Среди дня я заметила на волнах маленькое пятнышко, а мой новый приятель, железнодорожный агент, сказал мне:
– Вот и ваш баркас.
Я выразила удивление по поводу того, что они решились выйти в такую погоду. Я представляла себе этот баркас чем-то вроде тех небольших открытых суденышек, которые день и ночь отравляют своими гудками и дымом жизнь на летних курортах. Но когда «Мерман» подошел ближе, я снова почувствовала, что значит быть гостьей миллионера. Баркас имел около пятидесяти футов длины и весь сверкал медью и полированным кедровым деревом. Он рассекал носом волны, пренебрежительно отбрасывая их в стороны. Каюта его была не менее суха и надежна, чем салон на каком-нибудь линейном корабле.
Три человека вошли на палубу, чтобы выполнить нелегкую задачу – причалить в такую бурю к берегу. Один из них спрыгнул на пристань и, подойдя ко мне, спросил, не я ли миссис Аббот. Он объяснил, что они вышли в море еще накануне днем, но вынуждены были укрыться на одном из островов.
– Как здоровье миссис ван Тьювер? – поспешно осведомилась я.
– Хорошо.
– Я думаю… ребенок?.. – намекнула я.
– Нет еще, миссис Аббот, – ответил он.
После этого я обрела способность заинтересоваться тем, что он рассказывал о шторме и о произведенных им разрушениях. Он сказал мне, что мы можем сейчас же отправиться в обратный путь, если только я не боюсь качки.
– Сколько времени займет переезд? – спросила я.
– Три часа в такую погоду. Около пятидесяти миль.
– Но ведь будет уже темно? – возразила я.
– Это неважно, у нас достаточно своего света. Все будет в порядке, если только ветер не усилится. По пути у нас лежит целая сеть островов, где можем укрыться, если погода снова ухудшится. На худой конец, вам придется провести только ночь на борту.
Я рассудила, что это едва ли будет неприятнее той ночи, которую я провела на станции, и решила отправиться немедленно.
Баркас должен был захватить с собой почту и кое-какую провизию. Когда сборы были окончены, я перепрыгнула на палубу, которую набежавшая волна подняла мне навстречу, и в следующую минуту очутилась в уютной теплой каюте, отделанной кожей и красным деревом и ярко освещенной электричеством. Сквозь толстые двойные окна я увидела, как пристань быстро удалялась от нас, а зеленые потоки пены перекатывались через палубу. Я вцепилась в кресло, чтобы удержаться на месте и не летать то вперед, то назад. У меня было такое ощущение, словно я сижу в лифте, который поминутно останавливается на полном ходу, и тут я задернула занавески каюты «Мермана» и предлагаю читателю не заглядывать туда. Я пишу историю Сильвии, а не свою, и то, что произошло со мной в дороге, не может представлять никакого интереса. Я только напомню, что провела свою жизнь на Дальнем Западе и не могла предвидеть, какие ощущения вызывает путешествие по бурному морю.
– Приехали, миссис Аббот, – услышала я голос одного из матросов и смутно ощутила, что качка прекратилась. Он помог мне сесть, и я увидела при свете нашего прожектора берег острова.
– Это проходит почти так же быстро, как начинается, – прибавил матрос, поддерживавший меня, и я слабо поблагодарила его за это утешение.
Баркас вошел в маленькую бухту, мотор выключили, и мы заскользили к берегу. Там находился лодочный сарай – нечто вроде дока в миниатюре, с воротами, которые закрылись за нами. Я думала, что Сильвия встретит меня, но никто, по-видимому, не заметил нашего прибытия, и я очень обрадовалась этому. В лодочном сарае стояло несколько кресел, и я опустилась в одно из них и попросила лодочника подождать несколько минут, пока я немного приду в себя. Когда мы подошли к дому, известие, ожидавшее нас там, быстро заставило меня забыть о том, что у меня вообще есть тело.
Я помню яркий свет луны и длинный низкий силуэт дома, окна которого сверкали огнями сквозь листву пальм. Из дома вышла женская фигура и направилась мне навстречу по усыпанной белыми раковинами дорожке. Сердце мое забилось. Это она, моя любимая!
Но тут я увидела, что это англичанка-горничная, которую я видела в Нью-Йорке. Лицо ее пылало от возбуждения.
– О, мадам, – крикнула она. – Ребенок родился!
Это известие подействовало на меня как удар по голове.
– Что? – задохнулась я.
– Сегодня рано утром… Девочка…
– Но… мне казалось, что это должно быть не раньше будущей недели!
