— Извините, если отвлеку вас еще на минутку, — Юля натянуто улыбнулась и прокашлялась, как перед выступлением на школьной линейке, — но мне нужно всем вам кое-что сказать… Дело в том, что мы с Сергеем решили…
— Пожениться? — в голосе Галины никогда еще так явно не звучала ирония.
— Нет, расстаться. Возможно, действительно, я оказалась недостойна его любви. В общем, с этого дня мне больше нечего вам рассказывать, поэтому тему прошу считать закрытой.
— «Я оказалась недостойна его любви»! — Черемисина смаковала каждое слово, как кусочек экзотического лакомства. — Юля, неужели ты думаешь, что подобным самоуничижением ты заслужишь всеобщую жалость и симпатию? Я, честно говоря, ждала от тебя другого… Ты не могла расстаться с Селезневым по одной простой причине: ты никогда и не встречалась с ним!.. Спасибо тебе, конечно, за бесплатное развлечение, которое ты нам устраивала целых две недели. Не знаю, как остальные, а я получала искреннее удовольствие, слушая и про кулинарные пристрастия Сережи, и про его чудесный характер, и про его нежность… Но хватит уже, честное слово, хватит.
— Я встречалась с ним. На самом деле встречалась! Вчера мы последний раз поговорили в его машине, и все…
— Да ладно тебе, — лениво отмахнулась Галка. — Ты и сочинять-то как следует не умеешь. Первая половина твоих россказней — из «ТВ парка», а другая — из банальных любовных романов.
Больше никто к этой теме не возвращался, и только в самом конце рабочего дня, дождавшись, когда Тамара Васильевна и Галина выйдут из кабинета, Оленька тихонько проговорила:
— Ничего, Юль, не расстраивайся, все будет нормально.
— Нормально уже ничего не будет, — Юля раскрыла сумочку и проверила, на месте ли проездной. — Ты же прекрасно понимаешь, что теперь мне, наверное, придется подыскать себе другую работу.
— Да ты что, с ума сошла, что ли! Что такого ужасного произошло, что тебе нужно увольняться?.. Юля, а Юль, ты только прости меня, ладно? Я ведь, получается, тоже вместе с Галкой тебя мучила.
— Ладно, Оль, я сама во всем виновата. — Она подошла к шкафу и достала оттуда свое кашемировое пальто. — И вообще, давай закончим разговор. Вот-вот Тамара Васильевна с Черемисиной вернутся.
— Да с чего бы им так скоро возвращаться? Пока они в туалете чайные чашки перемоют, пока все свои дела перед дорогой сделают! Тем более что нам совсем не обязательно их ждать. У Тамары Васильевны ключ от кабинета с собой, так что дверь можно захлопнуть.
Оленька явно набивалась в попутчицы и утешительницы, а у Юли не было ни сил, ни желания сопротивляться.
— Ладно, пойдем домой, — она проговорила это даже весело, начиная чувствовать, как все потихоньку возвращается на свои места и скоро ситуация будет точно такой же, как две недели назад. Она — несчастная жертва, пережившая нервный шок, а ее соседки по кабинету — добрые и понимающие подруги. И даже Галина, наверное, извинится за резкость, а потом грамотно докажет, что такая «психотерапия» была необходима как воздух.
Оленька быстро застегнула пуговицы на турецком кожаном пальто, нахлобучила на голову капюшон с опушкой из ламы, лихо закинула конец шарфа за плечо и заявила:
— Ну все, я готова, можно идти.
Оказавшись в коридоре, она первым делом настороженно огляделась по сторонам, словно опасаясь увидеть за каждым углом шпиона, и начала жалобно и задушевно:
— Юль, ты пойми, что твоя личная жизнь никого не касается. Было у тебя что-нибудь с Селезневым или не было — какая кому разница? Это твое, только твое. Я вот вроде бы рассказываю всем про себя и Виталика, смеюсь вместе с вами, но что на самом деле творится у меня на душе, никто ведь не знает… Вот вчера, например…
Юлька шагала по длинному банковскому коридору, аккуратно ставя ноги в шнурованных ботиночках на самую середину зеленой ковровой дорожки. Ей почему-то очень важно было, чтобы ступни оказывались именно на этой мысленно прочерченной линии, причем под углом девяносто градусов друг к другу. Она с абстрактным интересом наблюдала, как опускается на дорожку каблук, потом тупой модный носок, и вспоминала, что в детстве хотела быть балериной, чтобы танцевать в белом красивом платье и, конечно же, разворачивать ноги при ходьбе. Оленька семенила рядом, продолжая излагать душещипательную историю о том, как Виталя запрещает ей курить, тем самым унижая ее достоинство. Юля слушала вполуха, кивала невпопад и думала о том, что до самой «Пушкинской» придется ехать вместе…
— Так вот, представляешь, я ему говорю, — захлебывающаяся от возмущения Зюзенко первой вышла на лестницу и встала, опершись спиной о перила: — так, мол, и так, не надо меня унижать. Если я сказала, что без спроса курить не буду — значит, не буду. А он, паразит, продолжает меня контролировать даже в туалете.
— Пойдем, пойдем, — Юлька легонько потеребила ее за рукав. Оленька секунду помедлила, словно дожидаясь какого-то внутреннего сигнала, а потом отлепилась от перил и зацокала каблучками по мраморным ступеням.
— Нет, ну ты представляешь, даже в туалете!
— Это как? — вяло осведомилась Юля, наконец поняв, что от нее требуется.
— А так! Я захожу в туалет, а он на кухне приставляет к стене табуретку и в окошечко смотрит, курю я или чем-нибудь еще занимаюсь.
— Так ты бы шторки повесила, и все.
— Ну и кого бы спасли эти шторки? Он же их отдернет, не постесняется.
— Да ты их внутри повесь, а не снаружи!
— Слушай, точно! — Оленька, пораженная этим открытием, даже замерла на месте, так и не успев до конца открыть входную дверь с золоченой ручкой и довольно тугой пружиной. Дверь неумолимо поползла обратно. Юлька подставила ладонь, протиснулась между Олей и косяком и вышла на крыльцо.
Небо было пасмурным. От призрачной золотой дымки осени уже почти ничего не осталось, разве что несколько блеклых листьев, чудом держащихся на ветвях кленов и напоминающих жалкие лоскутья некогда шикарного платья. Воздух просто сочился сыростью, несколько ледяных капель упало с крыши Юле на лицо. Она опустила голову, отерла щеку и поежилась. Наступала самая ненавистная осенняя пора, когда еще рано надевать шубу, но уже очень холодно ходить в легком пальто. «Наверное, нужно было купить что-нибудь непробиваемо-турецкое, как у Зюзенко, — подумала она, выпуская изо рта невесомую струйку пара. — Ей-то, конечно, тепло. Она будет и по улице идти не спеша, и возле метро еще полчаса шарахаться, выбирая себе в киоске очередную помаду… Одна надежда на то, что сейчас она «загрузится» мыслями о шторках и рванет домой, воплощать идею в жизнь. А значит, оставит меня в покое…»
Однако тут же Юлька с тоской поняла, что ее мечтам не суждено осуществиться. Вышедшая следом за ней на крыльцо Оленька вдруг тихо и восхищенно произнесла:
— Ой, Юль, смотри…
По одному ее радостно-умиленному тону можно было угадать, что сердобольная Зюзенко увидела очередного пушистого кота с поникшими ушами. Примерно такого, как в рекламе «Тайда», только еще более несчастного. И сейчас начнется очередной бесконечный рассказ о том, как ей хочется иметь дома зверюшку, а сердитый Виталя не позволяет заводить.
— Что там опять? — Юлька обернулась и замерла…
Чуть слева от парадного крыльца банка был припаркован темно-вишневый джип с сияющими стеклами. На его капоте лежал завернутый в целлофан букет бордовых роз, а возле открытой передней дверцы стоял высокий мужчина в темно-коричневой кожаной куртке с широкой манжетой на поясе и меховой опушкой. Глаза у мужчины были зовущие и счастливые, а на губах играла такая робкая и виноватая улыбка, которую может позволить себе только очень сильный человек. Восторженное Оленькино: «Селезнев! Настоящий!» — Юлька уже почти не слышала. Она медленно спускалась по ступенькам, не отводя глаз от его знакомого каждому школьнику и растиражированного тысячами фильмокопий лица, и кто-то другой внутри нее удивлялся: «Надо же, как здорово играет!.. А может, не играет? Может, ему просто стыдно за вчерашнее?» Шаг, еще шаг и еще… Сердце ее колотилось в груди, как горошина в стакане, с каждым ударом все больше переполняясь благодарностью к человеку, спасшему ее в тот момент, когда, казалось, это уже невозможно было сделать…
Сергей выбежал ей навстречу, когда Юля, все так же продолжая смотреть прямо перед собой, наступила ботинком на край огромной грязной лужи. Он подхватил ее, как куклу, прижав обе ее безвольно повисшие руки к бокам, переставил на сухое место и вдруг… поцеловал. Юлька даже не сразу сообразила, что произошло. Просто к ее лицу вдруг стремительно приблизились полуоткрытые губы, жесткая щетина царапнула по щеке, она вдохнула запах терпкой мужской туалетной воды и тут же почувствовала, как чужой язык требовательно и сильно проникает в ее рот. И опять она не ощутила никакого волнения. Точнее, никаких чувств, которые положено испытывать в такой ситуации. Сергей целовал ее ласково и умело, то нежно щекоча ее небо, то втягивая в себя и посасывая ее влажные губы, а она только с тихим торжеством следила из-под сползшего на бровь беретика, как изменяется лицо Галины, вышедшей из банка сразу следом за Оленькой…