Таня выпила большую кружку горячего чаю с медом. Составила грязную посуду на дно раковины и пошла в спальню. Ей казалось, что сил хватит ровно на то, чтобы снять с себя одежду, откинуть покрывало и упасть в постель. И хотя горячие сухие веки совсем не хотели закрываться, она медленно и уверенно, как гипнотизер, внушала себе, что надо спать, спать, спать… В конце концов кружащаяся перед глазами мозаика превратилась в одно большое расплывчатое пятно, тошнота отпустила горло, и Таня уснула…
Ей показалось, что проспала она минут двадцать, от силы. Во всяком случае, голова была по-прежнему тяжелой, веки сухими и, кажется, даже царапающими глазные яблоки, как старая пергаментная бумага. А вот озноб прекратился, и теперь все тело покрывала липкая, холодная испарина. Кроме всего прочего, невыносимо тянуло в низу живота. Таня села в кровати и медленно опустила ноги на пол. Ей показалось, что комок тошноты тут же подкатился к самому горлу. Осторожно, стараясь не делать резких движений, она поднялась и направилась к двери. До ванной оставалось всего каких-нибудь несколько метров, но их еще нужно было пройти, превозмогая головокружение и слабость. Как-то случайно и почти испуганно промелькнула мысль: «Вот и дает о себе знать беременность. Поздравь себя, милая, начинается токсикоз!» И тут же Таня подумала о том, что все выглядело бы не так мрачно, если бы рядом на кровати спал Юрка. Сейчас бы он наверняка подскочил вместе с ней, помог добраться до раковины и терпеливо ждал бы с кружкой холодной воды за дверью. А что будет потом, когда некому будет подать ей руку при выходе из автобуса? Когда никто не придет с цветами под окна роддома?..
Пол в коридоре оказался довольно холодным. Татьяна, вцепившись рукой в косяк, обернулась на тапочки, стоящие возле кровати, и обмерла. На белой льняной простыне расплывалось неровное алое пятно. «Мама!» — только и смогла выдохнуть она, опускаясь на пол. Ей вдруг стало так страшно, как еще никогда в жизни. И пока она трясущимися руками набирала телефон «Скорой помощи», в голове билась единственная мысль: пусть с малышкой ничего не случится, пусть она останется жить! Таня клялась самой себе позабыть и про Коротецкого, и про Юлю с ее «Селезневым», и про учебу, и про загубленную в самом начале карьеру. Бог с ними со всеми! Она теперь будет только неторопливо прогуливаться по парку, пить соки и грызть яблоки. И думать будет только о хорошем! Господи, только бы малышка осталась жить!
Боль все усиливалась, а на том конце провода все так же безнадежно пульсировали короткие гудки. Наконец, с пятой или с шестой попытки, трубку все-таки сняли. Таня, захлебываясь слезами, залепетала что-то про беременность и кровотечение и даже сразу не поняла, что ответил ей равнодушный женский голос, прервавший ее на середине фразы.
— Что вы говорите?
— Я говорю, звоните в гинекологическую скорую помощь!
И снова короткие гудки… Только теперь Таня сообразила, что дама из диспетчерской, видимо, называла ей какой-то семизначный номер. Тяжелый запах крови впитывался в пол и стены. Перед глазами прыгали сумасшедшие черные мушки. Она глубоко вдохнула и снова потянулась к телефону. Видимо, трубку сняла все та же диспетчер, потому что номер гинекологической скорой она повторила раздраженно, но медленно и четко. К счастью, в гинекологии ответили сразу и обещали приехать в течение получаса. Голос у акушерки был спокойным, и Таня даже подумала, что не случилось ничего страшного. Ведь иначе они наверняка бы засуетились, приказали немедленно лечь в постель и не двигаться. Господи, да мало ли осложнений может возникнуть во время беременности! «Распсиховалась, дура! — уже миролюбиво сказала она сама себе, поднимаясь с пола. — Надо хоть в комнате маломальский порядок навести, а то перед врачами будет неудобно. Да и ночную сорочку одеть другую, без этих шелковых бантиков и зажигательных разрезов».
И даже боль, кажется, отпустила, но только почему-то захотелось в туалет. Таня, держась за стеночку и ступая так медленно и осторожно, будто то драгоценное, что жило внутри нее, могло расплескаться, дошла до двери уборной и нажала на кнопку выключателя. Наверное, лучше было бы обойтись без света. Во всяком случае, тогда она не смогла бы увидеть то красное и скользкое, что выпало из нее с каким-то рыбьим всплеском. Ей даже на секунду показалось, что она различает крохотные, прозрачные легкие. Но уже в следующий момент Таня упала, ткнувшись лицом в шершавый соломенный коврик.
Наверное, длинным настойчивым звонкам в дверь все же удалось пробиться сквозь студенистую массу, залепившую ее глаза и уши. Татьяна с трудом приподняла веки. Звонок почти не замолкал, за дверью раздавались громкие и тревожные голоса. Она поднялась, сначала на четвереньки, а потом и на ноги и по стеночке доползла до двери. Тут же в квартиру ворвалась объемистая женщина в белом халате и чуть ли не за шкирку поволокла ее к кровати. Другая в это время изучала кровяные следы на полу.
— Ну что, допрыгалась? — зловеще спросила врач, усаживаясь рядом с постелью на стул и начиная ощупывать Танин живот.
— Но я же ничего такого не делала?
— Какого такого? Носилась, поди, как оглашенная по магазинам, половой жизнью жила неумеренно, так?.. Господи, и о чем только девки думают, на что вам голова дана?!. Ты, кстати, замужем?
— Нет, — едва слышно прошелестела Таня, чувствуя, как мушки перед глазами начинают собираться в очень уж плотный рой.
— Слышь, Витальевна, и эта не замужем! — почему-то радостно крикнула врачиха акушерке. — Ну, разве в наше время было такое, а?
Акушерка что-то невнятно пробормотала из коридора, но Таня не прислушивалась. Она понимала только то, что ее ребенок умер и что ему еще несколько минут назад, наверное, было очень больно. А может быть, кровь еще пульсирует в его крохотных сосудиках, и он лежит сейчас брошенный и никому не нужный на полу в уборной?
— Все, Нина Матвеевна, ловить здесь нечего, — сообщила акушерка, появляясь на пороге комнаты с какой-то белой тряпкой в руках. — Забираем больную, отвозим во вторую больницу — и на следующий вызов.
Врачиха поднялась со стула, одернув на массивных бедрах измятый белый халат, и захлопнула свой чемоданчик.
— А из родственников никого нету, что ли? — спросила она Таню. — Кто тебя провожать-то поедет?
Та не ответила. Сумасшедшие мушки вели себя более-менее смирно, когда она не делала никаких движений. Стоило приоткрыть рот или повернуть голову, как они начинали стремительно роиться, недовольные тем, что потревожили их покой.
— Я говорю: родственники есть, или, может, позвонить кому надо?
— Скажите, — Таня осторожно разлепила сухие бледные губы, — у меня был мальчик или девочка?
— О, нашла что спрашивать! — махнула рукой врачиха. — Какая тебе теперь разница? У тебя этих мальчиков-девочек еще будет вагон и маленькая тележка. Только умнее себя надо вести и следить за здоровьем… Ну, все… Так, туалетные принадлежности у тебя в ванной, да? А где халат и нижнее белье? Ты мне скажи, я все достану.
Таня вяло кивнула головой в сторону шифоньера и снова прикрыла глаза, придавив пергаментными веками суетливых черных мушек…
После ухода будущих супругов Коротецких гости посидели еще с полчаса и тоже начали собираться.
— Ну что ж, и нам, пожалуй, пора, — Михаил Михайлович, упершись руками в колени, встал с дивана. Следом за ним безмолвной тенью поднялась Вера Федоровна. — Большое спасибо за гостеприимство. Очень приятно было познакомиться с вами, Сергей. Поздравляем вас с удачным выбором. Ну, и… счастья вам!
Палаткин пожал протянутую руку и с улыбкой кивнул. Юля подумала, что ей следует, наверное, изобразить на лице нежное смущение счастливой невесты, но уголки губ отказывались повиноваться. Впрочем, на нее никто особенно и не смотрел. И почтенные дамы, и уважаемый директор банка старались запечатлеть в памяти образ Сергея Селезнева, такого простого и домашнего, в этих джинсах и рубашке на кнопочках, провожающего их до самой двери. Уже поправляя прическу перед зеркалом в прихожей, Вера Федоровна все-таки не выдержала:
— Вы знаете, Сережа, я с самого начала вечера хочу вам сказать, что квартира у вас просто замечательная. Обстановка подобрана с большим вкусом, но признайтесь, вам ведь, наверное, помогала Юлечка?.. Здесь чувствуется, чувствуется влияние женщины! — она игриво погрозила длинным сухим пальцем.