— Так что ты говорила про то, что я тебя поимел?
Я отступила на шаг, снова спрятавшись за толстым стволом липы.
— Пришёл меня отчитать за несдержанность? — Голос явно принадлежал Марине, и мне отчего-то уже в этот момент захотелось зажмуриться от отчаяния. Я ещё ничего не слышала, никакого доказательства мне не дали, а впасть в отчаяние уже захотелось.
— Будто от этого когда-то толк был. Марин, ты чего добиваешься?
— Ты знаешь.
Антон усмехнулся.
— Я не думаю, что у тебя есть хоть один серьёзный способ мне навредить.
— Правда? А что же ты так перепугался?
— Перестань. Не веди себя, как баба деревенская.
— Антоша, ты себе льстишь. Ты думаешь, я из-за неё? Нет, милый, я из-за денег.
— Тебе мало денег?
Голос Марины изменился, игривые нотки, хотя они и отдавали неприкрытой фальшью, исчезли, и она заговорила серьёзно.
— Мы с тобой не в рулетку играем. Ты забыл, что я тебя, как облупленного знаю? Даже в тех местах, о которых твоя жена ещё плохо догадывается. Ты меня задвинуть решил, и отыскал эту девчонку. Что ты ей наобещал? Что будешь любить вечно? Интересно, как надолго хватило бы твоей любви, без её наследства.
— Да ладно, не завидуй. Она красивая девочка.
— С этим я спорить не буду. Губа у тебя не дура. Хотя, банально повезло. Но мне было бы веселее наблюдать, как ты обхаживаешь какую-нибудь глупую толстушку. Как бы ты ей в любви клялся? А Лера, да, девочка красивая, и она об этом знает. Но это её сгубило в итоге, наверное, ей было не так трудно поверить, что ты рухнул к её ногам. — Марина откровенно рассмеялась. — Сбитый любовью лётчик. Ох, Антоша… — Перед моим мысленным взором пронеслась картина, как Марина протягивает руку и касается моего мужа, гладит его по груди, как я совсем недавно, а он за её рукой наблюдает, с усмешкой и чисто мужским интересом во взгляде.
— К твоему сведению, она не дура.
— Правда? На деньги повелась и твою неоценимую помощь? — Марина в задумчивости хмыкнула. — Что ж, это добавляет ей очков. Но глазки всё равно осоловелые, — судя по звуку, она его по груди похлопала или по плечу. — Вижу, ты стараешься, даже если через три месяца она всё ещё верит.
— Думай, что хочешь. Но я бы попросил тебя вовремя затыкаться, когда с моей женой разговариваешь. На кладбище ей чёрт знает чего наболтала, Лерка несколько дней ходила, как пришибленная, и опять. — Антон со злостью передразнил её: — Поимел мою семью. Я не твою семью имел, а тебя. Большая разница.
— Да? Ну, так расскажи об этом Лере. Я бы очень хотела посмотреть на её реакцию. А то ведь она живёт в уверенности, что её муж гениальный бизнесмен. Расскажи ей, как деньги-то делаются, и откуда они берутся. Боря тоже, был талантливым математиком, — она презрительно фыркнула, — а деньги на бизнес тоже одним местом зарабатывал. Ободрал моего отца, как липку.
— Давай не начинай о своих бабьих обидах! Никто не просил тебя перед ним ноги раздвигать и беременеть. Да и передо мной не просил, но уж больно хотелось, я помню.
— Кто ж знал, что ты такой паскудой окажешься.
— Какие слова! А я вот другое помню, как ты меня с мужем сводила, чтобы к рукам его прибрать. И опять провал. Ну не любят тебя деньги, Мариш, физически не терпят.
— Пошёл ты к чёрту. Ты думаешь, я буду сидеть и смотреть, как ты моё состояние разбазариваешь? На свой клуб и баб? Будешь молодую жену трахать, драгоценностями её обвешивать и в фирменные шмотки одевать, а мне позволишь раз в месяц дивиденды со счёта списывать? Не дождёшься. Я тебя, сволочь, своими руками задушу.
— Уже пыталась как-то.
— Ни хрена она не получит, понял?
— Ты про деньги? — Антон хмыкнул. — Да чёрт с ними, что я, жене шубу не куплю?
— И клуб у тебя отсужу, — продолжила она тише и угрожающе. — Вот увидишь. Или разорю. Мне плевать, что с «Колесом» будет. Этот твой грёбанный клуб мне жизнь испортил. Боря так и помер там. Ты виноват. Ты ему там рай на земле обустроил, с девками и выпивкой.
— А я посмотрю, ты вся в печали. От потери любимого супруга. Кто тебя успокаивает? Зарубин?
Марина ему не ответила, продолжала говорить, всё больше входя в раж.
— И Лере глаза открою. По-матерински, пусть узнает, что за мерзавец у неё в мужьях. Наставлял рога её отцу, а потом пил с ним за дружбу и верность.
— Тогда я тебя придушу, Марин. Только попробуй ей рассказать.
— А что такое? Я смотрю, ты прямо переживаешь по этому поводу.
