Эптон Синклер - Замужество Сильвии

– У кого их нет, – ответила она. Снова наступила пауза.

– Но вы же знаете, – заметила я, – что некоторые из них опасны.

– Разумеется, – беспечным тоном ответила она. – Есть, например, одна, от которой проваливается нос и выпадают волосы, но со мной ничего подобного не случится.

– Но есть еще другая болезнь, – намекнула я, – и гораздо более распространенная.

И так как она не подхватила намека, я продолжала:

– А между тем она гораздо серьезнее, чем это думают обычно.

Она пожала плечами.

– Что же поделаешь. Мужчины неизбежно награждают нас чем-нибудь; это входит в игру. Так стоит ли терзаться?

Наступило долгое молчание. Мне нужно было время, чтобы сообразить, как действовать дальше. Мне хотелось так много выведать от нее и при этом нужно было так много скрыть!

– Я не хочу докучать вам, Клэр, – начала я, наконец, – но это, право, имеет очень серьезное значение для вас. Видите ли, я тоже кое-что читала об этом. Медицина сделала новые открытия. Раньше думали, что это лишь местное заболевание, вроде насморка, но теперь оказывается, что это болезнь крови и что она может вызвать очень тяжкие последствия. Большинство хирургических операций, которым подвергаются женщины, обусловлено этой причиной.

– Может быть, и так, – сказала она тем же равнодушным тоном. – Меня тоже оперировали два раза. Но все это теперь давно забыто.

– Однако вы не можете быть уверены, что дело на этом и кончится, – настаивала я. – Люди часто думают, что вылечились от гонорреи, когда на самом деле болезнь только притаилась и может в любое время снова дать вспышку.

– Да, я знаю. Это одно из тех сведений, которое Ларри принес мне вместе со своей любовью.

– Болезнь может проникнуть в суставы и вызвать ревматизм; она бывает причиной невралгии и сердечных болезней и двух третей всех случаев слепоты новорожденных детей…

Клэр вдруг расхохоталась:

– Ну, об этом пусть беспокоится Сильвия Кассельмен!

– О! О! – прошептала я, теряя самообладание.

– В чем дело? – спросила она, и в голосе ее прозвучала жесткая нота.

– Вы говорите это серьезно?

– Что миссис Дуглас ван Тьювер придется кое-чем заплатить мне за то зло, которое она причинила мне? Ну, так что же?

И Клэр разгорячилась, как это случалось с ней всякий раз, лишь только разговор касался ее соперницы.

– Почему она не может рисковать тем же, чем рискуем мы? Почему я должна страдать от этого, а она нет?

Я напрягала все силы, чтобы сохранить спокойствие, и после минутной паузы заметила:

– Разве можно желать этого кому-нибудь, Клэр? Девушку надо было предупредить…

– Предупредить? Й вы воображаете, что она выпустила бы свою великолепную добычу?

– Может быть. Ведь вы не знаете. Во всяком случае, она понимала бы тогда, на что идет…

Наступило долгое молчание. Я была так потрясена, что с трудом подыскивала подходящие слова.

– Я и сама подумывала о том, чтобы предупредить ее, – мрачно сказала Клэр. – По крайней мере, вышел бы маленький скандал. Помните, когда они выходили из церкви? Вы же сами удержали меня.

– Тогда было уже поздно, – услышала я свой собственный голос.

– Что же, – воскликнула она, вновь приходя в возбуждение. – Теперь пришел черед миссис Сильвии. Посмотрим, может ли такая знатная дама заразиться моей болезнью!

Я не могла больше сдерживаться.

– Клэр, это бесчеловечно.

Она взяла пуховку и начала с особой тщательностью пудрить лицо.

– Я все понимаю, – сказала она, и я увидела в зеркале, как сверкают ее глаза. – Вам не удастся одурачить меня. Вы старались быть ласковой, но я знаю, что в глубине души вы презираете меня. Вы думаете, что я не лучше всякой уличной женщины. Что же, прекрасно, я отвечу вам от лица всех подобных женщин: этим мы доказываем, что и мы тоже люди. Нас выбрасывают вон, но, как видите, мы возвращаемся обратно.

– Дорогая моя, – сказала я, – вы не понимаете, о чем говорите. Неужели вы могли бы так злорадствовать, зная, что расплачиваться за все это будет ни в чем не повинный маленький ребенок?

– Их ребенок! Конечно, будет очень печально, если с маленьким принцем приключится такая неприятность. Но, признаюсь вам откровенно, я все время думала об этом.

