Кьяра ехала по расцветающей долине на крепкой гнедой лошади, вдыхая ароматы цветов и трав. Это был последний день ее путешествия.

Едва завидев на горизонте контуры башен и стен Шалонского замка, она натянула поводья и остановила лошадь. Посреди этой необъятной шири женщина внезапно почувствовала, что ей не хватает воздуха. Глаза наполнились слезами: она дома! Какое счастье! Но куда деться от тревоги, снедавшей ее на протяжении всего обратного пути?

Прикрыв глаза, стараясь восстановить дыхание, Кьяра молила Бога, чтобы ее отец, находящийся там, за этими пока еще далекими стенами, согласился на предложение принца Матиаса. Он должен дать согласие!

В самом деле: их страна теперь вполне может считать себя свободной от войны, от деспота, угрожавшего ей и выставившего свои условия. Народ уже радуется. Повсюду известие о кончине Дамона и воцарении его брата вызывало ликование. Все словно обрели крылья.

Все, кроме нее.

Услышав топот копыт, она обернулась. К ней галопом приближался всадник. И хотя она знала, кто это, все равно сердце забилось учащенно, точно встреча была совершенно неожиданной.

Взрыхлив копытами землю, рядом с ней остановился Антерос. С радостным смехом Кьяра натянула поводья, чтобы осадить свою резвую лошадь.

— Не подпускай эту вороную громадину так близко к моей Горлинке! — крикнула она. — Ей не нравится. И Гере тоже, — добавила она, потому что из корзинки, притороченной к седлу, послышался яростный лай.

— Его невозможно удержать, — со смехом сказал всадник. — Антерос так и рвется. Признаться, моя любовь, я его вполне понимаю. И разделяю его чувства.

Он свесился с седла и, взяв Кьяру за подбородок, поцеловал в губы.

Поцелуй был сладостным и долгим — один из тех, которыми они украдкой обменивались на протяжении двухнедельного пути.

Со стоном оторвавшись друг от друга, они одновременно оглянулись: из-за поворота уже показался отряд всадников — Карл и еще несколько бывших мятежников, которых принц Матиас отправил вместе со своими посланцами на переговоры с отцом Кьяры. В отряде были также те придворные, солдаты и слуги из Шалона, кто был ранее отправлен к Дамону в Тюрингию в составе свадебного кортежа.

— Считанные минуты! — с возмущением пробормотал Ройс. — Считанные минуты я находился с тобой наедине все эти дни, любовь моя!

Кьяра только вздохнула. Покинув Равенсбрук, они и днем-то лишь урывками избегали посторонних, о ночах и говорить нечего: тьма служанок и придворных дам окружала теперь принцессу, не оставляя ни на секунду своими заботами. Но среди них не было ее верной наперсницы Мириам: она осталась во дворце Матиаса со своим возлюбленным Ландерсом, и Кьяре некому было излить душу.

— Я чувствую себя куда хуже, чем на пути в Тюрингию, — проворчал Ройс.

— Хуже? — переспросила Кьяра. — Вы неблагодарный человек, барон. Извольте объясниться.

— С превеликим удовольствием. Когда мы ехали с вами туда, я жил больше воображением, и мне легче было сдерживать свои желания. Теперь же я познал райское наслаждение, но врата рая вновь оказались закрыты для меня. Это ли не пытка?

— Скоро она закончится, — сказала Кьяра, не сводя с него глаз.

— Будем надеяться!

— Я верю.

И она устремила отнюдь не уверенный взгляд вдаль, где виднелись игрушечные очертания замка Шалон.

Из задумчивости обоих вывели громкие крики подъехавших спутников: те радовались, увидев родные места.

Чтобы унять усиливавшуюся тревогу, Кьяра заговорила с Ройсом о Тейне, сказав, что хотела бы увидеть его у себя во дворце и представить отцу.

На что Ройс ответил, что, хотя тюрингские хирурги и в самом деле совершили чудо, вернув Тейна к жизни, ему придется еще немало времени провести в постели, лечась всеми этими волшебными травами и прочими снадобьями.

— Кроме того, — добавил он, — у Тейна там столько поклонников и, главное, поклонниц, благодарных за спасение принца Матиаса, что скучать ему не придется.

— Чего доброго, — со смехом сказала Кьяра, — в Шалоне мы его больше не увидим, если наш мужчина так пришелся им по вкусу.

— Да, — согласился Ройс, — у нас, шалон-ских мужчин, какая-то особая привлекательность.

