– Ой, а давайте лучше я вам расскажу, как я ногу сломала! – всплеснула руками Наденька. – Ну что мы все Элю слушаем да Элю! В общем, у меня случилась такая неприятность! Иду я…
– Да погоди ты! – шикнул на нее Женька. – Эля, рассказывай!
– Да чего рассказывать-то?! – не выдержала Эля. – С чего, интересно, я эту ересь буду тут за тобой повторять?!
– А с того, что я специально к тебе адвоката позвал, чтобы того тракториста посадить! – вышел из себя Женька. – Я позвал, а ты рта раскрыть не хочешь! Говори быстро!
Наденька беспокойно заелозила на кровати:
– Нет, погодите, а где адвокат-то? Ничего не понимаю! Кто адвокат-то?
– Я адвокат, – с милейшей улыбкой повернулся к ней Игорь. – Игорь Сергеевич Сотый, собственной персоной.
И с тем же милым оскалом повернулся к Эле.
– Хм, сотый… Да уж… не первый… Ладно хоть в сотню попал, адвокат… – ляпнула она и отвела глаза.
– Я, барышня, весь внимание! – напыщенно проговорил Игорь Сергеевич, устроил руки на животе кренделем и обратился в слух.
Однако Элька снова впала в ступор – чего ему говорить-то? Она и не собиралась никаких адвокатов вызывать!
– Жень, ты чего до меня докопался, а? – сурово уставилась она на Донатова. – Тебя что – просили вызывать юриспруденцию? Чего ты вообще ко мне прилип?!
Она хотела было выскочить из палаты, но с больными ребрами прыть не совмещалась. Донатов тут же ухватил ее за халат, усадил обратно и заговорил тоном доброго дедушки:
– Она у нас стесняется, тут же, понимаете, такое дело… Девушка попала в аварию, тракторист был пьяный, ну вообще батон! И врезался в автобус. Так мало того, он ее же искалечил, а потом еще и монтировкой по башке, монтировкой!
– Да что вы говорите! – в театральном ужасе всплеснул руками адвокат. – Ай-яй-яй, каков паршивец!
– Вот совершенно паршивый оказался! – поддакнула Наденька, промокнула глаза подолом своего халата и выдала самое потаенное. – А потом и вообще… Прямо наплевал на все приличия и надругался над несчастной девочкой! Несчастная девочка – это я про Элю.
– Так-так-так, – Игорь сочувственно уставился на Элю. – А вот с этого места поподробнее.
Весь его вид был преисполнен глубокой, вселенской скорби. Эля уже поняла, что этот Сотый в открытую издевается над ними, только остальные этого еще никак не могут понять. Зато она откинулась на спинку Наденькиной кровати и лукаво переспросила:
– Вам, простите, что рассказать в подробностях – как в нас врезались, как меня били, или, пардон, изгалялись? Я в смысле: чем интересуетесь – триллером, боевиком или порнушкой?
– Мне бы правду хотелось услышать, – прилежно отвечал Сотый. – А еще любопытствую – чего вы хотите? Засадить того крестьянина в тюрьму или в долговую яму?
– Нам бы хотелось денег, – честно признался Женька. – Мы вот так подсчитали – Элечке нужно не меньше ста тысяч. Потом еще мне немножко, за, так сказать, беспокойство…
– И мне тоже, – вклинилась Наденька. – Я тоже пострадала. Знаете, как узнала, что с Элей сотворилось, спать перестала, давление подскочило, ногу так ломить начало, вот не поверите – лежу и реву, реву и лежу!..
Сотый поднялся так, что стул его отлетел к батарее.
– Вы мне представлялись эдакой… ранимой… незащищенной… – с какой-то грустью проговорил он, глядя в глаза Эле. – Я же себе места найти не мог… А вы, в сущности, обычная хапуга. Подыщите себе другого адвоката.
И он резко вышел из палаты.
– Вот гад, а? – хлопнул себя по коленям Женька. – Видать, мало я ему предложил…
– А сколько ты ему предлагал? – не утерпела Наденька.
– Да я ему обещал пожизненно масло менять. На машине. Бесплатно, – вздохнул расстроенно Донатов.
Эля готова была растерзать этого Женьку, но глядя, как тот из-за нее опечалился, попыталась успокоить:
– Да не переживай ты… Он и не адвокат никакой… Адвокаты на автобусах не ездят… Где ты его подцепил-то?!
– Так как где! – снова распалился Женька. – Ко мне братан пришел, принес обед, мама сготовила. Ну я его и давай пытать: нет ли у тебя адвокатишки хоть какого завалящего. Приведи, мол. А он мне и говорит – чего, мол, вести, когда он сам, этот адвокатишко, здесь уже и находится. Ну и подзывает этого Сотова. Этот Сотый у Мишкиного друга дело вел и выиграл. Но и… Короче, мы и договорились. Сразу к вам поднялись, пока вас дождались, он и того… Только понять не могу, чего он внизу, в холле сидел.
