Рука расслабляется, и он отпускает меня. Меня шатает секунду, прежде чем я могу стоять. Я не могу читать Нейта или даже поймать его взгляд. Я не знаю, действительно ли он не хочет меня убивать, или это все только из-за Грейсона. В любом случае, я узнаю это.
Трое из них перекладывают Грейсона на какую-то каталку и перевозят по коридору в комнату, освещенную лишь луной, проникающей сквозь высокие окна. Один из парней тянет вниз плотные шторы, полностью закрывая окно, и Колдер включает лампу. Это старый номер отеля с маленькой кроватью и письменным столом. Небольшая стопка книг лежит на полу рядом с кроватью. Компьютер здесь выглядит как аномалия. Я никогда не видела ничего подобного этому месту.
Но для этих парней оно явно является домом.
Они перекладывают Грейсона на кровать. С внешней стороны оконные ставни полностью блокируют свет.
Вы бы никогда не подумали, что здесь кто-то живет, если бы смотрели с улицы, так это выглядело, когда я приехала. Стоун, Колдер, Нейт, и еще несколько парней входят и выходят. Здесь, кажется, семь из них, все хорошо вооружены, все с той же звериной энергией, как потерянное племя. У них у всех одинаковый белый шрам-татуировка и никаких обычных татуировок, за исключением одного парня — он покрыт ими.
Теперь, когда Нейт вышел из образа врача, становится довольно ясно, что он один из них. Они, кажется, настолько связаны, и впервые я задаюсь вопросом, стали ли они такими из-за подвала.
В тот момент, когда я думаю об этом, глубоко внутри знаю, что это правда, Они не похожи на других мужчин. Это другая порода парней, которые выросли по-другому. Ужасным образом.
Теперь я наедине с Грейсоном, нет ребят с пистолетами, блуждающих туда-сюда. Я беру его руку, желая его разбудить, но он выглядит таким слабым, лежащий здесь, как подстреленный зверь. Простынь обернута вокруг его ног и бедер, мускулистая грудь, перевязанная окровавленными бинтами.
— Малыш, — шепчу я, сжав его руку. — Мне нужно, чтобы ты проснулся, мне нужно, чтобы ты помог мне.
Мой голос надламывается на последнем слове.
Его губы двигаются. Я не могу сказать, пытается ли он что-то говорить. Его губы формируют слова «мисс Уинслоу», но это может быть мое воображение. Может, я принимаю желаемое за действительное.
Нейт подходит и встает рядом со мной.
— Пусть он спит.
— Его цвет лица улучшается, — говорю я с надеждой. — И его дыхание…
— Он вернется в свое угрюмое состояние в кратчайшие сроки, — говорит Нейт, прикладывая два пальца к шее Грейсона. — Какое-то время у него будут проблемы с плечом, но он будет жить.
Это значит, что они больше не будут нуждаться во мне. Мой взгляд скользит к двери. Стоит ли Стоун с той стороны, ожидая, что я побегу? Нейт защищал меня от Стоуна, но я не знаю, насколько далеко его защита будет распространяться. Позовет ли он их, если я побегу? Или он сам догонит меня?
Он скользит своими карими глазами, чтобы встретится со мной взглядом, и я понимаю, что он знает, о чем я думаю.
— Ты остаешься, — говорит он просто. Я не знаю, угроза это или обещание.
Эти парни не могут бодрствовать вечно. У меня по-прежнему есть деньги от грабежа. Я могу убраться отсюда. Я пережила уже слишком много. Могу пережить и это.
Но, боже, я так устала. Я сворачиваюсь рядом с Грейсоном и уплываю прочь. Я ощущаю на себе легкое одеяло, прежде чем засыпаю.
30 глава
Грейсон
Я просыпаюсь, в моей голове туман. Едва могу пошевелиться. Как будто меня переехал поезд, оставив часть колеса торчать из моего плеча, которое плотно забинтовано, даже моя левая рука обездвижена какой-то повязкой. Но, что хуже всего, у меня был кошмар, как команда убивает Эбби, и я не могу добраться до нее. Я сказал Колдеру, что убью их, если они прикоснутся к ней, но не был уверен, что он меня слышал. Я также не был уверен, сон ли это.
Стоун спит в кресле рядом со мной. Никого больше нет вокруг, и я паникую. Интересно, где Эбби? Но потом замечаю ее, свернувшуюся в углу, кто-то приковал ее к батарее.
Она спит, но выглядит так, как будто ей некомфортно.
Тепло поднимается к моему лицу, и я чувствую запредельное желание кого-то убить.
Никто не касается Эбби кроме меня. Никто не знает, как уберечь ее от испуга, или о том, что ей нравится, что ей нужно.
Я единственный, кто должен был держать ее в безопасности, и один из этих парней сковал ее? У нее должен быть матрас. Она голодна? Хочет пить?
Но это середина ночи. Правильно определять время, не видя при этом ничего за окном, — это один из удобных навыков, которому вы учитесь в тюрьме.
Я толкаю пальцами шею Стоуна. Он ворчит и открывает глаза.
— Эй, — шепчет он.
— Кто, мать твою, приковал ее? — сержусь я.
— Я, — Стоун кладет руку мне на голову, как будто может определить мою температуру. — Как ты себя чувствуешь?
Я ворчу. Конечно, это сделал он.
Он одет во все черное, словно был на улице — добывал припасы, возможно. Его девятиколиберный находится в кобуре на плече, под его рукой.
— Нейт говорит, ты выкарабкаешься, если продержишься ночь.
Даже моя здоровая рука ощущается, как свинец. Я жестом указываю в сторону, где она спит.
— Ты, мать его, не трогаешь ее, понял?
Он выглядит мрачным.
— Не трогать ее.
Он долгое время смотрит не меня и говорит:
— Ты не можешь оставить ее себе.
Все мое тело воспламеняется, метая гневные молнии.
— Что это должно значить?
— Это означает, что она видела нас. Она знает, где мы находимся. Ты ничего не можешь с этим поделать. Нейту нужны были ее маленькие пальцы, иначе я бы прикончил ее прошлой ночью.
Я резко подскакиваю вверх, даже не подумав. Он хватает меня за запястья, прежде чем я могу его задушить.
— Черта с два, я не могу оставить ее, — рычу я. — Она моя, понял?!!
— Ты должен был убить заложника, а не таскать ее за собой за волосы, — говорит Стоун, прижав меня к кровати. Проклятые лекарства делают из меня жалкого котенка.
— Нет, — говорю я.
— Ты ничего не сможешь сделать, — говорит он низким голосом. — Я делаю это ради тебя, братишка.
Я снова пытаюсь подняться, но он держит меня. Я слишком слаб.
— Твою мать, я убью тебя! — говорю, но не могу бороться с ним, не с тем, чем Нейт накачал меня.
Я изо всех сил пытаюсь снова, но он тяжелый как танк, а я ранен и под действием лекарств.
— Ты хочешь разорвать рану и снова отправиться под нож?
— Она не заговорит, — рычу я. — И она — моя!
Он смотрит мне прямо в глаза.
— Я разбужу ее, так что ты сможешь попрощаться.
Я пристально смотрю ему в лицо.
Мне нужно, чтобы он видел мое лицо, когда я собираюсь что-то сказать и пообещать.
Тишина нарастает между нами. Кажется, он знает, к чему все идет.
Я произношу:
— Причинишь ей боль, и ты мертвец.
Он ничего не говорит в ответ. Выражение его лица даже не меняется, но я знаю, что внутри него землетрясение.
То, что я сказал, — существенно. Стоун всегда был главным, и меня это не напрягало, но мне нужно, что бы он понял, насколько я серьезен.
Он отпускает меня, достает свой пистолет и потирает его вдоль рукоятки.
— Ты меня понимаешь? — спрашиваю я после слишком долгого молчания.
— Именно из-за твоих слов я должен убить ее.
Чувство поднимается во мне, такое древнее, что я практически не распознаю его. Страх. Я боюсь так, как не боялся уже очень долгое время.
Если бы я был в форме, никто бы не прикоснулся к ней. Никто бы и никогда.
Но прямо сейчас я слишком слаб, и Стоун знает меня очень хорошо.
Борьба между нами будет угрожающей, и я не могу быть уверенным, что для нее все закончится хорошо.
Было время, когда мне бы и в голову не пришло поднять руку на Стоуна — моего друга, кровного брата, но вот он я.
Я смотрю на нее, такую уязвимую, прикованную, свернувшуюся калачиком. И тогда я осознаю, что ее уязвимость — самая властная вещь над моей жизнью — абсолютная власть, но не опасная.