И он боролся за меня.

Никто и никогда раньше не приходил за мной, не боролся за меня. А он это сделал.

Я подъезжаю к перекрестку и убираю ногу с педали газа.

Он ворчит в знак протеста, как будто может сказать, что я замедлилась.

— Хорошо, хорошо.

Проверяю все направления, вокруг никого. Потом я прорываюсь вперед. Пульс стучит в висках.

Сирены не звучат. Ни один полицейский автомобиль не несется ко мне. Вообще ничего не происходит, когда я еду по пустой полосе.

— Я только что проехала знак «стоп».

Приятное возбуждение пульсирует во мне. Я чувствую себя такой живой.

Снова кладу руку на его лоб. Я должна спасти его, потому что мы связаны.

Уголок его рта приподнимается в улыбке. Он осознает… едва ли… Мои губы сжимаются в линию.

Его кожа мертвенно-бледная. И, боже, то, как он свернулся на сидении… в моем горле ком размером с бейсбольный мяч.

Мысленно возвращаюсь в день, когда у моей матери случилась передозировка наркотиками. Я на самом деле звонила в 9-1-1 и делала искусственное дыхание ее безжизненному телу до приезда медиков. Я не смогла спасти ее.

— Грейсон, — слова как шепот. Когда он не отвечает сразу же, его имя монотонно звучит в моей голове. Грейсон. Грейсон. Грейсон. Когда он стал так много значить для меня? Почему я забочусь о нем?

— На север по федеральной автомагистрали. Не останавливайся, — наконец говорит он. Его глаза по-прежнему закрыты, но я знаю, что он имеет в виду машину. Уезжать отсюда. Держаться в безопасности. Продолжать двигаться.

Я цепляюсь обеими руками за руль и увеличиваю скорость. Мои воспоминания возвращаются к прошлой ночи.

Говорила ли я ему остановиться? Я помню вспышки страха и облегчения. Я не уверена, что это значит, кроме того, что он был надо мной. Во мне. Хуже всего то, что я не могу вспомнить, говорила ли ему «нет».

Мои глаза щиплют непролитые слезы, потому что я могла бы заботиться о нем. Уже забочусь.

— Я говорила «нет»? — шепчу я, это незнание съедает меня.

Он ранен и сейчас находится в полубессознательном состоянии. Это не подходящее время задавать такие важные вопросы. А, возможно, самое подходящее.

Он точно знает, о чем я говорю. Он знает, что здесь важно.

— Не имеет значения, — отрезает он.

Тепло, раскаленное добела, начинает разливаться по моему телу.

Я думаю, это гнев. Или, может быть, возбуждение.

— Конечно, это имеет значение!

Рычащий звук исходит из его горла.

— Это была не твоя вина, понимаешь? Не имеет значения, сказала ли ты «нет». Не важно, что правильно, а что нет. Ты делаешь все для выживания. Только это имеет значение.

Он говорит все на одном выдохе, рукой надавливая себе на плечо. Другая его рука поднимается, как будто он мог бы дотянуться до меня.

До прошлой ночи он мог бы держать мою шею в этом собственническом, контролирующем захвате, который он использует, чтобы направить меня. И я думаю, мало что изменилось. Секс не гарантия нежности. Может быть, я не хочу, чтобы было так. По крайней мере, когда он холодный, жестокий и сильный, — он живой.

Я сжимаю руль.

— Куда мы едем? Куда я везу тебя?

— Отель «Брэдфорд»… конспиративный дом… в двух часах отсюда. Доберись до федеральной и езжай на север.

Мне действительно нужно будет прищуриваться, чтобы разглядеть знаки.

Он сильно прижимает кулак к дверце бардачка, костяшки пальцев побелели. Я чувствую ответную реакцию в моем желудке.

— Южный Франклин-Сити. Гедни-стрит 176.

Проживешь ли ты так долго? Я не могу задать этот вопрос.

Мне кажется, он все равно услышал его.

— Что бы ни случилось, не останавливайся. Просто оставь меня там и уезжай.

— Отель — это твой конспиративный дом? Грейсон?

Его состояние ухудшается. Думаю, если он умрет, то я буду продолжать двигаться дальше постоянно. На север, мимо их отеля. Мимо канадской границы. Я буду ехать прямиком в Северный Ледовитый океан, потому что я не могу иметь дело с еще одним мертвым телом рядом со мной.

