— Ты только думаешь, что хочешь меня.
— Ты не можешь читать мои мысли.
Но он не слушает. Стоун забирается на кровать, снова собирая мои волосы в кулак. Со странным блеском в глазах, он рывком переворачивает меня, вжимая моё лицо в грубую ткань покрывала.
— Задницу вверх. Сейчас же.
— Подожди. — Я представляла себе все не так, я думала, мы будем лицом к лицу.
Стоун с характерным звуком болезненно шлёпает меня.
— Я сказал вверх. Только не говори мне, что ты ожидала зажжённых свечей и лепестков роз.
Медленно я становлюсь на колени, задирая попку как можно выше. Я напоминаю себе, что доверяю ему, он мог столько раз причинить боль, но не делал этого.
Стоун становится на колени позади меня. Его руки ложатся на мои бедра, но в прикосновениях больше нет никакой нежности. Я совсем не понимаю, что случилось. Почему он вдруг разозлился на меня? Его пальцы пробираются между моих ног, размазывая влагу грубыми движениями.
— Стоун?
— Ноги шире. — Не дожидаясь, он шире разводит мои ноги резким движением. Моё лицо тут же заливает краска, когда я представляю, какой обзор сейчас ему открывается.
Я пытаюсь проглотить ком, вставший поперёк горла, а щека продолжает тереться о грубую ткань покрывала. Всю свою жизнь я совершала ошибку за ошибкой, не замечая этого. Сделала ли я что-то неправильно в этот раз? Я поворачиваю голову в попытке понять, что же пошло не так.
И я вижу Стоуна, стоящего на коленях, пока его грудная клетка вздымается от учащённого дыхания. В глазах мужчины, в которого я влюбилась всем сердцем, застыла боль. Он выглядит таким потерянным.
Спустя секунду Стоун прижимается всей своей толщиной к моим складочкам.
— Что произошло? — спрашиваю я дрожащим голосом.
Стоун тут же хмурится, натыкаясь на мой взгляд.
— Разве я разрешил тебе поворачиваться? Мы так не договаривались. Ты будешь лежать лицом в покрывало и принимать меня так глубоко, как только возможно, — он шлёпает меня на этот раз сильнее раза в два.
— Ау! — вскрикиваю я.
— Ляг обратно на покрывало, или ты уже передумала?
Моё сердце бьётся как сумасшедшее. В голове снова и снова звучит голос, твердящий, что все это неправильно. Во время минета Стоун был груб, но вёл себя по-другому. Так, словно между нами был секрет, о котором знали лишь мы вдвоём.
— Почему ты до сих пор смотришь на меня?
Я пристально всматриваюсь в его лицо и теперь отчётливо вижу: в его взгляде нет боли, там застыло чувство одиночества.
Всеми своими движениями и действиями он пытается отгородиться от меня, отключив все свои чувства.
В мою грудь словно всадили нож, когда я осознаю, что, находясь рядом со мной, Стоун все равно остаётся самым одиноким человеком на планете. Почему же он так упорно продолжает отталкивать меня? Почему заставляет меня бороться с ним? Дело не в том, что ему нравится грубый секс, он просто пытается свести все к единственному, о чем он так хорошо знает. К боли.
— Нет, — говорю я.
— Уже наигралась? — усмехается он.
Я встаю на колени и поворачиваюсь к нему лицом, прикасаясь ладонями к его груди.
— Что ты делаешь? — выплёвывает он, хватая меня за запястья.
— Отпусти меня! — я чуть ли не кричу, отталкивая его руки от себя.
Стоун отпускает меня, удивлённый вспышкой злости.
Я медленно провожу пальцами по шрамам на его груди. Некоторые из них совсем старые, другие светло-розового оттенка, явно получены недавно. Я наклоняюсь к самому большому из них и целую его, злясь на весь мир за боль Стоуна. Он назвал их уродливыми, но это не так.
Стоун вздрагивает под моими губами:
— Какого черта?..
— Я люблю этот шрам, — говорю я, целуя его снова.
Наступает гробовая тишина, после чего Стоун шепчет:
— Не надо.
— И этот тоже люблю, — на этот раз прикасаюсь губами к светло-розовому шраму на рёбрах.
— Что ты…
— Но этот я люблю больше всего, — произношу я, прижимаясь к рубцу прямо напротив его сердца.
— Прекрати, — говорит Стоун, хватая меня за плечи.
