Ричард вновь взглянул на танцующих и подумал: «Конечно, эта малышка не представляет опасности. В ней нет ничего особенного, только глаза. Вся красота в их семье досталась ее сестре».
После окончания танца девушка, которой на вид было не больше пятнадцати-шестнадцати, присоединилась к группе своих сверстников, ни разу не оглянувшись на короля. Ричард заметил, поскольку он вменил себе в обязанность замечать все, что группа состояла в основном из юношей и что, когда она присоединилась к ним, среди них возникло как бы легкое волнение. Их, казалось, подхватил вихрь веселости, но Ричард не мог понять почему.
Правда, двигалась она грациозно, а голос с явным французским акцентом звучал мелодично, и изысканно, но внешность — ничего особенного. Тем не менее странно, что, вернувшись всего несколько недель назад от двора французской королевы Клод, она уже собрала вокруг себя небольшой избранный круг придворных. И, уж конечно, не потому, что была сестрой любовницы короля. Полагать так не было смысла, поскольку Мэри Карей, урожденная Болейн, не являлась самой популярной дамой при дворе.
Ричард оглянулся и увидел, что еще один человек смотрит в том же направлении — сэр Ричард Джернинхем, его друг и соратник, член королевской палаты, — тоже с вниманием изучает мадемуазель Болейн.
— Завораживает! — сказал Джернинхем.
— Анна Болейн?! — удивился Ричард.
— Ее отец, Том, настоял, чтобы я встретился с ней на днях.
Ричард знал, что имел в виду Джернинхем. Каким толкачом был этот Болейн! Сует нос повсюду, старается, чтобы его дочери встречались с нужными людьми. «Он, должно быть, торжествует, — подумал Ричард, — что Мэри Болейн прямо с брачного ложа после свадьбы с Уильямом Кареем перебралась в постель короля».
— И что вы думаете о ней?
— Она прекрасно воспитана — конечно, во французском стиле, — а кроме того, с ней интересно. Она рассмешила меня.
Ричард был поражен: невероятно, чтобы кто-нибудь смог заставить смеяться мрачного Джернинхема, но чтобы это сделала такая тощая, ничего из себя не представляющая девчонка…
Той весной 1522 года на Ричарда Вестона навалилось множество обязанностей при дворе. Через несколько дней после великолепного приема, устроенного Уолси, он явился во дворец в Гринвиче — на сей раз ради церемонии собственного вступления в должность. Вместе с Джернинхемом и тремя другими придворными его должны были произвести в королевские виночерпии.
В тот вечер его жена в богатом зеленом платье, расшитом серебром, выглядела так прекрасно, и Ричард больше думал о том, как приятно будет с ней в их большой постели, когда мечтательный ход его мыслей был прерван главным пажом королевы, раскланивающимся перед ними.
— Ее Светлость королева просит вас, леди Вестон, явиться в ее апартаменты.
Следуя за пажом, Анна Вестон думала: «Как это похоже на Екатерину. Она никогда не забывает подруг!» И припомнила времена, проведенные ими вместе. Анна присутствовала при большинстве значительных событий в жизни Екатерины. Она вспомнила их первую встречу. Тогда она была просто миссис Анной Вестон, двадцатипятилетней фрейлиной королевы Елизаветы Йоркской. А пятнадцатилетняя Катарина была милой принцессой, привезенной из далекой знойной Испании, чтобы вступить в брак с принцем Артуром. Как ей, наверное, было все незнакомо и страшно. Йоркская королева, чопорная и строгая, восседала на троне в окружении своих дам, наблюдая, как пухленькая, маленькая испанская девочка идет через весь громадный зал и старательно делает реверанс. С ледяным выражением лица Елизавета, прозванная Белой Розой, приняла приветственный поцелуй. Катарина жадно искала вокруг хоть один дружелюбный взгляд и встретилась глазами с Анной Вестон. Они мгновенно понравились друг другу, и фрейлина была вознаграждена милой улыбкой дочери королевы Кастилии.
Через несколько дней Катарина, которую теперь называли Екатериной, вступила в брак со старшим сыном Генриха VII, Артуром. Ричард с Анной присутствовали на торжестве, когда та входила в собор Святого Павла под руку с принцем Генрихом. Но не успели и глазом моргнуть, как белое платье невесты сменилось на черное одеяние вдовы, а любящая принцесса превратилась в маленькую несчастную фигурку.