Но, благодаря дневному свету, освещающему его тело через окно, я вижу, как его широкая грудь вздымается и опадает. Я вижу это даже краем глаза. Он жив… пока.

Боже, мы отличная пара… оба, спотыкаясь, бежим от своего прошлого. Но нам это не удается. Вот что я выясняю, пока еду в роскошной машине рядом с этим безумным мужчиной.

Я не могу убежать от своего прошлого. Я застряла в том фильме «День сурка», где обречена повторять свои ошибки снова и снова, пока не сделаю все правильно. Это означает поддерживать в нем жизнь.

И после этого? Я не знаю. Я никогда не продвигалась так далеко.


***


Мы едем в течение часа. Когда я сытая и отдохнувшая, двухчасовая езда — ерунда. Может, мои ноги немного затекают или что-то в этом роде. Но сейчас в моей спине чувствуется какое-то мышечное уплотнение. Руки фактически дрожат на руле. Глаза устали из-за того, что я без очков. Все, что меня окружает, становится размытым. И нам нужно заправиться бензином. Это то, что, в конце концов, заставляет меня остановиться. Я подъезжаю к заправке. Этого достаточно, чтобы разбудить Грейсона.

— Мы уже на месте? — бормочет он, и звучит так, как сердитый ребенок, которому я должна улыбнуться.

— Не совсем. Что собой представляет конспиративный дом, отель «Брэдфорд»?

— Забрось меня туда и уезжай. Не оставайся.

Какое-то время он то приходил в сознание, то снова его терял. Он объяснял короткий путь. Мне удалось найти Гедни-стрит на карте, хотя я не знаю, могу ли доверять его бормотанию по поводу адреса. Отсюда я могу видеть автоматы с содовой и банкоматы, находящиеся в центре магазина. Он не выглядит приветливым. На самом деле, это именно то место, которого я бы избегала в пользу более чистых и ярких магазинов. Но либо это место, либо мы останемся без бензина.

— Тебе что-нибудь нужно? — спрашиваю я.

— Возможно, нужен бензин, — ворчит он.

— Спасибо, Эйнштейн, — говорю я. — У тебя есть деньги?

— Не достаточно, — шепчет он.

Мы не очень далеко уедем с половиной галлона. Я прищуриваюсь возле окна, пытаясь прочесть парня внутри. Не так много могу сказать. Это наполовину деревенская заправка. У меня есть некоторый опыт закладывания вещей, когда денег недостаточно.

Я кладу руку себе на шею.

— У меня есть это. Он чего-то стоит.

Его взгляд устремляется в зеркало заднего вида. Он двигается, как будто хочет сесть, потом вздрагивает.

— Лежи, — ругаю я. — Но он не смог бы встать, даже если бы хотел. — У меня все под контролем.

— Где мы?

— Кэппелсвилль.

— Нет, — шепчет он.

— Бриллиант. Это универсальный язык.

Я приглаживаю волосы, пытаясь придать себе более цивилизованный вид.

— Возьми пистолет.

— И вот именно в этом разница между тобой и мной. Я не веду себя как пещерный человек.

Больше не веду, во всяком случае.

Он протестует, но я не должна слушать. Выбираюсь из машины и закрываю дверь.

— Я отношусь к людям так, как я бы хотела, чтобы относились ко мне.

Я бросаю на него взгляд. Он точно знает, о чем я говорю.

Грейсон нащупывает пистолет на сидении рядом со своей головой. Твою мать, он едва может двигаться. Острая боль страха пронзает меня.

Я оборачиваюсь и иду в тусклую маленькую заправку, злясь на себя.

Как я попала сюда? Я выплатила свои долги. Поступила в колледж. Я не та девушка, которая притворялась, что звонит в 9-1-1 и смотрела, как человек умирает. Я не та девушка, которая крала еду из магазина на углу или выуживала банкноты из кошельков друзей-наркоманов своей мамы.

Это больше не мой мир. Черт возьми.

В центре магазина парень просматривает порно журнал. Он большой и бородатый, будто не может толково побриться, и носит толстые очки в проволочной оправе, также не делает никаких попыток, чтобы скрыть пикантную обложку от меня. На самом деле, он бросает на меня быстрый изучающий взгляд, не оставляющий сомнений относительно его мыслей.