Между тем этот беспокойный день близился к концу, уже по всему горизонту загорелась алая полоса заката, когда в лагере после стольких часов ожидания появился Манипу с раненой девушкой, которую он нес, перекинув через плечо.
Туземцы окружили своего вождя, Джек тоже подошел. В центре круга лежала черноволосая красавица. Ее длинные черные ресницы вздрагивали, как крылья бабочки, хмурились от страдания тонкие, словно нарисованные, брови, неправдоподобно яркие губы скривились от боли, но она молчала. Джек подивился мужеству Олавы, хотя остальные восприняли ее стойкость как должное, так как у туземцев принято достойно встречать боль и смерть, и только слабые могут позволить себе слезы.
Манипу повернулся к англичанину и произнес:
— Мне и моим воинам нужно срочно уходить, потому что сейчас уже наверняка обнаружили тело полковника, и скоро все дороги будут перекрыты солдатами. Я оставлю вам лошадей, до города осталось совсем немного, вы без труда доберетесь туда. За себя не бойся: несмотря на то что всем известна твоя дружба с нами, твоя рана будет доказательством, что ты ни при чем в данном деле.
Через две минуты поляна опустела, отряд отправился в путь. Джек обратился к девушке, которая молча смотрела на него:
— Олава, ты можешь встать? Тебе надо сесть на лошадь впереди меня.
Маорийка ответила низким и звучным голосом, который вибрировал, как хорошо настроенная виолончель:
— Я смогу сесть на лошадь, если ты поможешь мне. Вождь сказал, что теперь я принадлежу тебе — я буду твоей женой?
Помогая девушке встать, Джек мягко ответил:
— Нет, ты не станешь моей женой, у меня уже есть невеста, которую я люблю. Ты будешь моей сестрой.
Туземка несколько мгновений рассматривала мужчину своими черными, как безумная ночь, глазами, затем ответила:
— Олава верит тебе. Я буду хорошей сестрой. Олава будет заботиться о тебе.
Джек посадил Олаву на лошадь, привязал уздечку ко второй и сам с трудом взобрался в седло. Рана сильно болела, кружилась голова, но теперь у него на руках была беспомощная девушка, а поэтому он не имеет права потерять сознание, расслабиться. Голова туземки покоилась на его груди, толстые черные косы доходили ей до колен, от тряски они качались, как живые, перемещаясь с одной ноги на другую. Олава закрыла глаза, и то ли уснула, то ли потеряла сознание, но до города они доехали в полном молчании. У ворот их окружили солдаты, раздались угрожающие крики:
— Эта девка была у полковника Деймона, она уже недели две жила с ним!
— А вы посмотрите на этого парня, он же одет точь-в-точь, как тот, который прирезал полковника! Рожа другая, а одежда такая же самая, я вам говорю!
— Привяжите его к столбу и всыпьте побольше плетей, все как миленький расскажет!
— Ребята, так это же тот самый Уиллоби, который якшается с грязными туземцами. Забирай его!
Джека стащили с лошади и сильно толкнули вперед. Он не удержался и упал. Над ним наклонились несколько человек.
— Парни, глядите, да ведь он еле живой! Видно, Деймон не продал свою жизнь даром! Девка тоже подранена, то-то он вернулся назад!
— Ага, как раз на виселицу! Мы тебя живо вздернем, мучиться не будешь!
Джек, превозмогая боль и дурноту, ответил:
— Я никого не убивал, сами же говорите, что к полковнику вошел другой, только в похожей одежде! Меня ранили, я попал в засаду, а когда очнулся, лежал раздетый рядом с этой девушкой, а рядом лошади и моя одежда! Я не жалею подонка Деймона, но к его смерти не имею никакого отношения.
Солдаты заговорили, перебивая друг друга:
— Тогда спросим туземку, пусть расскажет, кто из ее дружков прикончил полковника!
— Я бы не прочь допросить ее с пристрастием, особенно где-нибудь на койке!
— Эта стерва и тебя прикончит, не успеешь оглянуться!
— Как ты ее будешь допрашивать, она по-английски не бум-бум?
Джек попытался урезонить их:
— Я хорошо говорю по-маорийски. По дороге я выяснил, что полковника убил брат ее жениха, которого Деймон застрелил, когда тот пытался защитить свою невесту. Перед смертью полковник хотел застрелить ее, но не успел. Маориец оставил девушку мне, так как она была очень слаба и не перенесла бы долгого пути. Туземцы оставили ее со мной, потому что им известна моя репутация: по отношению к аборигенам я всегда проявлял добрую волю. Вот они и решили, что со мной Олава будет в безопасности.