– А того и сидел, – покачала здоровой ножкой Наденька. – Потому что это нашей Элечки муж. Ей медсестра сказала.
– Муж?! Ох и ни фига себе! – присел Женька и кивнул Эле. – А у тебя чего, еще и муж имеется?
– Да пошли вы все знаете куда?!! – разревелась Эля. – Вместе со всеми мужьями, насильниками и трактористами! Топайте отсюда! Оба!
Женька вскочил, засуетился и проявил благородство:
– Нет, ну я-то пойду, а вот Надежда-то как? Сейчас же тихий час намечается…
– Женечка, не упрямься! – толкала уже его в спину Наденька. – Эля сказала «оба», значит, оба. Пойдем, Женечка, я тебе расскажу, как я сломала ногу!
Эля осталась одна, перебралась на свою кровать и осторожно улеглась в подушки. Не хотелось говорить, слушать и даже видеть – на душе было так противно… Она понимала, что больше к ней этот Сотый не придет. Никогда. А ведь он… Как же это он сказал – он представлял ее – Элю – незащищенной, ранимой… не страшной и покалеченной, а ранимой, незащищенной… После таких слов хочется немедленно бежать в библиотеку и сидеть там с томиком Тургенева. И надеяться, что Игорь придет и защитит. А теперь что? Она в его глазах «обычная хапуга»! И ведь даже слушать ничего не стал…
Весь остаток дня Эля пролежала на кровати, закутавшись в одеяло по самый подбородок. Даже Наденька ее не тревожила. Похоже, эта дамочка всерьез поверила своей же глупой болтовне и теперь переживала – как же ее соседка справится в такой сложной жизненной ситуации. Элька могла бы устроить ей такой разбор полетов, но кому устраивать-то, если Наденька даже не понимала, что натворил ее бедовый язык. Да и не из-за соседки она расстроилась, а из-за того, что… Да какая разница!
Она даже не вышла к Динке, которая явилась строго по больничному расписанию. Но подруга поднялась сама.
– Э-эй! Дичкова! Чего лежишь? – окликнула она Элю, ворвавшись в палату весенним ветром. – Болеешь, что ли?
– Нет, – буркнула Эля. – К олимпиаде готовлюсь. В Сочи.
– Смотри, я тебе тут столько всего натащила! – с восхищением токовала Динка, не обращая особенного внимания на состояние подруги. – Смотри, здесь книги, все сплошь про любовь. А это вот журналы. Посмотри хоть, что порядочные люди сейчас носят. Выпишешься, поедем в магазин.
– А нас еще не скоро выпишут, – привычно влезла Наденька.
– А вам и не стоит торопиться, – поддела ее Динка. Ну не переносила подружка, когда кто-то посторонний вклинивается в ее личную жизнь! – У вас еще вся жизнь впереди… Эль! Смотри, я тебе косметику приличную притащила, будешь теперь… Так, дамочка! Кому уши распустили? – повернулась она к Наденьке. – Мне кажется, там, в холле, к вам кто-то пришел, но стесняется зайти. Между прочим, мужчина.
– Да это не ко мне-е… – улыбнулась Надежда, но тут же поднялась и заторопилась на выход. – А там что – так прямо и спросили Бобкову Надежду Петровну?
– Ну я что, врать вам буду? – вытаращила честные глаза Динка.
– Может… может, Аркадий? – бормотнула Наденька себе под нос и быстро исчезла из палаты.
– Зачем ты ее… – повернулась к подруге Эля. – Ей же тяжело на костылях…
– А надо ногу разрабатывать! И чего она! Ну слова не дает сказать, так и лезет!.. Ты посмотри! Это тебе кулинарная книга, новая! Тут столько рецептов про рыбу! Выпишешься, позовем наших оглоедов и твоего красавца, и вот тогда ты нас угостишь своей фирменной фаршированной…
Эля поднялась и быстро направилась к двери.
– Прости, Дина, мне надо в процедурный, чего-то у меня там…
И она постыдно бежала в душ. Там, закрывшись на шпингалет, она сидела до тех пор, пока не увидела, как из здания больницы вышла Динка и направилась к своей машине.
Вечером она уткнулась носом в кулинарную книгу и даже не пошла на ужин, а нудных просьб Наденьки предпочла просто не слышать.
А уже на следующий день, с самого утра Эля позвонила матери и попросила забрать ее домой. Мама обещала прибыть немедленно, однако, пока она ехала, к Эле позвонила мамаша ее маленькой клиентки Ирочки Плетневой. Девочке было пять лет, сначала она не выговаривала букву «Л», потом букву Эля ей поставила, но мама девочки – Елизавета Плетнева – никак не хотела расставаться с логопедом и выискивала в речи ребенка все новые изъяны. То ей казалось, что ударение не на том слоге, а то и вовсе, что дочь сознательно не хочет говорить. Теперь же она позвонила на сотовый телефон, прямо в больницу, и Эля решила, что у бедной Ирочки срочно обнаружилось какое-то новое искривление речи. Однако Елизавета Аркадьевна принялась в трубку бурно рыдать: