Он умолк. Сильвия не издала ни звука, и взгляд ее оставался прикованным к занавеске.
– Она оказалась здесь, – продолжал он, – когда на нас обрушилось тяжелое горе, когда мы больше чем когда-либо нуждаемся в сочувствии и внимании. Перед нами загадочная, ужасная болезнь, которая поставила в тупик лучших специалистов нашей страны. Но эта невежественная фермерша вообразила, что она одна знает, в чем дело. Она вступала по этому поводу в разговоры с каждым встречным, довела вашу бедную тетку почти до истерики и дала прислуге богатый материал для сплетен. Мы не знаем еще, что она тут наделала и что еще может наделать, прежде чем добьется своего. Я не могу указать, конечно, какую цель она преследует, но, по всей вероятности, шантаж…
– О, как вы можете! – невольно вырвалось у Сильвии. – Как вы можете говорить так о моем друге?
– Я могу ответить вам вопросом: как можете вы иметь такого друга? Ведь эта женщина утратила всякое представление о женской скромности и благопристойности. Как могла она сделаться близким другом дочери Кассельменов! Впрочем, я готов допустить, что она просто фанатичка. Доктор Перрин рассказывал мне, что муж ее был грубый фермер, дурно обращавшийся с ней. Вероятно, это и вызвало в ней ожесточение против всех мужчин, ожесточение, принявшее со временем характер мании. Вы видите, что она тотчас же нашла для постигшего нас несчастья самое гнусное и отвратительное объяснение, какое только можно себе представить. Она остановилась на нем, потому что оно могло запятнать честь мужчины.
Он снова умолк. Взгляд Сильвии опять приковался к занавеске.
– Я не собираюсь осквернять ваш слух, – продолжал он, – обсуждением ее предположений. Единственный компетентный судья в этих вопросах – врач, и, если вы хотите, доктор Перрин изложит вам все, что ему известно по этому поводу. Но я хочу, чтобы вы поняли, какое значение это имеет для меня.
Он заметил, что губы ее сжались плотнее.
– Доктора говорят мне, что вам нельзя волноваться. Но постарайтесь же и вы понять мое положение. Я приезжаю домой, подавленный горем за вас и ребенка, а эта сумасшедшая женщина выскакивает вперед, отталкивает в сторону вашу тетку и вашего врача и отправляется в баркасе встречать меня на станцию. А затем она обвиняет меня в том, что я причина слепоты ребенка, что я сознательно обманул свою жену. Подумайте же, какой прием я встретил дома!
– Дуглас! – горячо воскликнула она. – Мэри Аббот никогда не сделала бы этого, не имея оснований…
– Я не намерен защищаться, – холодно сказал он. – Если вас так интересуют эти вопросы, обратитесь к доктору Перрину. Он, как врач, скажет вам, что обвинение, возведенное на меня, не выдерживает критики. Он скажет вам, что даже в том случае, если предположение миссис Аббот правильно, все же заражение этой болезнью могло произойти самыми различными путями, без всякой вины с чьей-либо стороны. Всякий доктор знает, что чашки для питья, умывальные тазы, полотенца, даже пища могут служить передатчиками болезни. Он знает, что инфекцию может занести в дом любой человек – прислуга, няни, даже сами врачи. Объяснила ли вам это ваша сумасшедшая приятельница?
– Она ничего не говорила мне об этом. Ведь вы же знаете, что мне не удалось повидаться с ней. Я знаю только, что говорят няни…
– Они говорили то, что сказала им миссис Аббот. Никаких других оснований у них нет.
Она отнеслась к этому не совсем так, как он ожидал.
– Значит, Мэри Аббот сказала им это? – воскликнула она.
Он поспешил исправить свою ошибку.
– Все это не больше чем ядовитая выдумка вашей вульгарной социалистки. И на ней вы строите обвинения против мужа?
– О, – едва слышно прошептала она. – Мэри Аббот сказала это.
– Ну, что же из того?
– О Дуглас, Мэри никогда не сказала бы такой вещи, если бы она не была в этом уверена.
– Уверена! – воскликнул он. – Вся ее уверенность могла основываться только на испорченном воображении. Она просто ожесточенная сумасбродная женщина – разведенная жена. Она выбрала то объяснение, которое больше всего понравилось ей, потому что оно могло унизить богатого человека.
Его голос дрожал от сдержанного гнева, когда он заговорил снова.
– Когда я узнал, что здесь происходило, мне это показалось просто каким-то кошмаром. Вы, слабая женщина, лежите в совершенно беспомощном состоянии, вы сделались жертвой ужасного несчастья, а между тем от спокойствия вашей души зависит жизнь больного ребенка. Доктора, чтобы сохранить ваше спокойствие, всеми силами стараются скрыть от вас ужасную, жестокую истину…
– О, скажите же мне, что это за истина? Ведь это такой ужас – знать, что от тебя что-то скрывают… Что они скрыли от меня?
– Во-первых, то, что ребенок ослеп, а во-вторых, причину этого несчастья.
– Значит, они знают ее?
– Они не утверждают ничего определенного; это и вообще невозможно. Но у бедного доктора Перрина явилось страшное подозрение, которое он скрыл от вас, потому что иначе ему пришлось бы оставить ваш дом…
– Что, Дуглас? Что он сказал?..
– За несколько дней до ваших родов его позвали к одной негритянке… Ведь вы знаете об этом, не правда ли?
– Дальше, дальше…
– И вот у него возникло теперь мучительное подозрение, что он, по всей вероятности, недостаточно тщательно простерилизовал свои инструменты. Таким образом, он, ваш друг и хранитель, весьма возможно, виновен в том, что произошло.
– О!.. О!.. – прошептала она в ужасе.
– Это одна из тайн, которую доктора старались скрыть от вас.
Наступила пауза, во время которой глаза ее не отрывались от лица мужа.
Вдруг она протянула к нему руки и с отчаянием воскликнула:
– О, правда ли это?
Он не взял ее протянутых рук.
– Раз я нахожусь здесь на положении обвиняемого, мне нужно быть осторожным в своих ответах. Так сказал мне доктор Перрин. Правильно ли его объяснение, и кто внес инфекцию, он или няня, которую не рекомендовал…
– Нет, за няню я спокойна, – быстро перебила Сильвия, – она была так внимательна…
Он не дал ей докончить.
– Вы решили, по-видимому, щадить всех, кроме вашего мужа.
– Нет, – запротестовала она, – я старалась быть справедливой и к вам, и к моему другу. Конечно, если Мэри Аббот ошиблась, я очень виновата перед вами…
Он заметил, что она начинает смягчаться, и принял оскорбленный вид.
– Мне стоило большого труда сохранить спокойствие во время этого испытания, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Если вы позволите, мы прекратим этот разговор, потому что мне слишком тяжело слушать, как вы защищаете эту женщину. Я просто скажу вам, какое решение я принял. Я никогда не пользовался прежде своим правом мужа и надеялся, что мне и в будущем не придется прибегнуть к нему, но настало время для вас выбрать между Мэри Аббот и вашим мужем. Я решительно протестую против того, чтобы вы переписывались с нею или продолжали вообще иметь с ней дело. Мое решение твердо, и ничто не заставит меня изменить его. Я не допущу даже никаких пререканий по этому поводу. А теперь, надеюсь, вы извините меня. Доктор Перрин просил передать вам, что он или доктор Джибсон готовы во всякое время помочь вам разобраться в этих вопросах, которыми смутили ваш душевный покой другие, не считаясь с их мнением и несмотря на их протесты.
Вы видите, что Сильвии нелегко было добраться до правды. Няням, уже достаточно напуганным собственной неосторожностью, сделали прежде всего строжайшее внушение, а затем научили их, как отвечать на вопросы, если Сильвия вздумала бы расспрашивать их. Но им не пришлось прибегать ко лжи, так как Сильвия тщательно скрывала от всех свое недоверие к мужу.
Одно из двух: или муж причинил ей ужасное зло, или теперь она сама причиняет ему зло своими несправедливыми подозрениями. Где правда? Возможно ли было, чтобы Мэри Аббот допустила такую ужасную ошибку? Она знала, как страстно, почти фанатически я отношусь к этому вопросу, она видела, как сильно я была взволнована все это время. Неужели я стала бы делиться с няньками пустыми подозрениями?
Сильвия не могла быть ни в чем уверена, ибо многие из моих взглядов казались ей не менее чуждыми, чем мой западный акцент. Она знала, что я без стеснения говорю на эти темы решительно со всеми и могла выбрать в собеседники нянек, также свободно, как и хозяйку дома. С другой стороны, откуда я могла знать об этом так достоверно? Может быть, мне легко было распознать болезнь, но установить ее причину было не в моей власти.