Лора Бальс - Здесь я устанавливаю правила

В наступившей тишине не было слышно даже шелеста листьев. Впрочем, какие листья — они давно облетели, а зябкий потягивающий ветерок был не настолько сильным, чтобы качать ветви деревьев.

Зарубин долго молчал. Феликс ждал, сначала пытался уловить любое мимолётное движение, почему-то желая не упустить момент выстрела. Но сильное напряжение не длится долго. Скоро на смену пришло опустошение, отрешённость, словно он уже был мёртв. Наверное, поэтому вдруг раздавшийся посреди безмолвия сиплый хохот заставил подскочить от неожиданности.

Феликс едва сохранил равновесие, балансируя на краю ямы, но Зарубин, похоже, ничего этого даже не заметил. Он смеялся. Надрывно, странно и страшно. В этом хохоте не было ни радости, ни злорадства, ни даже истерики. В нём вообще не было ничего человеческого.

Он оборвал смех так же резко, как и начал.

— Ну всё, достаточно, — в резком, отрывистом голосе не было ни намёка на предыдущее непонятное веселье. — Пора с этим покончить.

Они стояли совсем близко, и при свете выглянувшей из-за облаков луны могли видеть друг друга даже без помощи фонарей. Но всё равно Феликс не успел ни оценить ситуацию, ни хоть как-то среагировать, когда Зарубин уверенно приставил дуло к собственному виску и спустил курок…

Он добрался домой только к утру. Неизвестно сколько просидел в лесу, на краю собственноручно вырытой ямы. Душило чувство, что и выстрел сделал он сам. Впрочем, разве это не так? В каком-то смысле.

Он — источник, первопричина всех несчастий, обрушившихся на семью Зарубиных. Да, он никогда не желал никому из них ничего плохого, да, будь у него выбор, на самом деле отдал бы всё за возможность изменить прошлое, любой ценой не допустить всего, что произошло. Жалкое оправдание. Слова и желания не имеют никакого значения на фоне фактов. А те — все не в его пользу.

Безумие несчастного старика — и то на его совести. Он не должен был бросать родителей Лары один на один с обрушившимся горем. Все мысли о том, что они сами не захотели бы видеть виновника своих бед, что встреча только добавила бы им боли — не что иное, чем проявление трусости. Не о Зарубиных он заботился, а о себе. Не мог собраться с духом, чтобы показаться им на глаза, вот и подобрал предлог.

Неужели только на пороге смерти можно открыть глаза на самого себя? Когда уже ничего не исправить…

Почему тесть в последний момент отказался от мести? Феликс не мог найти ответ. Понял, что он на самом деле готов принять любую расплату? Решил, что нет смысла убивать того, кто сам готов умереть? Что жизнь с ощущением вечной вины станет лучшим отмщением? Или запутался в собственных порывах? Перестал видеть цель?

Феликс не верил, что Зарубин принял его сожаления, счёл его достойным прощения.

Мысль об остывающем рядом старике вернула в реальность. Того нужно было хотя бы похоронить по-человечески.

Непослушными пальцами достал телефон, набрал Глеба. Начальник охраны ответил после первого же гудка. На попытку Феликса объяснить, где конкретно он находится, оборвал:

— По телефону отслежу. Жди.

И явился в рекордно короткие сроки. Осветил фонарём место событий и лишь цокнул языком.

— Я уж и не надеялся, что ты мозги включишь.

— Я не убивал. Он сам.

— Да? — не было похоже, что Молотов хоть сколько-нибудь удивился. — Повезло. Тебе.

— Глеб!..

— Что? Будешь спорить, что один труп — лучше, чем два? Старик бы всё равно иначе не кончил. Видал я таких в своё время.

Циничное хладнокровие начальника охраны привело в чувство. Наконец получилось вынырнуть из мутных волн рефлексии и самобичевания, подумать о дальнейших действиях.

— Нельзя его здесь оставлять, — Феликс кивнул в сторону мёртвого. — Пусть хотя бы нормально похоронят.

Молотов тяжело вздохнул, словно имел дело с дураком, которому нужно объяснять элементарные вещи.

