Екатерина Риз - Зефир в шоколаде

— Скоро вернусь. — И добавил: — Я на тебя смотрю.

Я поклялась, что буду умницей, осталась на танцполе, но взглядом невольно за ним следила. Видела, как он подошёл к бару, говорил с барменом, что-то тому показывал на пальцах, потом поднялся по винтовой лестнице и обошёл танцпол сверху, куда обычным посетителям подниматься было запрещено, там девочки танцевали, и Антон им улыбнулся, даже что-то сказал, а я лишь головой качнула, говоря себе, что мне всё равно. Но всё равно мне не было. Он улыбался молоденьким танцовщицам, а у меня в душе каждая его улыбка отзывалась, словно наждачной бумагой проводили по нервным окончаниям. А вот куда Антон делся потом, я не знаю. Когда снова глаза подняла, его уже не было. Я невольно принялась оглядываться, его высматривать, но он исчез. И я разозлилась. На себя, не на него. Зачем мне постоянно его видеть? Танцуй себе и танцуй.

— Красивая девочка, — сказал Виктор, когда Антон подошёл и встал рядом с ним, сверху глядя на танцпол. На Лере сегодня было лёгкое, светлое платье, ткань светилась и струилась по её телу, когда она танцевала или просто двигалась, огни цветомузыки отражались от неё, и отыскать её взглядом даже среди множества молодых людей, было нетрудно. И Антон с Виктором оба на неё смотрели, оба с прищуром и неимоверным интересом следили за ней взглядом.

— Красивая, — согласился Антон.

Соловьёв голову повернул и на друга взглянул с намёком.

— И не дура.

— Что, признаюсь, меня удивило.

Виктор усмехнулся.

— Ну, это ты после Алиски удивился.

— Да.

— И что, это хорошо или плохо?

— Что она не дура? Я пока не решил.

— Но девочка красивая, Антох.

— Слышу в твоём голосе намёк.

— Какой намёк? Ты и без того уже всё смекнул, разве нет? Так и ешь её глазами.

— Это тот случай, мой друг, когда желаемое сгруппировалось с необходимым.

— Ага, рассказывай. — Виктор вздохнул и откровенно скривился. — Всё-таки это несправедливо, что тебе так везёт. Я больше, чем уверен, что если бы я оказался в твоей ситуации, то мне бы досталась жадная уродина с кривыми ногами и мозгами, как раз между ними.

Антон, не скрываясь, рассмеялся, а Соловьёва по спине хлопнул.

— Зависть — плохое чувство, Витя. Но… ты посмотри на неё. Я сам себе завидую.

— Долго завидовать будешь? — невинно поинтересовался Виктор.

— Надеюсь, нет. У меня уже терпение кончается. Представляешь, подлость, у неё воспитание.

— Серьёзно?! Не может быть.

— Да, да. Вот что значит отсутствие Бориной личности поблизости в период взросления. Кто бы мог подумать.

Они снова на Леру уставились, затем Виктор головой качнул.

— Борисыч явно не на ту дочку поставил.

— Сейчас я готов этому обрадоваться.

Виктор развернулся к нему лицом, продолжал ухмыляться.

— Красавица, наследница, умница… по нашим с тобой догадкам. Конечно, можно радоваться. Одно смущает — учительница.

Антон попытался спрятать улыбку, сунул руки в задние карманы джинсов, принимая вызывающую позу.

— Наследницам, Витёк, не нужна работа. Тем более в школе. Да и есть на её работе одно обстоятельство, которое меня не устраивает.

— Морально-этическое?

— Нет. В очках и с портфелем. Именуется директором школы.

— Соперник? — Соловьёв пришёл в неописуемый восторг.

— Ну, моим соперником его только Лера считает. Пока.

Виктор даже языком прищёлкнул.

— Как мне нравится твоё «пока». — Потом вздохнул, глянул сначала в одну сторону, потом в другую. Потом спросил: — Антох, а если она не согласится?

— Я постараюсь быть убедительным.

— Насколько?

— Насколько будет нужно, — ответил Антон, причём в этот момент улыбки на его лице заметно не было. — В конце концов, разве я не выполняю волю покойного?

— Да… Борисыч наверняка в гробу переворачивается всякий раз, как ты вспоминаешь его с таким выражением лица.

— Вить, кому, как не тебе известно, что всё это было шуткой. Пьяной Бориной шуткой. Или злонамеренной пакостью. Он был большой мастак и на то, и на другое. А потом он пошутил ещё раз, взял и умер через два дня, не успев до конца протрезветь, а то и вспомнить, как подписывал ту бумажку.

