнст поспешил на помощь хорошенькой вдове.

— Лизбета, — обратился он к девочке, — ты ведь не видела еще наших котят. Пойдем, я покажу их тебе; они живут в беседке. Можешь поиграть с ними, если хочешь. Итак, — он повернулся к Вильме, — я напишу новый арендный договор и доставлю вам лично в Гернсбах. А теперь, простите, я должен написать деловое письмо. Арнольд, займи нашу гостью до моего возвращения. Через полчаса я к вашим услугам.

С последними словами Эрнст взял Лизбету за руку и повел ее в беседку. Майор благодарным взглядом посмотрел вслед приятелю. Он был счастлив, что остался наедине с «маленькой белокурой женщиной с большими детскими глазами».

Раймар подошел к окну гостиной и выглянул в сад. Снизу доносился звонкий смех Лизбеты, игравшей с котятами, а за кустом роз виднелись светлое платье молодой женщины и стройная фигура Гартмута. Грустная улыбка скользнула по лицу Эрнста; быстро повернувшись, он подошел к письменному столу. Одно время весной он тоже осмелился мечтать о личном счастье, но эта мечта быстро рассеялась. Теперь ему предстояла лишь борьба, а счастье далеко-далеко улетело от него навсегда.

9

— «Заклятое золото»! Странное заглавие! — говорили люди, беря в руки брошюру, но с первой же страницы внимание читателя напрягалось до последней степени.

Речь шла о человеке, которого все знали. Феликс Рональд был известен каждому, на него смотрели как на волшебника. Все, к чему он касался, превращалось в золото. Он вынырнул неизвестно откуда и в самое короткое время прогремел не только в своей округе, но и во всем государстве. Успех следовал за успехом. Богатство его росло не по дням, а по часам.

Первое начинание Рональда — открытие заводов в Штейнфельде — принесло ему миллионы, и мало-помалу весь промышленный мир преклонился перед новым финансовым магнатом. Акционерное общество уже принимало грандиозные размеры, и тут вдруг появилась брошюра «Заклятое золото» с ужасными разоблачениями. На публику эта статья подействовала, как удар грома. Оказалось, что все предприятия миллионера не только не приносили никаких доходов, но заводы уже несколько лет терпели убытки. Чтобы вернуть себе затраченный капитал, Рональд и придумал акционерное общество, которое должно было разорить всех акционеров. Лица, компетентные в делах миллионера, конечно, знали истинное положение вещей, но не решались говорить правду из боязни за собственную шкуру.

Однако явился смелый человек, который не побоялся пойти против Рональда. Кто он такой? Этого никто не знал! «Заклятое золото» было написано прекрасным слогом; казалось, не книгу читаешь, а слышишь с трибуны пламенного, красноречивого оратора. Статью приписывали поочередно самым известным, талантливым журналистам, но все они скромно отклоняли незаслуженную славу.

Рональд не сразу ответил на предъявленное ему обвинение. Прошло больше недели, прежде чем он решился выступить. Само собой разумеется, миллионер признал эту статью сплошной клеветой. Какой-то аноним, боявшийся открыть свое имя, старался запятнать его честь, но он не считал нужным давать объяснения по поводу анонимного обвинения!

Шум, вызванный брошюрой в столице, нашел отклик и в Гернсбахе. Вильма Мейендорф, конечно, знала о помолвке, состоявшейся у нее в доме, но для всех других это было тайной. Только в октябре об этом должны были объявить официально, и вдруг в конце сентября разразилась гроза. Вильма прочла в газетах о нашумевшей брошюре и сочла нужным сообщить об этом Эдите, которая продолжала жить в Интерлакене, несмотря на то, что ее отец уже давно вернулся в Берлин.

Вместо ответа на свое письмо молодая вдова получила от кузины телеграмму, в которой Эдита объявляла, что по пути в Берлин заедет в Гернсбах. Вильма была очень удивлена, но легко объяснила себе причину приезда двоюродной сестры: Рональд находился в Штейнфельде и, вероятно, условился со своей невестой встретиться в Гернсбахе, который был очень близко от Штейнфельда.

Теперь обе родственницы сидели на террасе, но настроение их было далеко не такое, как весной. Хотя Эдита держалась с полным самообладанием, говорила спокойным тоном светской женщины о своем путешествии и разных незначительных мелочах, но происшедшая в ней перемена резко бросалась в глаза. Ее лицо казалось бледным и утомленным, как у человека, проведшего много бессонных ночей. Несмотря на то, что она легко поддерживала разговор, нетрудно было заметить, что ее мысли витают где-то далеко. Вильма чувствовала себя очень неловко; ей очень хотелось узнать у сестры о цели ее приезда, но она не решалась заговорить на эту тему.

— А ты меня еще не спросила, что означает мой неожиданный визит! — вдруг сказала Эдита. — Впрочем, ты, вероятно, сама догадалась?

— Да, мне кажется, я догадываюсь, — неуверенно ответила Вильма. — Я не хотела в первый же день твоего приезда надоедать тебе с расспросами. Ты, конечно, условилась встретиться здесь с Рональдом?

— Нет, мы ни о чем не договаривались, — резко возразила Эдита. — Он, разумеется, знает, что я здесь. Я послала ему письмо, и он приедет сюда, если будет свободен.

Вильма удивленно взглянула на девушку. Если в Гернсбахе свидание не намечалось, то почему же Эдита приехала к ней?

— Я должна сообщить тебе, что жду сегодня нотариуса Раймара, — продолжала Эдита. — Надеюсь, ты позволишь мне принять его одной? У меня есть к нему дело…

— Да, нотариус Раймар должен сегодня приехать ко мне; он привезет мне новый арендный договор! — заметила Вильма.

— Нет, он приедет исключительно ради меня, — настойчиво повторила Эдита, — я назначила ему свидание. Пожалуйста, позаботься о том, чтобы никто не помешал нашему разговору.

— Ты, вероятно, хочешь посоветоваться с ним по поводу злополучной брошюры? — спросила молодая женщина, которая никак не могла понять, для чего понадобился ее двоюродной сестре скромный нотариус — Раймар, конечно, может быть тебе полезен. Он — юрист, его хорошо знают в Штейнфельде. Жаль только, что ты сама почти незнакома с ним…

— Предоставь уж это дело мне, — недовольным тоном прервала ее Эдита. — Мне нужно только кое-что узнать у Раймара, и я не сомневаюсь, что он ответит на мои вопросы… вынужден будет ответить! Ты не беспокойся, наш разговор будет коротким.

Молодая девушка встала, подошла к перилам террасы и начала ощипывать листья виноградника. Рука ее заметно дрожала и во всем облике чувствовалась скрытая тревога.

Вильма последовала за гостьей и, наконец, решилась заговорить о том, что ее интересовало больше всего.