Анна Смолякова - Зеркало для двоих

— Привет. А я разве не поздоровалась? — притворно удивилась Юля.

— Нет, — ответила вместо нее Галина. Юлька ждала, что она добавит еще что-нибудь вроде: «Конечно, зачем теперь с нами, сермяжными, здороваться?», но та только скупо поджала губы и зачем-то отвернулась к окну.

— Юль, ну так вы окончательно помирились? — защебетала Оленька. — Миритесь насовсем, ладно?.. Ой, он такой красивый мужчина! В жизни в тысячу раз лучше, чем в кино. Я вообще первый раз вижу живьем настоящего артиста… Юль, он обалденный, честное слово! Юрий Геннадьевич, задрипанный, и рядом не валялся!

— Ольга, — Тамара Васильевна покачала головой, — ну и язык у тебя! Что ты трогаешь Юрия Геннадьевича? У Юли теперь своя жизнь, у него своя жизнь, и слава Богу! Сколько можно ему кости перемывать?

— Ну, вообще-то, да, — задумчиво протянула Оленька. — Не он же первый Юльку бросил, а она его. Его пожалеть надо, правда?

Юля машинально кивнула, не понимая, ее ли это спрашивают, а если ее — то о чем. Породистое лицо Коротецкого с длинными вздрагивающими ресницами, тонким, с легкой горбинкой носом и мягкими ласковыми губами вдруг появилось у нее перед глазами. В его чертах была та изысканность и утонченность, которой так не хватало Палаткину-Селезневу, и ей невыносимо захотелось его увидеть сейчас, прямо сейчас! Еще толком не представляя, что она скажет, войдя в кабинет, какой придумает повод, Юля встала, одернула полы жемчужно-серого пиджака из «тяжелого» шелка, поправила брошь на блузке и направилась к двери.

— О! Ты куда? — Оленька вскочила следом. — Обиделась, что заговорили про Коротецкого? Ну, если тебе это неприятно, то мы больше не будем. Сейчас Тамара Васильевна чаек поставит. Правда, Тамара Васильевна? Она опять из дома свои фирменные булочки принесла… Она же одна ничего не знала до сегодняшнего утра! Ты не представляешь, Юль, как она удивилась, когда я ей сообщила, что вчера тебя на самом деле встречал Селезнев!

— Ну да, удивилась, — добродушно проворчала Тамара Васильевна. — Можно подумать, что вы здесь все верили в то, что Юля рассказывала?

— Я лично — верила! — Оленька плюхнулась на стул для посетителей и демонстративно закинула ногу на ногу. Юлька скользнула взглядом по ее стройным длинным икрам и в который раз подумала, что, веди себя Зюзенко иначе, она могла бы производить впечатление настоящей красавицы. Ей бы немного томности и загадочности и чуть-чуть поменьше энергии. Тогда бы из длинной, костлявой белобрысой простушки она бы могла превратиться в высокую, стройную очаровательную блондинку.

— Так вот, я верила и внимательно слушала. — Оленька решила, что ее левая коленка привлекательнее правой, и поменяла ноги местами. — Поэтому я сейчас знаю про Сергея Селезнева в десять раз больше, чем вы. А для вас специально повторять никто ничего не будет!

Видимо, предположив, что триумф неполный, она задумчиво сморщила нос, осмотрелась по сторонам и, наткнувшись взглядом на затылок склонившейся к бумагам Галины, поставила финальную точку:

— А ты, Галь, вообще говорила, что она с ним не знакома и все ее истории из «ТВ-парка»!

Юлька поняла, что сейчас что-то случится, еще в тот момент, когда Галка только начала поднимать свою голову с небрежно сколотыми на затылке волосами. В ее движении не было резкости, свойственной человеку, который спешит ответить на попавшую в цель колкость. Она казалась абсолютно непроницаемо холодной. Вот только в черных цыганских глазах светился нехороший огонек.

— А я и сейчас так говорю, — произнесла она раздельно и четко.

— Ты что? — опешила Оленька. — Ты же сама видела Селезнева!

— Я видела кого-то похожего на Селезнева, причем в сумерках, всего несколько минут. И этих нескольких минут мне вполне хватило для того, чтобы понять — это не он.

— Юль, да скажи же ты ей! — Юльке показалось, что в голосе Зюзенко зазвенели слезы.

— Ничего мне не надо говорить. Я все видела собственными глазами. И никакие доказательства меня не убедят.

Тамара Васильевна, включившая было чайник, снова выдернула его из розетки. Мерное гудение только подчеркивало накалившуюся атмосферу. Юлька вернулась на середину кабинета, но не стала садиться на свое место. Она подошла к столу Галины и небрежно оперлась о его край кончиками пальцев правой руки.

