Екатерина Риз - Зефир в шоколаде

— Мне не в чем идти на похороны. У меня ни одной чёрной вещи.

Антон, кажется, моим словам, точнее, моему завуалированному согласию, совсем не удивился. Вытер рот салфеткой, отодвинул от себя тарелку и сказал:

— Купим.

— Ты на самом деле пойдёшь? — Мама не отговаривала меня, она попросту не верила, что я собираюсь совершить безумство и появиться на похоронах отца. Про безумство, это также мамины слова, не мои. Да ещё её тон, и я поневоле прониклась и засомневалась, точнее, запаниковала. Стояла перед зеркалом, смотрела на себя в чёрном траурном платье, которое непонятно почему мне очень шло, и вздыхала раз за разом, слушая материнскую отповедь. И это я ей ещё про Антона ничего не рассказала и про его затею с наследством. Наследство меня интересовало в последнюю очередь, о деньгах вообще не думалось, я собиралась на похороны с таким настроем, будто на самом деле встречусь там с отцом. Словно он меня увидит, сможет оценить и что-то сказать… Он не сможет, зато я встречусь с сестрой. Про неё я знала только то, что её зовут Алиса, и она меня на пять лет младше. Конечно, я не думаю, что она горит желанием сводить со мной близкие отношения, но всё же у нас один отец. Я бы хотела с ней просто познакомиться. Да и не на праздное мероприятие собираюсь, что не говори, а отца в последний путь проводить, даже такого любящего и ответственного, как мой, долг любой дочери. Скажу по секрету, я эту речь ночью сочинила, пока без сна лежала, и утром маме озвучила. Она ни одному моему доводу не вняла, меня отругала, но что могла сделать? Тем более находясь за сто пятьдесят километров?

И поэтому, выключив телефон, я снова остановилась перед зеркалом, себя рассматривая и не собираясь отступать. Поправила причёску, чтоб волосок к волоску, подкрасила губы, туфли надела, на высоком каблуке, но неудобные, и в последнюю минуту моих приготовлений, раздался звонок в дверь. Я посмотрела на часы. Надо же, он ещё и пунктуальный.

Я прошла к входной двери, перед ней на мгновение остановилась, помедлив, и молниеносным движением коснулась уложенных волос, одёрнула платье, переступила на высоких каблуках, бесшумно выдохнула, и тогда уже отперла звонок и открыла дверь. В первое мгновение мы с Антоном молчали, приглядывались друг к другу. Он меня оценивал, а я пыталась с дыханием справиться. Наверное, нужно время, чтобы к нему привыкнуть и не таращить при каждой встрече глаза совершенно неприлично. А у меня, признаться, даже во рту пересохло. Его костюм был явно пошит на заказ, потому что покупной так сидеть не может, как влитой. Чёрный, с едва заметным отливом, даже не прикасаясь к ткани, понимаешь, что она на ощупь, как масло. Снова белоснежная рубашка, но сегодня с чёрным галстуком, и в довершение нескромная улыбка, как я уже успела понять, самая привычная для Антона, она появлялась на его губах помимо его воли, от переполнявшего его самодовольства. Осмотрел меня с головы до ног, и языком прищёлкнул.

— Красота.

Я зачем-то подол платья одёрнула, показалось мне, что он взгляд на моих коленях дольше, чем было необходимо, задержал. Затем кивнула.

— Спасибо. Зайдёшь?

— Конечно, — отозвался он, не медля переступая порог квартиры и принявшись оглядываться. — Мне любопытно.

— Что именно?

— Как ты живёшь.

Я лишь плечами пожала.

— Как все.

— А где твоя мама?

— У бабушки, я отвезла её в воскресенье.

— Ты ей сказала? — Антон прошёл в комнату, опять же осмотрелся, сунул одну руку в карман брюк, а я засмотрелась на его прямую спину и широкие плечи. А ещё я постоянно ловила себя на том, что вглядываюсь в его лицо, то есть меня притягивает его необычность — не славянские черты лица, смуглая кожа, полные губы и тёмные курчавые волосы. Антон очень коротко стригся, но всё равно очень хотелось до его волос дотронуться, я была уверена, что они пружинистые наощупь. В общем, собственное любопытство было смешно и казалось детством. Я пряталась от взгляда Антона, боясь его обидеть своим откровенным рассматриванием, мне бы такое точно было неприятно, к тому же, я не была уверена, что смогу доходчиво объяснить своё любопытство. Его наверняка с детства всё это достало. Сейчас, конечно, проще, в России появляется всё больше и больше темнокожих людей, некоторые женятся и остаются, у них появляются детки, и семьи окончательно оседают в России. И на их детей уже не показывают пальцем и не ахают. Наверное… Если честно, среди моих знакомых таких семей нет. А в детстве Антона всё было по-другому, по возрасту он как раз подходит на «дитя Олимпиады 80». Где ещё его мама в те годы могла встретить его отца, в голову так сразу не приходит.