Я не знала в точности, что может случиться и как, да никто, по-моему, не может знать этого. Если доктора уверяют обратное, то они попросту водят нас за нос. Но я знала, что Дуглас прогнил, а значит, и дети у него могут быть гнилые, и все они будут страдать от этого. Вот одна из причин, которая удержала меня от того, чтобы вмешаться и разоблачить его.

Я совсем потеряла способность говорить, и Клэр, глядя на меня, расхохоталась.

– У вас такой вид, словно вы ничего не знали. Разве вы не поняли, когда я сказала вам об этом тогда?

– Вы сказали мне тогда?

– Вы, кажется, действительно не поняли. Я часто говорю по-французски, когда волнуюсь. У нас есть поговорка о свадебном подарке, который любовница кладет в корзину невесты. Кажется, достаточно прозрачно, разве нет?

– Да, произнесла я упавшим голосом, а Клэр, окинув меня пытливым взглядом, продолжала:

– Вы считаете меня мстительной, не так ли? Что же, я и сама упрекала себя в этом и старалась побороть в себе это чувство, но приходит время, когда начинаешь желать, чтобы люди расплатились за то, что они отняли у тебя. Я скажу вам то, чего я никогда еще никому не говорила, да и не собиралась говорить. Вы видите, что я пьянствую и иду прямой дорогой к гибели; вы слышите, как беспечно я говорю обо всем этом. Но было время, когда я любила Дугласа ван Тьювера по-настоящему и хотела иметь от него ребенка. Я мечтала об этом до боли, до муки. Но разве я могла надеяться на такое счастье? Я навсегда сделалась бы посмешищем для всей его компании, если бы только заикнулась о чем-либо подобном. Меня так засмеяли бы, что пришлось бы удрать из города. Несколько раз я пыталась поймать его, чтобы иметь от него ребенка, хотя бы против его воли. Но оказалось, что врачи лишили меня навсегда этой возможности. Мне оставалось только согласиться с моими друзьями, что так лучше, это избавляет меня от забот. Но тут является она и получает все, чего я так сильно желала. Весь мир находит это прекрасным и трогательным. Какая прелестная молодая мать! Что она сделала такого в жизни, чтобы иметь все, чего я лишена? Можете, сколько угодно, проливать слезы над ней, что касается меня, то я скажу прямо: пусть она получит свое. Пусть она разделит участь других женщин, – ведь она слишком хороша и чиста, чтобы знать даже об их существовании.

Я вышла от Клэр совершенно подавленная. Ни разу я не испытывала такого потрясения с тех пор, как прочла письмо моего несчастного племянника. Почему мне раньше не пришло в голову расспросить Клэр об этом? Как могла я так долго оставлять Сильвию под угрозой этой опасности? Самая большая опасность угрожает ее ребенку во время родов. Я сделала быстрый подсчет согласно ее последнему письму и вздохнула с облегчением – оставалось еще около десяти дней. Прежде всего я подумала о том, чтобы послать телеграмму, но затем оставила эту мысль: в телеграмме трудно будет указать ей, что нужно сделать, и еще труднее объяснить потом, почему я избрала такой необычайный способ переписки. Я вспомнила, что в своем последнем письме Сильвия называла имя врача, который должен был приехать из Нью-Йорка, чтобы присутствовать при родах. Самое лучшее – повидать этого врача, решила я.

– Чем могу служить? – спросил он, когда я вошла в его кабинет.

Это был высокий пожилой человек, безукоризненно одетый, корректный и выдержанный.

– Доктор Овертон, – начала я. – Моя приятельница миссис Дуглас ван Тьювер написала мне, что вы в скором времени выезжаете во Флориду.

– Совершенно верно, – ответил он.

– Я пришла переговорить с вами по одному очень щекотливому делу. Мне, разумеется, едва ли нужно указывать вам, что я полагаюсь на соблюдение профессиональной тайны.

Я заметила, что взгляд его стал вдруг очень пристальным.

– Разумеется, – ответил он.

– Я решилась на это потому, что миссис ван Тьювер – мой близкий друг и мне очень дорого ее благополучие. Я только случайно узнала, что она подвергалась опасности заражения венерической болезнью.

– Я едва ли поразила бы его сильнее, если бы ударила по лицу.

– Что? – крикнул он, забывая свою выдержку.

– Было бы совершенно бесполезно пускаться в подробности, – продолжала я, – достаточно, если я скажу вам, что мои сведения вполне достоверны и точны; источник, откуда я получила их, не допускает сомнений.