Может, он и в состоянии заставить меня не прикасаться к нему, но он не в силах заставить меня замолчать.
— Я люблю тебя.
Стоун перестаёт двигаться, застыв передо мной.
— Что ты несёшь? Нет.
— Я люблю тебя, — слова вырываются из меня, и это правда. Я никогда никому не признавалась в любви, кроме своих родителей. И то не слишком часто, ведь они не любят ярких выражений чувств. — И я хочу, чтобы ты лишил меня девственности в такой позе, которую выберешь сам. Мне понравится все, что ты со мной сделаешь, потому что я люблю тебя.
— Ты не можешь, — его голос звучит приглушённо, скорее всего, из-за шока. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
Вместо ответа я обнимаю его за талию и прижимаюсь к его губам. Любовь не должна быть сложной и нести в себе боль. Чувство внутри меня такое большое и светлое, что я ни секунды не сомневаюсь в своих словах.
И тут все снова резко меняется.
Словно оттаяв от долгих лет заморозки, Стоун притягивает меня ближе в свои объятия.
— Черт побери, — бормочет он мне в шею, — черт, черт, черт.
Он так сильно прижимает меня к себе, что я с трудом могу дышать, но я не делаю никаких попыток освободиться. Не хочу останавливать его.
— Почему ты не боишься меня? — в его голосе звучит отчаяние. Стоун хотел напугать меня, чтобы я сама убежала от него как можно дальше, и все между нами исчезло бы само по себе.
Я позволяю ему выплеснуть всю свою боль, обняв его так же крепко в ответ. Он напоминает мне дикого животного, боящегося приблизиться к людям. Стоун может причинить мне боль, но я знаю, когда любишь, нельзя просто так взять и уйти. Какой смысл бояться, если страх мешает нам жить?
Мы долго стоим так на коленях посреди кровати, хватаясь друг за друга как за спасательный круг. Из-за его захвата я с трудом поворачиваю голову и смотрю на него. В лунном свете грудь Стоуна выглядит еще хуже. Множество шрамов, складывающихся в сложный узор. Я могу щекой сквозь эти полосы ощутить все его одиночество, исходящее прямо из глубины души.
Я должна понять и помочь человеку, укравшему моё сердце. Его пытали и истязали, но Стоун смог пережить это и стал прекрасным мужчиной.
Сложно отстраниться от него сейчас, но все же мне удаётся отодвинуться на сантиметр для того, чтобы прикусить нежную кожу возле его правого соска. Я слышу вздох, но его тело ни на секунду не расслабляется. Наоборот, теперь я могу чувствовать исходящее от него желание того, что произойдёт дальше.
Никаких грубых слов и жестокости, но это, несомненно, будет лучшее, что происходило со мной в жизни.
— Я не собираюсь использовать тот презерватив, — говорит Стоун голосом, охрипшим от желания.
Он говорит серьёзно, и я понимаю, что хочу того же. Никаких преград.
— Мне дала его мама, — не знаю, зачем я это рассказала.
Стоун злится в ответ:
— Она видела того мудака, но все равно дала тебе презерватив и отпустила с ним на всю ночь?
О боже, он ревнует. Это так странно, кажется, будто мы обычная пара, а не заложница со своим похитителем.
— Лиам на самом деле милый парень.
Мне не стоило этого говорить или наоборот стоило, так как Стоун отстраняется от меня со странным блеском в глазах.
— Лиам милый, — повторяет он. — Милый?
— Да, милый, — отвечаю я, дразня его.
Я говорю все это для того, чтобы он начал, наконец, действовать. И он начинает. Стоун кладёт руки мне на предплечья и кидает на середину кровати, словно я совсем ничего не вешу. Его руки ложатся на мои ноги в районе щиколоток, после чего он рывком разводит их стороны. Именно так я все себе и представляла: Стоун, нависающий надо мной. Пусть это не имеет никакого смысла, но когда ты собираешься лишиться девственности, важна любая мелочь.
Неожиданно Стоун сползает ниже, располагая голову между моих ног.
Стоп, такого не было в моих фантазиях.
Его губы целуют мой живот, пока я пытаюсь отползти от него с писком:
— Что… что ты делаешь? Нет. Подожди. Не надо.
До меня доносится тихий смех:
— Не надо? Говорит девушка, у которой на губах до сих пор хранится вкус моей спермы.
Он прав. Я до сих пор ощущаю солоновато-сладкий вкус на языке. О боже, это напоминает мне о том, что я делала всего полчаса назад.