Ее отец подавил свою гордость, покорился и убедил ее сделать то же самое ради мира. Храня свою честь, пустились они в путь к Лондону, согласившись принести клятву верности Эдуарду и принять Ульрика Кентского как владельца их наследственных земель. Ради мирной жизни она все же родила бы этому новоявленному лорду сына, англо-уэльского наследника, который стал бы впоследствии править землями Карадока.
И это было проявление храбрости, а не трусости. Они сумели с достоинством принять поражение, думая, прежде всего о благополучии своего народа. Но презренным трусливым поступком Ульрика все усилия и жертвы оказались напрасны. Как может она отказаться от мысли заставить этого подонка заплатить за предательство? Во имя всего святого, даже сам Господь не должен желать, чтобы она позволила рукам, запятнанным кровью ее родителей, прикоснуться к себе! Допустить подобное было бы просто безумием! Кто может поручиться, что Ульрик во второй раз не захочет лишить ее жизни… после свадьбы? Затруднительно ручаться за него, зная о пренебрежительном отношении к жизни и чести других людей со стороны этого человека.
«Оставить все на усмотрение короля?» – размышляла Бронуин, плотно сжав губы, казавшиеся бескровной полоской. После того как она увидела казнь – торжество справедливости, как то понимал король?! Конечно, паж ей рассказал, что король принял клятву верности Ллевелина, но при этом лишил его половины владений. Титул принца Уэльского, который Ллевелину дозволено носить, – пустой звук, как и прощение короля. Кроме того, Эдуард должен еще отпустить невесту принца – вырванную из рук Ллевелина. Если примирение состоялось, то почему Элеонора еще не возвращена жениху?
Нет, нельзя доверять королю, правящему так несправедливо, решила Бронуин, допивая принесенный пажом эль. Ужин, состоявший из копченой оленины, утки, различных хлебцев, пирогов, а также других блюд, показавшихся ей подозрительными, остался на фарфоровом блюде почти нетронутым. Смятение души, и волнение совсем лишили девушку аппетита. О, если бы рядом с ней оказался кто-нибудь, с кем можно было б поговорить, кому она доверяла б! Но все, кому она доверяла, погибли, их больше нет на земле.
Время до полуночи тянулось невыносимо медленно. Отдаленный шум пира доносился из большого зала, изредка он прерывался голосами рыцарей, вместе с дамами направлявшихся в свои комнаты мимо двери Бронуин. Судя по всем этим звукам, замок, вмещавший подобное несметное количество гостей, не говоря уже о слугах, должен был оказаться чуть ли не таким же огромным, как Лондон. Именно это ей и нужно, чтобы затеряться среди многолюдья!
Не обращая внимания, что Вольф не написал ей ни слова, а только передал через пажа начертанный им план замка, Бронуин время от времени рассматривала план, стараясь запомнить, как пройти в королевскую башню. Соответственно высокому положению Ульрика ему была отведена отдельная комната в дальнем конце коридора, ведущего в апартаменты короля, что означало гораздо большую вероятность столкновения со стражниками, нежели в коридорах, где располагались комнаты простых рыцарей. Бронуин даже подумывала, не отправиться ли в комнату Ульрика до полуночи, но решила, что ждать там будет еще томительнее, чем в комнате Вольфа.
Шум за дверью свидетельствовал, что прошли слуги, которым предстояло работать большую часть ночи, подготавливая большой зал к завтраку. Из окна донесся выкрик стражника, объявившего, что наступило одиннадцать часов вечера и что все спокойно. Бронуин слышала, как эхо многократно отразилось от стен королевской резиденции. Дворы и подсобные службы внизу теперь уже не заполняла праздничная толпа, там лишь сновали собаки, торопливо пробегали изредка слуги, да слонялись те бедняги, кому выпало нести службу по охране замка.
Когда стало ясно, что Вольф не вернется этой ночью, Бронуин взяла фарфоровый ночной горшок и пошла в зал. Втайне она надеялась, что наемник все же придет, чтобы проверить, не передумала ли она. Ей казалось: для него это очень важно. Собрав всю свою решимость, но, не преодолев тревогу, Бронуин направилась к винтовой лестнице, которая вела в главный зал, где развернулось пиршество. Здесь поместился бы весь Карадок!