— А я и не собираюсь никому ничего доказывать! — она бросила это в пространство, не смотря на Галку и вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь. Взгляд ее был направлен поверх головы Тамары Васильевны, на ничем не примечательную тюлевую штору. — Я уже достаточно долгое время это делала и теперь очень об этом сожалею. Моя жизнь — это моя жизнь, и ты, — она наконец повернулась к Галине, — не вправе в нее лезть.

Оленька сдавленно охнула, и снова повисла тишина. Юлька, вслушиваясь в звук своих шагов, отошла от черемисинского стола и села на место. К Коротецкому идти расхотелось. Ее заботила сейчас одна мысль: только бы на щеках от волнения не выступили эти неровные красные пятна. Той воображаемой любовнице Селезнева, которая только что поставила на место зарвавшуюся коллегу, следы внутреннего переживания были не к лицу… Пауза затягивалась. Галина проверяла какой-то документ, то и дело делая на нем пометки, и, казалось, ничто, кроме этой бумажки, ее не интересует. Поставив последнюю закорючку и отложив листок в сторону, она подняла голову и спокойно произнесла:

— Ну что ж, если ты не хочешь опускаться до доказательств, то до них опущусь я. Мне это в общем-то не нужно, но я просто не хочу оставаться в глазах Ольги и Тамары Васильевны злобной завистливой дурой… Во-первых, для вашего публичного свидания вы почему-то выбрали поздний вечер — то время, когда лицо разглядеть очень трудно, во-вторых, мнимый Селезнев вышел из машины на каких-то пять минут, три из которых он целовал тебя, старательно поворачиваясь к нам затылком, в-третьих, он не так двигается. Если ты смотрела хотя бы один фильм с Сергеем Селезневым, то не могла не заметить, что ему свойственна особая, кошачья, пластика, та мягкость и завершенность движений, которая вырабатывается годами. Та, которую твой довольно похожий мальчик изобразить, конечно же, не смог. И в-четвертых, все эти доказательства на самом деле не нужны. Достаточно посмотреть на тебя. Юбочка и пиджачок из шелка, блузочка белизной сияет, брошка жемчужная! Даже туфельки в тон костюму с собой принесла. Конечно, подумают все, достойная спутница знаменитого актера! Одно мне удивительно: почему эта метаморфоза произошла с тобой только после того, как Селезнева предъявили нам? Ты ведь встречаешься с ним уже давно, не так ли?

— Я уже сказала, что не собираюсь тебе ничего доказывать, — Юля собрала жалкие остатки былого запала и проговорила это максимально спокойно. Галка пожала плечами и снова углубилась в бумаги. Справа на своем стуле нервно заерзала Оленька. Мулинексовский чайник снова загудел, но как-то неуверенно, словно опасаясь, что его опять вот-вот выключат. «Да, с переодеванием вышел прокол, — с досадой подумала Юлька. — Придется проводить второй раунд».

Татьяна стояла возле сверкающей витрины бутика на Садовой-Триумфальной, неторопливо курила и поглядывала на дорогу. Резкий ветер трепал ее волосы и относил далеко в сторону сигаретный дым. Юркин синий «БМВ» не появлялся. Да в общем-то еще было очень рано. Если бы маленькое кафе на углу оказалось открыто, она бы сейчас мирно попивала кофе и не дергалась, зная, что через десять или через пятнадцать минут теплая жесткая ладонь все равно ляжет к ней на плечо, а потом Юра наклонится, отведет в сторону тяжелую прядь рыжеватых волос и поцелует ее в излюбленное местечко между шеей и ухом. Правда, излюбленным это местечко было скорее для него. Таня понимала, что по идее эта зона должна быть эротической, что, возможно, кто-то из предыдущих женщин Коротецкого и возбуждался от этого нежного покусывания, но сама она не ощущала ничего, кроме щекотки. Впрочем, поцеловать ее он умудрится и на улице, но, конечно же, первым делом начнет извиняться за то, что ей пришлось ждать, стоя на ветру. Как будто это по его приказу закрыли несчастное маленькое кафе! Таня обернулась. Табличка «Закрыто», висящая на стеклянной двери с внутренней стороны, почему-то едва заметно качалась. Хотя откуда бы внутри взяться ветру? «Пылесосят они там, что ли?» — лениво подумала Татьяна и скосила глаза на сигарету. До фильтра оставалось еще около сантиметра, но она с явным сожалением все-таки кинула ее в урну. Окурок попал на самый край покрытой серебристой краской чаши, покачался-покачался, а потом все-таки свалился вниз к пустым банкам из-под колы, измятым бумажкам и банановым шкуркам. Курить надо было бросать. Врач в консультации, заполнявшая неимоверно длинную анкету, узнав, что у Татьяны есть вредные привычки, неодобрительно сощурилась: