Мария Акулова - Залечишь мои раны?

Спустив ноги с кровати, Снежана поплелась на кухню. Что там пьют для сна? Молоко с медом? Вряд ли они сами помогут успокоиться, а если растворить в них несколько таблеток, может и сработать.

Она стояла у окна, вглядываясь в городской пейзаж очень долго. Думаю обо все на свете и одновременно ни о чем. Даже решение найти Снежана не пыталась, просто ждала, пока подействует снотворное, пока глаза станут закрываться сами собой, пока все мысли не оставят квадратную голову, чтобы вернуться уже завтра. Таблетки не действовали долго, но, в конце концов, победили именно они.

Положив тяжелую голову на подушку, Снежана разблокировала телефон — заставка, которая появилась у нее совсем недавно, тоже почему‑то успокаивала. В ней не было ничего особенного. Что может быть особенного в лице, которое полнится недостатками? И вообще, зачем она поставила на заставку фотографию практически незнакомого мужчины? Сумасшедшая. Нормальные женщины ставят фото любимых, мужей, детей, ручных собачек, в конце концов. А у нее — неизвестно кто, с пронзительным взглядом.

Завтра нужно будет поменять, а то еще кто‑то заметит, подумает, что свихнулась… Мысли на грани сна путались, заплетались, причудливо извивались.

А, между прочим, эту фотографию Самойлову она не отправила, Ане объяснила тем, что не концептуальна, а себе признаться могла только сейчас, чтоб даже самой завтра не вспомнить — хотела оставить что‑то себе, кроме часов, конечно. Они тоже остались. Лежали в тумбочке, у кровати.

Маньячка. Честное слово, маньячка. Осталось только выяснить, где у него офис, а потом караулить ночами. Хотя зачем караулить? Ей достаточно и фотографии. Фотографии незнакомца, который смотрит немного устало, задумчиво, скрестив руки на груди, оборачивается в ее сторону… Точно сумасшедшая маньячка, Снежана все глубже провалилась в сон, осознавая, что завтра заставку она так и не поменяет.

— EstАs triste?* — Ельма подошла незаметно, хотя скорей всего, это Дима так сосредоточился на собственных мыслях, что не заметил бы ничего и никого.

*Тебе грустно? (исп)

— Нет, — и к разговорам был совершенно не расположен. Не расположен настолько, что даже внимания не обратил, что ответил никак не на испанском.

Чего нельзя было отнять у кубинки, так это сообразительности. Она знала, когда к нему стоит подойти, а когда лучше повременить. Сейчас, был именно второй момент.

Самарскому в субботу тридцать три. Тридцать чертовы три года тому родился на свет его лучший друг и худший страх. А ведь они ровесники, и это значит, что Диме тоже в этом году стукнет дважды по три.

Самое время загнуть пальцы в зависимости от количества свершений, у Самарского — семья, дочь, бизнес. Он счастлив. Давным — давно заработал свой первый миллион, потом второй, третий. Заслужил уважение среди таких людей, о которых и говорить‑то — уже вроде как честь. У него есть все для счастья, а главное — есть само счастье, а что есть у него?

Дима Ермолов — живет по поддельным документам, в жопе мира, это если деликатно, в окружении проституток и наркоманов, пьет водку из сомнительной чистоты стаканов и трахается с теми, на кого бы и не посмотрел в своей прошлой жизни.

Самарский придурок? Придурок, потому, что повернулся на одной бабе, сдувает с нее пылинки, заводит с ней детей, строит планы?

Нет, придурок не Самарский. Придурок он, потому, что сам лишил себя даже призрачной возможности погрязнуть в подобном. И дело даже не в бабе. Дело во всей жизни. Снежа не одна такая — все будут брезговать им, стоит Ермолову вновь появиться в Киеве. От него за версту будет нести его «подвигами» последних лет.

Он больше не чистый, с выглаженный рубашкой и рубиновыми запонками. Он больше не ездит на спортивной BMW, не пользуется имиджевым телефоном, не клеит дочек богатеньких политиков. У него даже хвоста уже не осталось. В сотый раз проведя по всклокоченному ежику, Дима опрокинул стакан, допивая водку залпом. Днем ведь он раньше тоже не пил. Да вообще практически не пил. А теперь докатился.

— NoQuИ haces esta noche? *

* Что ты делаешь вечером? (исп.)

— No es nada.*

* Ничего (исп.)

— Muy Buena, — а у него есть неплохая шлюха на ночь, редкие звонки родной сестре, которая откровенно его стесняется, грязные дела и непреодолимое желание выбраться из этого болота. То есть… у него нет ничего.

* Хорошо. (исп.)

— Снежана! — так уж случилось, что многих… Даже не так — очень многих знакомых, коллег, друзей Самарского Снежа знала лично. Странно было бы, случись все иначе, шесть лет отношений предполагали не только регулярный секс наедине, но и выходы, общение со все теми же знакомыми, коллегами, друзьями.

И в отличие от нее, с которой Ярослав когда‑то расстался, если не вычеркнув из жизни, то отодвинув глубоко на задний план, знакомые остались знакомыми, коллеги — коллегами, а друзья — друзьями. А значит, сегодня ей предстояло услышать это удивленное «Снежана!» миллион и один раз.

— Лена, Влад, — мысленно испустив ругательство, Снежана натянула на лицо доброжелательную улыбку, разворачиваясь. А счастье было так близко — успей она войти в здание ресторана, в толпе они уже вряд ли встретились, и надо ж было так оплошать…

Лена — натуральная блондинка, и бессменная жена Влада, одного из недодрузей Самарского. Таких недодрузей у него вагон и малая тележка, таких, на которых не рискнешь положиться, но и проигнорировать, не пригласив на подобный праздник жизни — не можешь. Встречи с ними происходят лишь в пределах подобных торжеств, а расставания несут чувство исполненного долга, но никак не грусть. Такие есть у всех, просто у Самарского их очень и очень много. Особенностью Влада было то, что он всячески пытался из категории недодрузей перейти в более престижную — друзей, но несчастный не знал — во времена дружбы Яра с Димой, негласный «отбор» туда проводил именно он, а после окончания этой дружбы, набор не проводился в принципе. В дружбе, кажется, Самарский разочаровался.

— Какими судьбами? — своего искреннего удивления сдержать не смог именно Влад. Это показалось Снеже странным, ведь в этом паре бестактной бабой она считала Леночку, но судя по всему, ошиблась.

— Подозреваю, повод у нас один, — девушка кивнула на увесистый букет в руках Влада.

— Я не думал, что увижу тебя здесь, сегодня, — нет, определенно, пальма первенства в бестактности сегодня за мужчиной.

— Я тоже очень рада вас видеть, — Снежана вымучено улыбнулась, оставляя рвущуюся с губ колкость при себе.

Обидно было то, что подобная колкость могла касаться доброй половины посетителей сегодняшнего праздника. Встреться ей кто‑то другой, непременно последовало бы подобное удивление ее присутствию.

Зачем бывшая пассия является на День рождение теперь уже женатого когда‑то то ли жениха, то ли просто мужчины? Напиться и устроить пьяный дебош? Опозориться самой и опозорить того самого когда‑то жениха? Расцарапать лицо жены? Совсем гордость потеряла? Все это — закономерные вопросы, которые поставил бы себе любой, увидь ее здесь и сейчас. Снежана и сама чувствовала себя глупо, но сбегать, не дойдя до порога двух шагов, не собиралась.

Если раньше, ее сомнения насчет приглашения Яра касались только личных внутренних терзаний, после звонка Димы все изменилось.

Они с Самарским действительно ни разу так толком и не говорили о Диме. Сегодня Снежана собиралась это исправить. Нет, она не предала бы брата, не рассказала бы о его возможном возвращении, просто собиралась понять, чем оно может Диме угрожать.

Именинника Снежана отыскала взглядом сразу же. Многие говорили ей, что она за последние годы совершенно не изменилась, а ей казалось, что менялось в мире все, кроме него.

Ярослав был занят, принимал чьи‑то поздравления, но уловив движение у двери, бросил взгляд туда.

А когда их взгляды встретились, случилось то, что случалось со Снежаной в такие моменты всегда — сердце дрогнуло, не просто кольнуло, будто взорвалось, а потом собралось вновь. Каждый раз, стоило увидеть Самарского, внутри девушки происходил маленький атомный взрыв.

То ли приветствуя, то ли благодаря за то, что пришла, Яр еле заметно кивнул, Снежа кивнула в ответ. Подходить сразу она не собиралась, не собиралась стоять в очереди из поздравляющих, слышать еще сотню вопросов, подобных тем, которые ей уже доводилось слышать у входа, лучше подождать, когда он подойдет сам. А он подойдет, иначе — не приглашал бы. Сообщения от нее было бы достаточно. Именно поздравительное сообщение — тот максимум, на который стоит рассчитывать когда‑то любовникам, а теперь непонятно кому (и не друзьям, и не равнодушным, но и не врагам).