— Лера.

Я моргнула, поняла, что и без того ему в лицо смотрю, и смущённо кашлянула.

— Ты матери про похороны сказала?

Я решила отвернуться от него, не обрадованная тем, что он всё-таки за рассматриванием меня поймал.

— Сказала. Она решила, что я сошла с ума.

— А ты сама что думаешь?

— Я же не позвонила тебе утром, не сказала, что не пойду?..

Антон усмехнулся.

— А я ждал.

Я решила проигнорировать намёк, прозвучавший в его голосе. Снова отошла к зеркалу и в сомнении посмотрела на себя в зеркало. В моей внешности и наряде изъянов не было, а вот в глазах… в глазах паника. Заметная, потому что Антон подошёл ближе, пригляделся ко мне и сказал:

— Я постараюсь тебя одну надолго не оставлять. А ты не вступай ни с кем в долгие разговоры и не вдавайся в подробности. Никого твои отношения с отцом не касаются. Ты — старшая дочь Давыдова, и ты находишься у его гроба по праву, отдаёшь дочерний долг.

Мы смотрели друг другу в глаза через зеркало, Антон высился за моим плечом, и я под его сосредоточенным взглядом нервничала ещё больше.

— Ты хочешь сказать, что может случиться скандал?

— Не думаю. По крайней мере, на глазах у людей, но Марина явно не обрадуется.

— Вчера ты мне об этом не говорил.

— Успокойся. — Он неожиданно положил ладони мне на плечи и чуть сжал их, а я даже присела немного, но поспешила взять себя в руки. Хотя, от ощущения его горячих ладоней дыхание сбилось, но я списала это на волнение перед предстоящим. Не хватало мне ещё из-за таких типов, как Антон, волноваться. Тогда можно сразу на своём разуме и душевном спокойствии крест ставить. Я ещё помню, с каким горящим взглядом он мне про «Чёртово колесо» рассказывал. Кажется, не только мой отец бредил этим заведением, у него достойный преемник.

— Главное, глаз не опускай, — продолжил он и не спеша убирать руки. — Держись за меня, и всё будет хорошо.

— У меня складывается такое ощущение, что ты меня к войне готовишь, Антон. А я иду на похороны отца. Остальное меня не интересует.

— Это ты про наследство?

— И про него тоже.

— Значит, ты ещё не решила, — констатировал он.

Я осторожно перевела дыхание.

— Слово «наследство» для меня несколько абстрактно. Я хочу похоронить отца. Я поняла, что для меня это на самом деле важно.

Антон кивнул и отступил от меня.

— Хорошо. Не будем торопить события.

Прощание проходило в самом большом поминальном зале города. Стоянка перед ритуальным домом была забита дорогими автомобилями, то тут, то там толклись группки охранников, поджидающие своих хозяев, неподалёку я приметила микроавтобус с логотипом местного новостного канала. Следом за нами подъехали ещё три машины, из них появились люди, все в тёмных одеждах и с букетами цветов, перевязанных траурными ленточками. А я наблюдала за всем этим через стекло автомобиля, и вдруг поняла, что не могу пошевелиться, вот насколько нервничаю. Облизала губы, кашлянула, а Антон уже из машины вышел и обходил её, чтобы открыть для меня дверь. Руку мне протянул, а я медлила.

— Лера, — проговорил он негромко, то ли подбадривая, то ли убеждая меня не трусить.

Я сделала глубокий вдох и подала ему руку, вышла из машины. Антон тут же сунулся на заднее сидение, достал внушительный букет белых роз. Это я настояла на белых, сама не знаю почему. И сейчас разглядывала распустившиеся бутоны, словно от их идеальности и красоты что-то зависело, что-то измениться могло.

Антон подставил мне свой локоть.

— Идём?

Голос неожиданно проникновенный и даже сочувственный, наверное, пребывание в этом месте и его жизненную активность к земле прибило.