— Хорош дурить, а. Как ты себе это представляешь? Отвезём его в морг? Положим где-нибудь у обочины и в полицию позвоним? Думаешь, учитывая ситуацию, кто-нибудь поверит в самоубийство? Старику уже всё равно. А у нас и без всего этого ещё уйма проблем. Исчезновение человека, занимавшего такую должность, не пройдёт тихо. Сейчас надо, чтобы никто не докопался до того факта, что он затеял против тебя крестовый поход. Надо разыскать всех, кого он привлёк к этой кампании, и позаботиться, чтобы ни один не начал болтать. И сделать это нужно до того, как Зарубина начнут искать. Благо, он официально в отпуске и неделя форы у нас есть.

Начальник охраны рассуждал как всегда здраво. И был прав раньше, когда советовал думать о живых.

Инге не будет хорошо, если вся эта история выплывает наружу, и её начнут таскать по допросам в качестве свидетельницы. И если его обвинят в убийстве, она вряд ли сможет чувствовать себя счастливой. Ещё начнёт передачки носить из сострадания. Посвятит кусок жизни чёрт знает чему.

Вместо того чтобы копаться в ошибках, которые уже не исправить, лучше постараться не наделать новых. Не испортить ещё одну жизнь.

— Бери мою машину, и давай домой, — предложил Глеб, видя, что у него не осталось возражений. — Я здесь разберусь.

Вспышкой пронзило осознание, насколько многим он обязан Молотову. После проявленного недоверия, ненормального требования сделать заложницей собственную мать, тот мог послать его к чёрту и был бы прав. Но Глеб так не сделал. Остался рядом, помогал, спасал их с Ингой. Понимал, что без его боевых навыков им рассчитывать не на что, и не отвернулся. Настоящий друг. А он за все годы только сейчас это понял.

— Прости за Валентину Григорьевну, — слова извинения оказались непривычными и дались с трудом.

Молотов хмыкнул.

— Да ладно. Главное, что она не узнала ничего.

Дома было темно и тихо. Однако стоило ему закрыть за собой входную дверь, как на лестнице вспыхнул свет. На верхней площадке мелькнул силуэт Инги, а через мгновение она уже стояла рядом, крепко обнимая.

— Феликс! — счастливый, полный облегчения полустон-полувскрик.

А потом она так же порывисто отстранилась и ударила его. И ещё раз. И ещё…

— Ты… Ты нормальный вообще?! Трагедий он не любит! Все головой должны думать! А сам?!

Маленькие кулачки мелькали в воздухе, обрушивались на его плечи и грудь, а Феликс даже не думал уклониться или остановить Ингу. В душе разлилось совершенно новое, щемяще-тёплое чувство. Никакие слова любви сейчас не сказали бы так много, как этот неприкрытый страх за него, и облегчение, и радость…

Тихо укачивая в объятиях выбившуюся из сил Ингу, Феликс твёрдо и окончательно решил, что эта девушка никогда больше не будет знать переживаний по его вине. Пусть это не будет просто. Из такого бизнеса, как у него, легко не выходят. С криминалом только связаться можно запросто, а вот наоборот… Но у него есть, к кому обратиться за помощью, он знает, чего хочет, и знает, что делать. Всё получится.

Он станет для Инги тем, с кем она будет счастлива. И подарит ей такую жизнь, которую хочет она.

Они оба начнут новую жизнь, без теней прошлого. Спокойную и счастливую.

Инга вышла из здания кафе и блаженно зажмурилась навстречу вечернему южному солнцу. Её уже ждали.

— А вот и наша мама, — пожилой, слегка сутулый мужчина лет шестидесяти с ребёнком на руках поднялся с плетеного стула и шагнул навстречу.

— Добрый вечер, — Инга приветливо улыбнулась, ловко перенимая дочь. — Ну как вы сегодня?

— Всё хорошо. Какие наши заботы? Поели, поспали, погуляли.

Кроха на её руках завозилась, проснувшись, и Инга наклонилась к дочери, мигом забыв обо всём на свете. Малышке было уже три месяца, но Ингу до сих пор каждый раз при взгляде на неё охватывало недоверчивое счастливое изумление — это её ребёнок. Её чудо. Её радость. Неужели в самом деле это она привела в свет такое сокровище?

Одно только омрачало счастье — уже год она не видела Феликса и не получала новостей. Да, сегодня ровно год, как она приехала в этот маленький приморский город и начала ждать…

Инга положила дочь в коляску, и все трое неспешно двинулись по набережной. Захар Петрович принялся обстоятельно рассказывать, как у малышки прошёл день, но сегодня Инга слушала вполуха, позволив себе погрузиться в воспоминания.