— С указанием тебе жениться на его дочери, чтобы получить «Колесо» в своё полное владение.

У Антона на шее даже вены вздулись, когда он вспомнил о том вечере. Но что сказать в своё оправдание? Он тоже был пьян, и лишь смеялся, когда Давыдов вызвал нотариуса в свой кабинет и подписал то невероятное, и как оказалось, единственное завещание. Оно никак не относилось к его счетам в банке и недвижимости, ко всему тому, на что планировала наложить лапу Марина в ближайшее время, зато обязывало Антона жениться на дочери Давыдова, если он после его смерти хочет законно унаследовать его долю в «Чёртовом колесе», всю, до последнего процента. И после внезапной Бориной смерти, Антон почувствовал себя попавшим в капкан, потому что завещание, которое лежало в его же сейфе, было и проблемой, и спасением. Его можно было порвать и забыть о нём, нотариус, человек проверенный, смог бы ту пьяную выходку замять, а за определённую сумму и позабыть о ней. Но в то же время, исполнив волю покойного, можно было вдохнуть полной грудью и послать Марину со всеми её претензиями и требованиями куда подальше, по крайней мере, в отношении любимого детища. Вот только жениться на Алисе можно было только в качестве акта самоубийства. А Боря этого хотел, Антону это было отлично известно. Он задумал это ещё несколько лет назад, когда влюблённость Алисы в него стала общеизвестна, в том числе, и её отцу. И Борис полюбил говорить о семье, имея в виду и его тоже. Но Антон знал, что движет им не беспокойство и радение за счастье дочери, Давыдов думал о бизнесе. Он хотел, буквально мечтал переложить всю ношу на Антона, потому что жене не доверял. Но и Антону, пока он чужой, доверять полностью было нельзя, и вот тогда Борис замыслил женить его на Алисе. Антон сопротивлялся, как мог, и если Боря откровенно его не шантажировал и не давил, то Алиса не уставала устраивать на него обольстительные нападения и даже покушения. А после смерти отца уверилась в том, что теперь уж Антон так просто не отмахнётся от несчастной сироты.

И вот тогда он вспомнил о другой дочери Бориса. Тот заикнулся о ней лишь однажды, тоже по пьяному делу, и, скорее всего, на утро об этом позабыл, а вот Антон запомнил. И даже справки навёл, на всякий случай. Знал, где проживает Валерия Давыдова с матерью, сколько ей лет, чем она занимается, её семейное положение… И кто бы знал, как это пригодится. И какая удача, что Лера окажется не замужем, а уж какая удача, что она оказалась красавицей, правда, пока неприступной. Но крепость вот-вот готова сдаться, Антон это чувствовал. И зря она думает, что он окажется неблагодарным захватчиком, у него планы куда значительнее, чем она может себе представить на данный момент. И сейчас, думая о завещании в своём сейфе, он готов вознести благодарственную молитву, но не богам, а именно Боре, и за дочку того поблагодарить, и за то, что позабыл или не подумал указать в этой филькиной грамоте имя дочери, которую в виду имел, собираясь связать Антона по рукам и ногам браком с ней. Так у него, по крайней мере, выбор есть, и, надо сказать, что он его сделал, как только вошёл в учительскую и Лера, как школьница, подняла руку, когда он назвал её имя. Хотя, даже если бы она была похожа на ужасный кошмар Соловьёва, который тот ему пересказал пару минут назад, то и тогда выбор бы скорее всего пал на неё, а не на Алису. Но девочка, как Боря всегда говорил о младшей дочери, конечно же, ни в чём не виновата, она лишь его продолжение, весьма достойное.

— Это лучший выход для нас всех, — в конце концов, сказал Антон, уворачиваясь от прямого взгляда Виктора. — Мы поможем друг другу.

— Ага, — отозвался тот, правда, почти равнодушно. Он не обвинял его и не хвалил, знал, что на его месте поступил бы точно также, но всё равно не мог не заметить: — Надеюсь, ты скажешь ей что-нибудь другое, когда она узнает. «Помогли друг другу» она вряд ли оценит. Если хоть чем-то отличается от своего отца и сестры.

На это Антону сказать было нечего, даже беспокойство кольнуло. Он снова нашёл Леру взглядом, некоторое время её разглядывал, как она танцует и улыбается при этом, а потом, не сказав Соловьёву больше ни слова, пошёл вниз, собираясь вернуться к Лере.