Солдаты стояли в нерешительности, потом один из них спросил:
— Деймон всегда был редкостной скотиной, вон и девчонку мало что испортил, еще собирался застрелить. Только скажи, Уиллоби, зачем тебе она? Ты же на месте не сидишь, куда тебе любовницу заводить, да еще подстреленную?
Приподнявшись на локтях, Джек медленно проговорил:
— Я приехал в город, чтобы привести священника к своей невесте. Олава будет жить в моем доме как сестра, а если найдется человек, который будет относиться к ней с любовью и уважением, то я выдам ее замуж! Сейчас прошу отвести ее в дом священника, чтобы за ней присмотрели, пока я болен.
Сказав это, он откинул голову и потерял сознание. Солдаты, потоптавшись на месте, посовещались какое-то время и решили отнести Олаву и Джека в дом к священнику Доджсону, где о них могли позаботиться милосердные монахини.
Когда раненых внесли в дом, одна из них, пожилая пухленькая сестра Мэри, воскликнула, всплеснув коротенькими толстыми ручками:
— Ах, бедные-несчастные мои овечки, как им досталось! Ох, эти ужасные маорийцы! Скоро они заберутся прямо в город и всех нас съедят на обед! И зачем вы, англичане, стали продавать им огнестрельное оружие! Мало того что они почти перестреляли друг друга, так ведь они и нам угрожают. Дать аборигену в руки ружье — это ведь все равно что вручить пистолет маленькому ребенку! Их сознание еще не доросло до понимания ценности человеческой жизни!
Сержант Пинкорн, полный высокий человек с добродушным выражением лица, мягко перебил ее:
— К сожалению, сестра Мэри, девушку ранил не абориген, а европеец. Боюсь, она совсем в плохом состоянии, и вам придется приложить много сил, чтобы вылечить ее!
Монахиня тут же захлопотала:
— Вы совершенно правы, сержант, пойду отдам распоряжения на кухне: пусть нагреют побольше горячей воды и приготовят бульон с травами, а еще надо заварить целебный настой…
И она побежала вперед, на ходу делая замечания слугам:
— Нет, милочка Лизи, на эту кровать положи два одеяла — у бедняжки начинается лихорадка, да еще такая потеря крови, поэтому ей нужно много тепла… Голубчик Питер, не закрывайте окно, больной нужен свежий воздух, просто завесьте его сеткой от москитов.
Ее бормотание удалялось вместе с ней. Теперь, передав больных монахиням, сержанту Пинкорну предстояло исполнить нелегкую задачу: доложить о происшедшем майору Дурслю, который был правой рукой полковника Деймона и не уступал ему, как поговаривали, в свирепости. Он подошел к дому, где жил майор Дурсль, постоял несколько минут— в нерешительности, а затем вошел с докладом в кабинет начальника:
— Сэр, разрешите доложить: оба интересующих вас человека доставлены в дом к священнику Доджсону. Раны средней тяжести, думаю, что еще недели две они не смогут отправиться в путь.
Сидящий за столом мужчина, несмотря на молодость, имел уже основательную залысину, высокий лоб с желтеющими впадинами и неприятные узкие глаза цвета гнилого яблока. Майор Дурсль, командовавший небольшим отрядом британцев, был известен не только своей близостью к негодяю Деймону, но и жестоким отношением к собственным солдатам, которых он нещадно муштровал, а дезертиров наказывал розгами и даже расстреливал. Большинство его солдат боялись своего командира больше, чем аборигенов. Полковник Дурсль не останавливался ни перед чем, чтобы продвинуться по службе или поправить свои финансовые дела. Сам он не любил пачкать руки и был ловок и изворотлив. Он подстрекал племена туземцев к войне друг против друга, плохо относился к французским и ирландским переселенцам, которые жили поблизости с англичанами. Услышав сообщение сержанта Пинкор-на, майор неприятно улыбнулся, обнажив редкие желтые зубы, и приказал:
— Следи за ними, когда они соберутся покинуть город, отпусти их беспрепятственно, а сам следуй за ними и узнай, где их дом. А потом возвращайся сюда.
— Слушаюсь, сэр, — ответил сержант и вытянулся по стойке «смирно».