В этот поздний час множество слуг расхаживало взад и вперед с тарелками и блюдами недоеденных кушаний. Замедлив шаг и оглядевшись, Бронуин с удивлением заметила, что в зале находятся знатные господа, видимо, не самого высокого происхождения, вероятнее всего, недостаточно богатые. Они не веселились, а некрасиво храпели, не обращая внимания на производившуюся в зале уборку. Из-под стола высовывалась пара ног, что наводило на мысль о других участниках пиршества, устроившихся под столом. Это, конечно, объясняло и отсутствие Вольфа. Вполне вероятно, он мог напиться вдрызг и отключиться, как некоторые из его сотрапезников.
Во всяком случае, Бронуин предпочитала думать именно так, нежели предполагать, что он оказался в числе тех шумных господ, которые уже успели разойтись по разным комнатам в компании покладистых веселых девушек. У такого мужчины, как Вольф, вполне могли быть определенные потребности, но так или иначе, к ней это отношения не имело никакого, хотя потребности эти и были достаточно велики, чтобы удовлетворить двоих девушек сразу, подумала Бронуин, вспомнив возбуждение в чреслах наемника, которое она ощутила сквозь полотенце, оказавшись в одном с ним бассейне уже после того, как он доставил удовольствие мойщице.
Один из слуг позвал ее, чтобы помочь отодвинуть стол, но Бронуин притворилась, будто не слышит, и продолжила свой путь к башне, расположенной напротив той, из которой она шла. Как и следовало ожидать, у подножия лестницы стражников было вдвое больше обычного. Бронуин небрежно прикрыла рукой кинжал в ножнах, когда приблизилась к лестнице вслед за женщиной с кипой простынь.
– Эй, куда это ты направляешься, парень? – окликнул ее стражник.
Сердце у Бронуин замерло в груди. Ей пришлось обернуться и, робко улыбнувшись, объяснить:
– У его милости прихватило живот. Кажется, одного горшка ему мало. Тот, что у нас был, уже никуда не годится.
– Да уж диву даешься, как только они ухитряются так объедаться и накачиваться элем да вином! Который из них? Ульрик или Беркли? И того, и другого пришлось тащить вверх по лестнице. Мы с Джелем волокли Ульрика, а это нешуточное дело, скажу я тебе!
– Ульрик послал меня за вторым стульчаком.
Стражник усмехнулся.
– В хорошей же форме он будет на завтрашних состязаниях! Ну, иди!
– Мне вскоре придется покинуть его покои, как вы понимаете, – добавила Бронуин, демонстративно сморщив нос. – Такой ужасный запах всю ночь никак не выдержишь.
– Пониже башни найдешь слив для помоев и бочонок с водой.
– Тогда увидимся позже, ребята!
– Но, выходя, держись от нас подальше, – крикнул доблестный страж Бронуин, когда она уже поднималась по ступенькам.
Взойдя на площадку лестницы, девушка оказалась в коридоре королевских покоев. Флаги и вымпелы, вышитые золотом, свисали с великолепных арок в романском стиле, королевские гербы украшали щиты на каменных стенах. Узорчатые ковры вели к дверям апартаментов. Повсюду здесь горели факелы, а по обе стороны от входа стояли охранники в форме королевской стражи.
Никогда в жизни Бронуин не видела подобного великолепия! Если не считать ковровых покрытий на королевском возвышении в большом зале, это были первые ковры, которые она видела лежащими на полу. В ее родных краях владельцы замков вешали такие раскрашенные всеми цветами радуги сокровища на стены, чтобы грубые сапоги, грязь и животные не испортили красоту этих ценных вещей. Но теперь она окончательно убедилась, что король Эдуард не склонен к разумным ограничениям в том, что касается роскоши. Простой тростник был, видно, недостоин его королевских ног.
К счастью, комната Ульрика Кентского находилась в начале коридора, а не в конце возле грандиозных покоев короля. Бронуин издалека улыбнулась стражникам и притворилась, что стучит в дверь, коснувшись косточками пальцев камня, а не створки двери, и молясь, чтобы намеченная жертва спала крепко. Прислушавшись, не донесется ли из-за двери какой-нибудь звук, она нажала на ручку и, открыв дверь, вошла в комнату.
В коридоре освещение было скудным, а комната и вовсе тонула в полумраке. Бронуин на мгновение застыла, но вскоре глаза привыкли к слабому мерцанию углей в очаге неподалеку от роскошной кровати с задернутым пологом, из-за которого доносился громкий равномерный храп. Он спал!