Маленькая деревянная колибри до сих пор лежит в кармане моей футболки, завёрнутая в бандану. Скорее всего, во время борьбы она сломалась, что расстраивает меня больше, чем должна бы расстраивать небольшая поделка.
Черт, сейчас у меня есть более серьезные проблемы, нежели испорченный подарок, но я потратил на него не один час, и он мне очень нужен именно сегодня.
Я много раз представлял, как подкину птичку Брук, завернутую в какую-нибудь милую обертку. Уверен, не оставь я никакой записки, она бы без проблем поняла, от кого это. Не думаю, что у нее есть еще пару ублюдков, называющих ее маленькой птичкой.
Не знаю почему, но я уверен, что Брук понравился бы мой подарок.
Чтобы восстановить силы я решаю немного поспать, что совсем непросто, когда ты как кусок мяса валяешься связанным на полу.
Как и ожидалось, когда я проснулся, в голове прояснилось. Я даже смог встать на ноги, чтобы осмотреться вокруг и попытаться понять, где же я, черт возьми, нахожусь.
Вокруг стоит кромешная темнота, но мне на это плевать. Я привык быть во тьме и ориентируюсь в ней лучше, чем множество других при свете дня. Это наш общий талант с парнями: в сумраке подвала я научился с точностью распознавать местонахождение человека только лишь по дуновению воздуха и звуку, так что даже с закрытыми глазами я остаюсь опасным противником.
Мои руки связаны сзади, поэтому я наклоняюсь вперед и переступаю через них, чтобы вернуть себе дееспособность. Поднимаю их над головой и нахожу лампочку, висящую под потолком. Бинго. У меня занимает пару секунд выкрутить ее, после чего я ее разбиваю и использую осколки для того, чтобы перерезать веревки на моих руках и ногах.
Дверь заперта, поэтому я выжидаю, одновременно оценивая свои травмы. Ничего серьезного, с чем бы я ни смог справиться. Мою грудь охватывает огнем каждый раз, как я делаю вдох: сломаны ребра с обеих сторон, но хуже всего нога, которую пронзает боль из-за трещин в костях. Плюс эти ребята изрядно потрудились над моим лицом. Ублюдки.
Я в полной боевой готовности, когда за дверью наконец-то раздаются звуки. Я приседаю в углу и прячусь, пока двое мужчин открывают дверь и пытаются включить свет, но он естественно не загорается.
Один из них освещает комнату фонариком на телефоне, в то время как другой заходит внутрь. В его руках блестит оружие, поэтому я хватаю его за запястье, чего мужик совсем не ожидает, а после захлопываю дверь ногой.
Теперь мы остались вдвоем, окутанные темнотой, и я становлюсь чертовым призраком. Парень крутится вокруг, явно не понимая, что происходит.
Раздается выстрел, но он промахивается, потому что я стою прямо за ним. Хватаю руку противника и врезаюсь коленом в локоть, ломая его с противным треском. Мудак вскрикивает, падая на пол. Тогда я хватаю в кулак его волосы и молниеносно бью тем же самым коленом в лицо.
С одним покончено, но это еще не конец.
Из-за закрытой двери доносится грубый прокуренный голос. Человек за ней явно не понимает, что происходит внутри.
— Шэйн?
Я опускаюсь на пол и стреляю на ощупь, спустя секунду из-за стены раздаются крики и ругань.
В ответ тоже сыпятся выстрелы, но мудаки не слышат меня так, как слышу их я. Слева раздается шорох, и я делаю еще один выстрел.
До меня доносится хлюпающий звук — пуля достигла своей цели.
Через секунду раздается стон, после чего наступает оглушающая тишина.
Я подхожу к двери и с легкостью открываю ее. На полу лежат два окровавленных трупа. Я роюсь в их карманах в поисках ключей от машины, потому что, скорее всего, от моей тачки, припаркованной недалеко от бара, уже избавились.
Как я и думал, в переднем кармане лысого мужчины нахожу брелок с ключами, после чего направляюсь вниз, прихрамывая на лестнице. Невыносимая боль пронзает ногу каждый раз, когда я переношу вес тела на нее.
В баре тихо. Сейчас примерно десять утра, поэтому тут никого нет. Я подхожу к барной стойке и хватаю бутылку хорошего скотча. На крючке рядом висит черная куртка, которая скроет следы крови на моей одежде, поэтому беру и ее тоже, после чего выхожу через заднюю дверь в холодное осеннее утро. Я нажимаю на брелок, снимая сигнализацию с машины, и черный джип с небольшими красными игральными кубиками на зеркале заднего вида приветственно моргает мне фарами.
Я забираюсь внутрь и выезжаю на проезжую часть, вливаясь в утренний поток машин. Кто-то едет на работу, кто-то встречается с друзьями за ланчем. Все выполняют свои ежедневные дела, вместо того чтобы истекать кровью и съеживаться от боли в угнанной тачке.
Через долгие две мили я паркуюсь на заправке, для того чтобы сделать звонок. Таксофоны бывают весьма полезны, ведь копы не могут проверить список звонков без соответствующего ордера. Мой телефон и бумажник забрали перед тем, как бросить в кладовке.
Я набираю Колдера. После пары гудков он берет трубку, и я коротко рассказываю о том, что попал в небольшую передрягу, одновременно открывая бутылку скотча. Тепло распространяется в животе, затмевая собой боль. Старое доброе обезболивающее.
— Позвать Нейта в отель? — спрашивает Колдер обеспокоенным голосом.
— Ага, — говорю я. Перед глазами все расплывается от боли и виски. Но больше все же от боли. — Скорее всего, могут понадобиться пару пластырей. Я даже не буду возражать, если на них будет нарисована радуга.
В последний раз, когда я нуждался в Нейте, во мне проделали пару дырок, поэтому голос Колдера звучит настороженно:
— Ты где? Мне приехать за тобой?
— Нет, не надо, я на машине. — Делаю еще один глоток, вглядываясь в утренний плотный поток машин. Брук, должно быть, сейчас направляется в школу со стаканом латте в руке, или же с каким-нибудь безумно дорогим розовым коктейлем из «Старбакса», который оставляет безумно милый розовый след над ее верхней губой. Черт, опять мои мысли переключились на эту девчонку.
По правде говоря, Нейт единственный из нас, кто старается жить нормальной жизнью и двигаться вперед. Он даже получил докторскую степень и теперь управляет собственным бизнесом. Иногда я чувствую себя паршиво, втягивая его во все это дерьмо, но у меня нет выбора. Нет ни одного знакомого врача, которому я смог бы довериться.
— Ты далеко от дома сейчас? — спрашивает Колдер.
— Я не знаю. — Закручиваю пробку на бутылке и убираю ее в сторону. Сверток давит на грудь, напоминая о себе.
Заранее знаю, что птичка поломана, но когда я вытаскиваю ее и разворачиваю бандану, моё горло сжимается от разочарования. Маленькое крыло отвалилось и теперь лежит на моей ладони.
Твою мать.
— Ты не знаешь, где находишься?
— Я знаю, где я, — это не совсем ложь. Я выясню, где нахожусь, как только пойму, куда поеду дальше. — Сделаю одну остановку, прежде чем вернуться к вам.
— Какую остановку? Тебе надо возвращаться в отель, — говорит Колдер быстро. — Нокс делает бекон, дружище. Тут еще тосты и блинчики. Я молчу о том, что ты ранен, раз тебе понадобился Нейт.
— Я ненадолго. После вернусь, — обещаю я, вешая трубку, и смотрю на себя в отражении бокового зеркала.
Огромный синяк, налитый кровью, начинает проявляться на левой скуле. Мой левый глаз почти закрыт от отека, а большая часть нижней губы опухла. Я облизываю большой палец и вытираю засохшую кровь в уголке рта. Безумие сейчас пытаться привести себя в порядок, но я не хочу, чтобы Брук испугалась моего вида.
Поверх грязной и окровавленной одежды я накидываю украденную куртку, после чего завожу двигатель.
По дороге захватываю кофе и пончик, так как в последний раз ел вчера в обед. Скотч не очень-то помогает от боли, но меня успокаивает мысль об обезболивающих Нейта, ожидающих дома.
Чувства, возникающие от одной только мысли о Брук, важнее.
Важнее, чем жгучая боль и семейный завтрак с парнями.
Сент-Мари, частная школа для девочек, представляет собой трехэтажное каменное здание прямо напротив огромного парка Восточного Франклина с высокими деревьями, деревянными скамейками, цветами и причудливым прудом для уток.
Школа действительно старая, с высокими окнами и ступенями, которые ведут к вычурному входу с резной табличкой, на которой говорится, что школа была основана в 1903 году.
Два фиолетовых баннера свисают с крыши по обе стороны от входа. На них изображены хоккейные клюшки и говорится, что ученицы Сент-Мари выиграли чемпионат штата по хоккею в этом году. Я думал, что в хоккей играют на льду, но, видимо, богатые избалованные девушки играют в него на траве.