— Не хочу, чтобы моя жена общалась с мстительной, старой стервой. Ты ей не компания.
Она всё-таки ударила его. Я слышала звук пощёчины, но не вздрогнула, и даже не удивилась этому. Последние несколько минут стояла, привалившись плечом к дереву и просто слушала. Да, было больно, настолько, что дыхание давно пропало, а сердце почти не билось, но я всё ещё была жива, что меня саму удивляло. Да, было обидно, обидно до белой пелены перед глазами и до жгучих слёз, но я продолжала слушать, переполняясь мрачными перспективами. Допила шампанское, просто выцедила его, а когда мой муж, судя по всему, получил по физиономии, с живым интересом стала ожидать продолжения. И оно не заставило себя ждать. Антон со злым присвистом проговорил:
— Ты сдурела?
— А ты попробуй ей это объяснить!
Я слышала шелест листьев под ногами, и была уверена, что уходит Марина, и так на самом деле и было, потому что спустя полминуты я услышала, как Антон вздохнул, выругался вполголоса, потом тоже прочь пошёл, правда, в другую сторону. А я в дерево вжалась, испугавшись, что он меня заметит. Не заметил, прошёл совсем близко, я видела, что щёку трёт, и по сторонам не смотрит. А я осталась в темноте, снова к дереву привалилась, пытаясь понять, что мне дальше делать.
«Я люблю тебя, Снежинка». Предатель и врун.
Плакать было нельзя. Нельзя испортить макияж, нельзя показаться на людях с красными заплаканными глазами, растоптанной и униженной. Марине это явно по вкусу придётся. А Антон… с мужем я дома разберусь. Но сейчас мне нужно несколько минут. Опомниться, придти в себя, вспомнить, как дышать и справиться с рвущимся наружу криком. Шампанское кончилось, я в досаде посмотрела на пустой бокал в руке и швырнула его в ближайшие кусты.
Прежде чем выйти на свет из темноты, сделала глубокий вдох, заставила себя встряхнуться, даже улыбнулась, встретив парочку любопытных взглядов.
— Где ты была? — Антон поймал меня у стола с закусками, я сунула в рот сырное канапе, поражаясь, как могу есть после таких новостей. Но я ела, и даже острый голод чувствовала. А услышав вопрос мужа, безразлично взмахнула рукой.
— Здесь. — Улыбнулась, и улыбка моя не выдерживала никакой критики, я сама это понимала, но к Антону я стояла вполоборота, и поэтому он не смог оценить эту гримасу. — То здесь, то там. — И, как примерная жена, поинтересовалась: — Ты поел? Съешь канапе, вкусно.
— Не хочу, — отозвался он. Машинально поднял руку и потёр щёку. Я тут же поинтересовалась:
— Что с твоей щекой?
Антон напрягся. Я это заметила, и тогда уже осмелилась поднять на него глаза. На щеке на самом деле виднелась краснота, даже на его смуглой коже проступала. Он тут же её ладонью потёр, хотя, скорее прикрыть пытался.
— Нелепая случайность, — сказал он, и мы замерли, глядя друг другу в глаза. Он соврал, я поняла, что он соврал, но как это озвучить, никто из нас не знал. — Лера, поедем домой.
Домой! В его дом, в котором он мне врал, день за днём, как паук, затягивая в свои сети, всё глубже и глубже. И что скрывать, я в них попалась, и удовольствие получала, уверенная, что врать мне, ему необходимости нет, и так всё ясно — у нас брак по договорённости. Может, поэтому я до сих пор жива? Потому что изначально не лелеяла надежд на чистую любовь? Поэтому всё ещё могу смотреть на Антона и при этом удержаться и не швырнуть ему в лицо поднос с сырными канапе? Повеселили бы людей…
— Да, поедем. Я устала.
Мне нужно было время. Время, совсем немного, покой и тишина. Чтобы решить. В такси я молчала, смотрела в окно, а оттого, что Антон тоже молчал, явно обдумывая создавшееся положение, у меня на душе кошки скребли. Снова думает, как выкрутиться, в очередной раз.
Господи, ну как же я его не рассмотрела? Почему так сразу поверила, особенно в его «люблю»? Я замуж за него вышла! За улыбчивого, лёгкого, чуть шабутного парня, который знал ответы на все мои вопросы. Мне так казалось. Который помог, поддержал, наставил на путь истинный. Не позволил мне заупрямиться и пропустить похороны отца, из-за детской обиды. Он понимал эту обиду и знал, что с ней делать. Мне так казалось. А теперь? Сидит в метре от меня, сосредоточенный и хмурый, и думает, как в очередной раз обвести вокруг пальца мою злую мачеху. Потому что умеет, потому что у него талант к этому. А ещё я поймала себя на мысли, что если сейчас дотронусь до него, негромко окликну, он посмотрит на меня и улыбнётся, широко и беззаботно. И мне тошно стало. Настолько, что я едва дождалась того момента, когда такси остановится перед калиткой нашего дома, сама выбралась из машины и поспешила прочь.