Потом некоторое время Анна не видела ее. На время траура девочка удалилась от двора. Анна вспомнила, что в следующий раз они встретились в момент смерти королевы Елизаветы при родах. Думая об этом сейчас, Анна вспоминала приглушенные голоса, тусклое освещение, озабоченные и мрачные лица врачей, но над всем этим лицо королевы — белее самой белой розы в Йорке — и обессилевшая рука, гладящая по головке свою юную невестку, шепчущую на ломаном английском:
— Не умирайте, вы не должны умирать — ведь сегодня ваш день рождения.
Это были трогательные и почти нелепые слова, но королева все-таки умерла в свой день рождения. Ей исполнилось всего тридцать семь. Новорожденная девочка, нареченная в честь испанской принцессы, которую королева успела полюбить, тоже была мертва.
После этого принцесса — неуверенная в том, какое будущее ожидает ее в Англии — скромно жила на ничтожную пенсию, кое-как сводя концы с концами и влача жалкое существование в Дарем Хаусе, гадая, выйдет ли она когда-нибудь замуж за принца Генриха, с которым была обручена с тех пор, как ему исполнилось двенадцать лет. Анна же жила тогда вдали от двора. У нее один за другим было три тяжелых выкидыша, пока в 1507 году не родилась благополучно Маргарет.
Затем в апреле 1509 года старый король Генрих VII умер. Через шесть недель Генрих VIII женился на Екатерине, и Анна Вестон назвала следующую новорожденную дочь Кэтрин — так звучало это имя на английский манер — в честь молодой королевы.
Она живо вспомнила картину коронации. Анна, всего за несколько дней до этого поднявшаяся с постели после родов, была признательна за разрешение во время двойной коронации сидеть. Зато Ричард, вассал старого монарха, горделиво стоял. Его опасения, что новый король отвернется от него, считая, что тот уже отслужил свое, ибо Генриху едва исполнилось восемнадцать, а Ричарду было уже сорок три, рассеялись. В течение двух дней Ричарду было даровано три почтенных звания — Хранителя Ханвортского парка; сенешаля Марлоу, Коукгема и Брея и губернатора островов Джернси, Олдернея и Сарка.
Анна подумала, каким бы счастливым стало для них это правление, если бы Господь даровал Англии принца-сына. Как фрейлина королевы Анна, естественно, присутствовала бы при рождении второго ребенка Екатерины — 1 января 1511 года (первый родился мертвым), но сама ожидала ребенка в феврале и находилась в это время дома.
Пока в конце месяца не родился Фрэнсис, здоровый и крепкий, Ричард ничего не рассказывал жене о случившейся трагедии. Его обычно невозмутимое лицо было непривычно мрачным, когда он поведал ей:
— Принц Уэльский умер. Он прожил всего несколько недель. Анна, рыдая, прижимала Фрэнсиса к сердцу, почти испытывая чувство вины, что ее сын жив, в то время как сын Екатерины, как восковая кукла, лежит в крошечном гробу.
Но теперь это все в прошлом. В тридцать один год, тогда, когда Анна Вестон промокала ей вспотевший лоб и протирала руки, Екатерина Арагонская наконец-то произвела на свет живого ребенка — Марию. Затем в 1518 году ее последние роды — мертвый ребенок, вдобавок ко всем остальным мертвым королевским детям. Тогда-то она и шепнула Анне:
— Я обманула ожидания Англии.
Анна вздрогнула.
— Никто, сумевший произвести на свет такую умную дочь, как принцесса, не может говорить так, Ваша Светлость. Но еще ведь не поздно: может быть и принц! Дайте время природе. Но теперь, стоя у дверей апартаментов королевы, Анна подумала, что прошло шесть лет после рождения Марии, и всем стало ясно, что детей у королевы больше не будет.
Паж, остановившийся у входа и поклонившийся королеве, четко доложил:
— Леди Вестон, Ваша Светлость.
Екатерина поднялась со стула, подошла к Анне и взяла обе ее руки в свои.
— Моя дорогая Анна, — сказала она. — Мы так давно не виделись. Как хорошо ты выглядишь!
Анна подумала: «Мне бы очень хотелось, чтобы я могла тоже самое сказать тебе, дорогая подруга». От многочисленных беременностей бедную Екатерину разнесло, ее лицо стало одутловатым. Она выглядела намного старше своих тридцати семи.
Анна сделала глубокий реверанс и ответила: