— Да. Он был там. Я его взял.
— Ты его взял? Зачем?
Криспин ударил кулаком в ладонь.
— Я хотел поторговаться, я хотел вернуться ко двору. Я предстал бы умным и преданным, если бы смог доставить Венец Ричарду.
Николас ничего не сказал, но лицо его выразило одновременно понимание и упрек.
— Где же он сейчас?
— В том-то все и дело. Шериф знает, что он у меня. Он отпустил меня, но в обмен я должен был отдать ему Венец. Но теперь его украли.
Николас все наклонялся и наклонялся вперед, пока едва не вывалился из кресла.
— Святые угодники. Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Думаю, что его украли оставшиеся французские курьеры… ну или, лучше сказать, вернули себе. Но теперь в опасности мои друзья — их держит под домашним арестом шериф, а истинный убийца разгуливает на свободе.
— Ты знаешь, кто убийца?
— Да. Это проклятый капитан лучников Майлз Алейн. — Сильно нахмурившись, Криспин смотрел на огонь. — Но больше всего меня беспокоят стрелы — те, которыми убили курьера, пытались убить меня, а затем и короля. Они принадлежат милорду Гонту.
Вскочив с кресла, Николас принялся расхаживать перед очагом.
— Все это крайне неприятно.
— Есть еще кое-что.
— Еще?
Аббат повернулся к Криспину, от изумления у него глаза на лоб полезли.
— Венец. В шутку… потакая своей прихоти… я надел его на голову.
Взгляд Николаса обратился к распятию за спиной у Криспина. Криспин тоже невольно обернулся и подошел к кресту.
— Да! — воскликнул Криспин, потрясая кулаком перед распятием. — Я надел его на свою окаянную голову, и с тех пор конца нет моим бедам.
Голос Николаса прозвучал для Криспина как прикосновение прохладной руки к разгоряченному лбу.
— И что случилось?
Сначала он хотел ответить аббату, что ничего не случилось, но, не в силах отвести взгляд от деревянного распятия, вместо этого сказал:
— Не знаю. Меня охватило странное чувство уверенности. — Он потер пальцы, чувствуя покалывание в их кончиках. — Что я могу сделать все, что угодно, быть кем угодно.
— Понятно. Я слышал рассказы о том, как ты чудесным образом спасся, взобравшись по гобелену.
Криспин не сводил взгляда с деревянного венца.
— Венец тут ни при чем. Его действие к тому моменту закончилось.
— Ты уверен?
— Да, черт возьми! Мне пришлось делать это самому. Никакого божественного вмешательства не было. Я сам карабкался по этому треклятому гобелену, сам выпрыгивал из этого треклятого окна, все сам.
— Криспин, Криспин. Почему ты постоянно сомневаешься? Бог наблюдает за всем, что мы делаем. Он заботится о нас как о своих детях. Неужели ты не можешь довериться Господу, поручить свою судьбу его попечению?
Криспин покачал головой:
— Для меня это невозможно.
— Но почему? Ты стремишься делать добро. Взять хотя бы эту святую реликвию, попавшую в твои руки. Бог использует тебя через посредство Венца.
— Я ничего такого не заметил.
— Твои поступки будут вознаграждены. Поверь мне.
— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, да, отец аббат?
Криспин хотел засмеяться, но получилось что-то похожее на лай. Обвинив в этом пересохшее горло, он направился за лекарством к графину.
Наливая в бокал вино, Криспин чувствовал на себе взгляд аббата. Он знаком указал на другой бокал, и Николас кивнул. Криспин наполнил и второй бокал и подал его Николасу, но не раньше, чем отпил из своего.
Сделав глоток, аббат в задумчивости остался стоять с бокалом в руках.
— То, что Венец попал в твои руки, Криспин, не случайно. Ты испытываешь на себе его силу, но не хочешь в это верить.
Криспин осушил бокал.
— «Признак образованного ума — способность рассмотреть мысль, не принимая ее».
— Ты прекрасно цитируешь языческого философа, — заметил аббат. Криспин искренне улыбнулся и поднял кубок, салютуя Николасу. — Но я нахожу весьма символичным то, что ты обычно цитируешь язычника, а не святого.
— Очень хорошо. — Криспин поднял свой бокал. — Господи, «дай мне целомудрие и воздержание, только не сейчас»[22].
Ни тени смеха не промелькнуло в прищуренных глазах аббата.
— Августина ты, стало быть, знаешь. Но разве этот почтенный святой не сказал также: «Чудеса противоречат не законам природы, а лишь нашим представлениям о законах природы»?
Улыбка Криспина потухла. Он заглянул в бокал и с сожалением поставил его.
— Я здесь не для того, чтобы вести с вами богословские споры. Я снова должен попасть во дворец.
— Криспин, нет! Это будет глупо, опасно и неразумно. Я умоляю тебя выбросить это из головы.
— Венец может находиться там. Убийца-то уж, несомненно, там.
— Тогда зачем ты пришел ко мне?
— А где еще я могу получить монашескую рясу?
— Хочешь переодеться?
— Другого пути я не вижу.
Монах снова покачал головой.
— Опасно, — пробормотал он. — У тебя там нет друзей. Если, как ты говоришь, Ланкастер тоже замешан в этом деле, тогда и он тебе не поможет. Хотя мне не верится, что он с этим связан.
— Меня это тревожит.
— Ты принес ему клятву. Что, если тебе придется выбирать — ты или он?
Криспин с презрением посмотрел на отставленный бокал.
— Я присягал ему, но клятвы снова участвовать в заговоре не давал. Если до этого дойдет, я предпочитаю сражаться на своей стороне.
— Как все это огорчительно, — проговорил вполголоса Николас. Он снова сел в кресло, держа бокал обеими руками. Задумчиво посмотрел в него. — Терновый венец. Французские курьеры. Что-то мне все это напоминает.
— Да?
Криспин не слушал. Он вытащил кинжал и поигрывал им, думая, с каким наслаждением всадил бы его в грудь Майлза.
— Это было несколько лет назад, — сказал аббат, — в начале царствования короля Карла. Я вспоминаю, что были убиты два французских дворянина. Они стояли за договор с Англией. Странно, но оба они были убиты стрелами.
— А? Что такое?
— Да. Стрелами. Боюсь, это событие пришлось на самое тяжелое для тебя время, несколько лет назад.
— Вы имеете в виду, когда я потерял свое рыцарское звание.
Аббат не обратил внимания на сарказм в голосе Криспина.
— Убийца проник ко двору французского короля, освоился там, убил свои жертвы и так же легко скрылся.
Криспин подался вперед.
— Убийцу так и не нашли?
— Нет. Твоя история развивается очень похожим образом.
— Только этот убийца мажет. Он промахнулся, стреляя в меня и в короля. Дважды.
— Благодаря тебе.
— И в судомойку он не попал.
— В ту, которая думала, что убила француза? В слабоумную?
— Нет. В другую. Ее сестру.
— Зачем убийце, который собрался застрелить короля, тратить время на кухонную прислугу?
— Потому что она что-то знает. Что-то видела.
— Да, полагаю. Бедняжки. Мы действительно часто считаем наших слуг подручным материалом. Чем-то незначительным.
— Но если бы я решил убить простую судомойку… — Криспин посмотрел на аббата. Жар от очага согревал половину лица Криспина. — Я не стал бы тратить на нее стрелу. Я перерезал бы ей горло, тихо и спокойно. Подойти к ней я мог бы как угодно близко. В конце концов, слуга всего лишь одушевленная вещь. Я могу подходить к ним, когда и как мне заблагорассудится. Стрела — это оружие расстояния. Мне следовало бы воспользоваться кинжалом или удавкой.
Николас потер шею.
— В странных ты все же кругах вращаешься.
— Так почему стрела?
В дверь постучали. Криспин и Николас вскочили и переглянулись. Это мог быть брат Эрик, но если не он, то Криспин хотел, чтобы о его пребывании здесь знали как можно меньше людей.
Жестом он показал аббату, что спрячется за оконной шторой. Аббат, стоя у кресла, проводил его взглядом. И снова Криспин скрылся во временном убежище, отгородившись от комнаты тяжелой тканью. Она пахла ладаном и дымом. В щелочку между шторами он наблюдал за аббатом. Николас взял бокал Криспина, выплеснул остатки вина в огонь, поставил бокал на маленький столик, одернул сутану и спокойно позвал:
— Войдите.
С поклоном вошел монах. Его лицо было спрятано под капюшоном рясы.