Не заботясь о том, что их кто-то увидит, она взяла его за руку, их пальцы сплелись.

Они помчались, забыв обо всем, любуясь зеленью и соснами на ближних склонах, сверкающими снежными шапками дальних гор, немыслимо голубым небом.

— Кьяра, — произнес он звенящим от напряжения голосом, — как я посмею увезти тебя отсюда? Лишить всего этого?

— Тебе не потребуется, милый. Если отец согласится с предложением Матиаса.

— Да. Если.

Ройс замедлил бег коня.

— Думаешь, он будет против? — в который уже раз спросила она.

И не в первый раз он ответил:

— Кто может сказать? Знаю по себе: Альдрик не из тех, кто забывает прошлое. И с трудом прощает.

— Уверена, он тебя простит! Ведь ты выполнил его наказ, рискуя жизнью. Я все ему расскажу!

— Все? — спросил он с улыбкой.

Кьяра запнулась:

— Почти.

— Это «почти» немного беспокоит меня, моя любовь.

— Зато ты помог освободить принца Матиаса!

— Но как не вспомнить угрозу твоего отца повесить и четвертовать меня, если я только посмею прикоснуться к тебе! Я же…

Она снова сжала его руку.

— Мы не скажем ему о тех чудесных мгновениях, когда ты прикасался к моей королевской особе. Сохраним в тайне.

— Кьяра, я не тучу. У твоего отца есть полдюжины причин, чтобы отказать..

— Он не вспомнит о них, Ройс, клянусь.

Что-то в голосе любимой заставило его внимательно взглянуть на нее. Сколько решимости, властности в лице, даже в том, как она держится в седле!

— А если все-таки…

— Значит, больше он не увидит меня, а я — свою страну, — ответила она немного погодя.

После этих слов в природе словно все затихло: умолкли птичьи голоса, топот копыт, даже травы перестали шелестеть.

— Ты отдашь все это? — Он кивнул в сторону гор, замка. — Отставишь Шалон навсегда?

— Ради тебя — да.

Кьяра знала, о чем он думает: что не должен, не имеет права лишать ее родины. Да и сам не хочет уезжать из своей страны, которую любит больше жизни. Где могилы всех его родных, его поруганный дом.

Ройс слегка коснулся ее руки. Голос был спокойным и твердым, когда он сказал:

— Что ж, моя любовь, подождем, что скажет твой отец. Осталось совсем недолго.


Ройс с Кьярой ждали в верхних покоях замка, пока Альдрик и его советники принимали у себя посланцев из Тюрингии и вели с ними беседу.

В комнате их было только двое: Кьяра беспокойно и бесцельно ходила из угла в угол, Ройс неподвижно сидел у окна.

Это было то самое помещение, где все начиналось каких-нибудь два месяца назад. Кьяра сейчас вспомнила о той ночи, когда в замке отмечали, как и положено по обычаю, ее помолвку с принцем Дамоном, а на следующее утро ей предстояло навсегда покинуть отчий кров. Каким далеким кажется все это! Даже холодное отношение отца, который не мог ей простить гибели Кристофа, в чем — давно стало это ясно — не было ни капли ее вины. Но как же она мучилась тогда! А теперь все словно быльем поросло.

Здесь, возле этого окна, Мириам говорила с ней о мятежниках, о тех, кто выступал против ее брака с Дамоном, и предложила побег и свою помощь, что казалось Кьяре полным безумием.

Здесь же, после ухода Мириам, ее возлюбленный Ландерс предпринял неудачную попытку похитить Кьяру и случайно ранил в плечо.

И здесь она ждет сейчас завершения всей этой истории — счастливого или неблагоприятного.

— Дорогая, у меня уже голова закружилась от твоего хождения. — Ройс старался говорить непринужденно. — И потом, как ни странно, я еще не поцеловал тебя сегодня.

Он сидел у окна, положив длинные ноги на каменную скамью.

Кьяра молча покачала головой, когда он предложил ей сесть рядом. Она не могла усидеть на месте. Он с пониманием кивнул и вновь устремил взгляд в окно на ту часть крепостной стены, куда был вделан медный крест, отмечавший место гибели Кристофа, брата Кьяры, друга его юности.

А девушку мучил только один вопрос: неужели отец так и не простил ей смерть Кристофа? Ведь отец не из тех, кто легко прощает, как недавно заметил Ройс. А если так, значит, Альдрик никогда не забудет давнего проступка Ройса. Не говоря уж о том, что никогда не простит того, что они с Сен-Мишелем осмелились полюбить друг друга…