– Да, я знаю, но это случилось во время ужасной бури, когда мы думали, что волны снесут дом в море! О, это прелестный ребенок!
У меня хватило присутствия духа, чтобы скрыть свое отчаяние. Царившая вокруг полутьма помогла мне в этом.
– А как чувствует себя мать? – спросила я.
– Превосходно. Сейчас она спит.
– А ребенок?
– О, такого прелестного ребенка вы, наверное, никогда еще не видели.
– И здоровый?
– Да. Вы увидите.
Пока мы медленно приближались к дому, я собиралась с мыслями.
– Доктор Перрин здесь? – спросила я.
– Да. Он отправился к себе отдохнуть.
– А сиделка?
– Она при ребенке. Сюда, пожалуйста.
Мы поднялись по ступенькам веранды, на которую открывались все комнаты, и вошли в одну из них. При слабом свете затененной лампы я увидела женщину в белом, которая стояла, склонившись над колыбелью.
– Мисс Лиман, это миссис Аббот, – сказала горничная.
Сиделка выпрямилась.
– О, вы здесь! Как раз вовремя!
«Дай Боже, чтобы это было так!» – подумала я.
– Так вот ребенок, – сказала я, нагибаясь над колыбелью.
Сиделка повернула свет в мою сторону.
Ни в чем так явно не проявляется чудо жизни, как в появлении нового человека, и воистину бесчувственным должен быть тот, кого подобное зрелище не взволнует до глубины души. Ведь тут перед нами не просто новая жизнь, а жизнь, сотворенная нами самими или теми, кого мы любим, – жизнь, которая является зеркалом или копией чего-то бесконечно дорогого нам. Этот крошечный комочек теплой живой плоти был Сильвией. Я узнавала милые знакомые черты, столь схожие и в то же время столь отличные от черт матери, полупортрет, полукарикатуру, трогательные и смешные в одно и то же время. Передо мной была забавная миниатюрная копия ее носа с теми же изгибами и даже с намеком на крошечный желобок под кончиком, и та же крошечная ямочка на подбородке. Нежный шелковистый пух должен был со временем превратиться в роскошные золотистые волосы Сильвии, мягко очерченные губки когда-нибудь задрожат от чувства. Я увидела, как они движутся, и как дышит маленькая грудь. Волнение сдавило мне горло, и слезы заволокли мне глаза, когда я опустилась на колени возле колыбели.
Но я не могла забыть о том, что заставило меня так спешить. Этого еще мало, что ребенок жив и здоров с виду. Мы имели дело не с сифилисом, который разрушает и обезображивает плод еще в утробе матери. Девочка спала, но я направила свет на ее веки.
– Мисс Лиман, – обратилась я к сиделке. – Не кажется ли вам, что веки чуточку воспалены?
– Нет, я не заметила, – ответила она.
– Вы промывали глаза?
– Разумеется, я обмывала ребенка.
– Нет, я хочу знать, промывали ли вы глаза особо? Доктор ничего не впускал в них?
– Нет, он, кажется, не нашел это нужным.
– Это необходимая предосторожность, – ответила я. – Всегда существует опасность заражения.
– Возможно, – сказала она, – но все это произошло так неожиданно. Доктор Овертон должен был приехать через три-четыре дня.
– Доктор Перрин спит? – спросила я.
– Да. Он не ложился всю ночь.
– Мне придется, кажется, попросить вас разбудить его, – сказала я.
– Это так серьезно? – с тревогой спросила она, почувствовав в моем голосе плохо скрытое волнение.
– Да, может быть очень серьезно, – ответила я. – Мне необходимо переговорить с доктором.
Сиделка вышла, я придвинула стул к колыбели и стала наблюдать, как засыпает ребенок. Я была рада побыть одной, чтобы немного прийти в себя. Но вдруг я услышала на пороге шорох платья и, обернувшись, увидела одетую в белое фигуру. Это была пожилая женщина, тонкая и хрупкая, с седыми волосами и бледным лицом. На ней был изящный пеньюар из какой-то мягкой ткани. Тетя Варина!
Я встала.
– Миссис Аббот, если не ошибаюсь? – сказала она.
– О, эти мягкие, ласкающие тоны южного голоса, которые льнут к каждому слогу, точно влюблённый к руке любимой женщины.
Это была очень изысканная и величавая маленькая женщина, и мне показалось, что она не намерена поздороваться со мной за руку. Однако я не сомневалась, что под этой броней светскости таится горячее желание излить свои чувства.