Симона Элькелес - Закон притяжения

Холодильник Рэма забит банками с пивом.

— Это все для нас, — говорит он, бросая по одной каждому. — И в гараже есть еще, если вдруг этого будет мало.

Киара держит в руке банку. Она все еще не открыта.

— Ты будешь пить? — спрашивает она меня.

— Возможно.

Она протягивает руку.

— Тогда дай мне ключи от машины. Я не хочу, чтобы ты вел пьяным, — мягко говорит она, так, чтобы другие не услышали.

— Кстати, — кричит Рэм. — Все, кто пьет, остаются здесь на ночь. Правила дома.

Я осматриваюсь. Похоже, что остальные парочки готовы тут осесть.

— Подожди здесь, — говорю я Киаре, затем выбегаю наружу к машине и забираю из бардачка телефон. Через пять минут я снова в доме.

Несмотря на собственную застенчивость, Киара справляется просто отлично. Они с Рэмом говорят о преимуществах дизельного топлива, и меня так и подмывает сказать: «Это моя девушка». Но правда в том, что она не моя. По крайней мере, скоро ей не будет. Но сегодня все иначе. Я отвожу Киару в сторону.

— Мы остаемся здесь на ночь, — говорю я ей. — Я только что позвонил твоим родителям. Они сказали, что не против.

— Как ты уговорил их позволить нам заночевать здесь?

— Я сказал им, что мы выпили. Как я и думал, они предпочли, чтобы мы остались здесь, а не садились за руль пьяными.

— Но я вообще не собиралась пить.

Я коварно ухмыляюсь.

— То, о чем они не знают, им не навредит, chica.

Пока остальные участники вечеринки ищут, где бы пристроиться на ночь, я беру охапку одеял, которые достал из шкафа Рэм, и веду Киару наружу.

— Куда мы идем? — спрашивает она.

— Я видел, что у озера есть небольшой причал. Я знаю, что снаружи холодно и льет дождь… но он крытый, и там никого нет. — Я снимаю с себя пиджак и протягиваю ей. — Вот.

Она просовывает руки в рукава и запахивается. Мне нравится видеть на ней свой пиджак, словно это делает ее моей и ничьей больше.

— Погоди, — говорит Киара, хватая меня за запястье. — Дай мне свои ключи.

Черт. Сейчас она скажет мне, что не принадлежит мне, что она все еще влюблена в Майкла и хочет уйти. Или что она просто хотела, чтобы я сводил ее на танцы, а все остальное я сам себе придумал. И хотя я выпил всего одну банку пива и все еще абсолютно трезв, я не хочу везти ее домой. Я хочу, чтобы этот вечер длился как можно дольше.

— Мне нужна моя сумка, — объясняет она. — Она осталась в машине.

О, ее сумка. Я стою под дождем, ошарашенно глядя на девушку, которую мне хочется обнимать и никогда не отпускать, словно она мой спасательный круг. Мои эмоции чертовски пугают меня. По пути к причалу мы останавливаемся возле машины. Она берет свою сумку и сжимает ее в руках, пока мы идем по траве.

— Мои каблуки тонут в грязи, — говорит она мне.

Я передаю ей в руки одеяла и поднимаю ее.

— Только не урони меня, — просит она, стараясь уместить одеяла у себя на коленях и одновременно цепляясь за мою шею, словно от этого зависит ее жизнь.

— Доверься мне, — второй раз за вечер я прошу ее об этом. По правде говоря, ей не стоит мне доверять, потому что после сегодняшнего вечера все обещания обнулятся. Но я не хочу думать о том, что случится завтра. Сегодняшний день запомнится мне на всю оставшуюся жизнь. Сегодня… сегодня она может довериться мне, а я — ей.

Я опускаю ее у причала. Черные тучи скрывают свет луны, и от этого ночь кажется в два раза темнее. Верхнее одеяло успело промокнуть, и я рад, что захватил сразу несколько штук. Я забираю их у нее и раскладываю на деревянном полу, создавая нам теплое и сухое место для сна.

Правда, я не уверен, что сегодня ночью мы будем только спать.

— Киара? — зову ее я.

— Д-д-да? — ее голос эхом разносится в темноте.

— Иди ко мне.

МОЕ СЕРДЦЕ ПРОПУСКАЕТ удар, и я чувствую, как к щекам приливает румянец предвкушения.

— Здесь т-т-темно. Я ничего не вижу.

— Следуй за моим голосом, chica. Я не дам тебе упасть.

Я протягиваю руку в темноте, словно слепая, все это время дрожа от возбуждения и холода. Я не могу понять, что заставляет меня трястись сильнее. Когда наши руки соединяются в темноте ночи, он ведет меня к одеялам. Я опускаю на пол сумку с презервативом внутри и неловко подбираю подол платья, чтобы присесть рядом с ним.

Он обвивает меня своей сильной мускулистой рукой.

— Ты дрожишь, — говорит он, привлекая меня к груди.

— Не м-м-могу не…

— Тебе холодно? Я могу принести еще одеял, если…

— Нет, не уходи. Ост-т-т-танься со мной. — Я поворачиваюсь так, чтобы обхватить его руками. Я утыкаюсь в тепло его тела, не желая никуда его отпускать. — Я просто в-в-волнуюсь.

Он гладит меня по влажным от дождя волосам.

— Я тоже.

— Карлос?

— Да?

Я не вижу его, поэтому протягиваю руку и касаюсь его гладко выбритого подбородка.

— Расскажи мне о каком-нибудь воспоминании из своего детства. Что-нибудь х-х-хорошее.

Он долго ничего не отвечает. Неужели у него совсем нет счастливых воспоминаний о жизни в Чикаго?

— Мы с Алексом всегда устраивали разные пакости после школы, пока ма была на работе. Алекс оставался за старшего, но последнее, чего хочет тринадцатилетний мальчишка, — это садиться за домашнюю работу сразу после прихода домой. У нас были свои соревнования, которые мы называли Олимпийскими играми Фуэнтесов. Какие только глупости мы тогда ни вытворяли.

— Например?

— У Алекса однажды возникла ужасная идея отрезать верх у маминых колготок и засунуть в них по теннисному шарику. Он называл это колготочными метательными дисками. Мы раскручивали их, как лопасти ветряной мельницы, а потом кидали что есть мочи. Иногда побеждал тот, кто бросил дальше всех, иногда тот, кто выше. — Он тихонько посмеивается. — Мы были такими идиотами, засунув их потом обратно в комод ма. Думали, она никогда не поймет, кто их испортил.

— Сильно она разозлилась?

— Скажем так, моя задница до сих пор побаливает с того дня, а это было семь лет назад.

— Ох.

— Да. Тогда мы с Алексом много времени проводили вместе. Однажды мне захотелось поиграть в пирата. Я зашел в комнату к ма, взял ее шкатулку с украшениями и зарыл в лесу рядом с домом. Это была по большей части дешевая бижутерия и глупые значки, которые ей нужно было носить на работу. Я пришел домой и нарисовал карту с большим красным крестом на месте, где я зарыл шкатулку, и предложил Алексу найти ее.

— Он нашел?

— Нет. — Он смеется. — И я не смог.

— Твоя мама была в ярости?

— О, в ярости — это мягко сказано, chica. Каждый день после школы я ходил в лес и пытался отыскать ее украшения, но так и не смог. Хуже всего то, что в той шкатулке было ее обручальное кольцо… она никогда не носила его после смерти отца, потому что боялась потерять.

— О боже мой. Это ужасно.

— Да, у этой истории есть и печальная сторона, это точно. Но когда-нибудь я все же найду ту шкатулку, если кто-нибудь еще не наткнулся на нее за эти годы. Теперь твой черед. Что ты вытворяла, чтобы напакостить Его Светлости Профессору и Королеве-Матери Органических Чаев?

— Как-то раз я спрятала отцовские ключи от машины, чтобы он не мог уехать на работу, — говорю я.

— Недостаточно ужасная история. Расскажи мне что-нибудь еще.

— Я притворялась больной, чтобы не ходить в школу.

— Ой, умоляю тебя. Я был в этом чемпионом. Неужели у тебя нет ни одной истории похуже? Или ты всегда была пай-девочкой?

— Когда я злилась на своих родителей, я подливала им в тюбики с зубной пастой соус табаско.

— Вот что я хотел услышать. Отлично.

— Мои родители никогда не били меня — они не верят, что это работает. Но я частенько оказывалась под домашним арестом в свой бунтарский период, когда мне было двенадцать.

Он смеется.

— Мой бунтарский период так и не закончился. — Карлос легонько касается пальцами моей коленки и поднимает их выше. Когда он доходит до подвязки, дотрагивается до кружева. — Что это?

— Подвязка. Ты должен будешь забрать ее и сохранить как воспоминание. Ч-ч-что-то вроде трофея за то, что ты был близок с девушкой. Это глупо, правда. И немного у-у-унизительно, если я слишком м-м-много об этом думаю.