Сергей нащупал Юлькину влажную от волнения ладонь, сжал ее в своей руке и начал неторопливо пробираться по проходу между зеленой, окрашенной масляной краской стеной и неизвестно зачем стоящими здесь картонными ящиками. Венедиктов заметил его издалека и приветственно помахал ладонью с растопыренной пятерней.
— Что ты будешь теперь делать? — сдавленно прошептала Юлька где-то за его спиной, и Селезнев с облегчением уловил в ее голосе тот самый долгожданный азарт человека, с головой бросившегося в опасное приключение.
— Ничего, — он пожал плечами, — подойду и поздороваюсь. Надеюсь, этот мужик не будет устраивать мне экзамен?
Юля промолчала, но он готов был поклясться, что сейчас она нервно прикусила нижнюю губу и крепко сжала в кулачок свободную руку. Венедиктов выбрался из-за пульта и пошел им навстречу, перешагивая через валяющиеся на полу провода. Он был худ, невысок ростом и в своем джинсовом костюме казался совсем молодым. Наверное, если бы не глубокие морщины на высоком выпуклом лбу, ему можно было бы дать лет тридцать. Андрей пожал руку Сергея и устремил на Юльку ласковый взгляд больших карих глаз. Женщины, работавшие с ним на съемочной площадке, уже знали, что этот взгляд означает дружеское расположение и ничего больше, но новенькие поначалу смущались, подозревая режиссера в не совсем чистых намерениях. Однако Юля была слишком напряжена и встревожена, чтобы обращать внимание на мужские взгляды. Селезнев почти физически ощущал волны страха, исходящие от нее, когда она пересохшими губами соглашалась с тем, что погода безобразная, осень не похожа на осень и «Мосфильм» не производит должного впечатления. Да тут еще и Венедиктов некстати ляпнул:
— А ты, Серега, изменился. Даже не пойму, что в тебе стало другим, но какой-то ты не такой. Может быть, это счастливая любовь на тебя так действует, а? — он игриво кивнул круглой головой в сторону Юльки.
— Да, наверное, — Сергей обнял ее за плечи и прижал к себе. Потом Андрей заговорил о своих планах, о том, что хочет снять нормальную картину, для которой есть совершенно классный сценарий, но, естественно, нет денег. Принялся вспоминать опыт их совместной работы, забавные эпизоды во время съемок, адресуя этот разговор, естественно, в первую очередь Юле. Селезнев внимательно прислушивался к его словам и тщательно взвешивал собственные реплики, чтобы, не дай Бог, не показать излишнюю осведомленность, не назвать кого-нибудь из общих знакомых по имени-отчеству и не подкинуть новую тему для беседы, которая будет с энтузиазмом принята. Все это время он косил одним глазом на площадку, пытаясь понять, когда же гримеры и звукооператоры закончат свою подготовительную работу и начнет сниматься новый дубль. Но Андрей первым проявил весьма уместную инициативу.
— Послушай, Юле же, наверное, не очень интересно слушать наш треп? Ты же ее сюда привел показать, как кино снимается, правда? Так пусть она сядет на стульчик вон там, у стены, а мы с тобой еще поболтаем.
Она подняла на Сергея вопрошающий взгляд, встретила молчаливое одобрение и вслед за Венедиктовым пробралась к ряду стульев позади телекамер. Похоже, приключение начинало ей нравиться, тем более что на площадке появилась всенародно любимая Анна Чернышева. На Анне Александровне, прекрасно выглядевшей в свои годы, было длинное пышное платье, стилизованное под девятнадцатый век. Она устало выплыла из-за кулис, опустилась прямо на перила дома и закурила. Возле центральной камеры молодая актриса, играющая то ли кормилицу, то ли няньку, тетешкала на руках настоящего младенца, зареванного, красного и поэтому похожего на совенка. Младенец, по всей видимости, периодически порывался опять завопить, и тоже молодой, но уже довольно известный Белоголовцев, одетый в чиновничий фрак, смотрел на него с безнадежным отчаянием.
— Нет, ну я же не могу кричать свой текст, — жаловался он «кормилице» и пытался показать ребенку корявую «козу». — Даже если мне микрофон перед носом повесить, все равно это маленькое чудовище меня переорет.
— Ты, наверное, не любишь детей? — неодобрительно интересовалась актриса, продолжая вместе с младенцем ритмично сотрясаться всем телом.
— Люблю, очень люблю, — возражал Белоголовцев, — но так съемочный день может закончиться, а мы и пяти минут не сделаем.
Откуда-то из-под лестницы вынырнула гримерша с раскрытой коробочкой, напоминающей палитру художника. Мягкой пуховкой прошлась по лицам кормилицы и чиновника, не прекращающим разговора, и снова исчезла.
— Внимание. Начинаем! — взревел Венедиктов. Чернышева загасила сигарету, поднялась с перил и скрылась внутри дома. Ребенок снова сложил губки «сковородником», «приготовившись» к новому дублю. И съемки пошли своим чередом…
Сергей стоял возле режиссерского пульта и смотрел на Юлю. Она сидела на стуле, немного подавшись вперед, и во все глаза наблюдала за происходящим на площадке. Уголки губ ее едва заметно вздрагивали, словно готовясь приподняться в удивленной и радостной улыбке, руки уже не теребили несчастную пуговицу, а спокойно и неподвижно лежали на коленях, придерживая снятый с головы берет. Сцена оказалась достаточно длинной, ребенка удалось утетешкать, и дальше все пошло без проблем. Нельзя сказать, чтобы актеры особенно выкладывались, они просто отрабатывали свои деньги с добротным профессионализмом. Когда эпизод наконец-то закончился, Селезнев подошел к Юле и сел рядом с ее стулом на корточки. Ее нога в тонких капроновых колготках незаметно подвинулась и коснулась его колена.
— Тебе нравится? — спросил он почему-то полушепотом, хотя в самом этом вопросе не было ничего криминального и разоблачающего.
— Да, — тоже прошептала она. — Только знаешь, странно как-то. Совсем близко от меня Белоголовцев, Чернышева… Их, кажется, можно потрогать рукой, а какого-то бешеного удивления нет… Нет, я конечно, восхитилась в первый момент, но потом очень быстро привыкла. Наверное, это потому, что я до конца не верю в происходящее. Ну, как будто идет фильм про то, как снимается кино, а я смотрю его по телевизору.
Селезнев, улыбнувшись, кивнул, тихонько залез пальцем за краешек ее ботинка и погладил теплую ногу, плотно облитую тоненькими блестящими колготками. Они посидели еще минут десять, а когда впечатления начали уже повторяться и наслаиваться одно на другое, Сергей предложил Юльке поехать домой. Она легко согласилась, на цыпочках вышла из-за ряда телекамер и даже как-то озорно помахала Венедиктову рукой на прощание. И уже когда за ними с визгом захлопнулась ржавая дверь мосфильмовского павильона, с беззаботной радостью проговорила:
— Спасибо тебе… Нет, правда, спасибо. Ты ведь опять рисковал из-за меня. Но мне было очень интересно. А еще мне ни чуточки не стыдно, потому что все эти люди видели и знают настоящего Селезнева. Ни им, ни ему не будет плохо от этой сегодняшней авантюры. Мы ведь по большому счету никого не обманули, правда?
— Правда, — совершенно искренне ответил Селезнев и поцеловал ее прямо здесь на улице, прислонившись к стене и наверняка оставляя на собственной коричневой куртке оранжевые следы кирпичной пыли.
Впереди уже замаячила неказистая коробка проходной, когда у них за спиной раздались торопливые шаги и сбивчивое, хрипящее дыхание. Сергей обернулся, продолжая придерживать Юльку за талию, и увидел Стаса Краснова, который остановился в двух шагах, похлопывая себя по груди и силясь что-то произнести. Стас выполнял обязанности менеджера и одновременно ассистента режиссера в последней картине, принесшей Селезневу приз за лучшее исполнение главной мужской роли, и был известен своей суматошностью и влюбчивостью. На него совершенно убойно действовала любая смазливая мордашка: будь то новая актриска, костюмерша или вообще случайная девушка, которую угораздило поинтересоваться у Стаса, который час. Но, видимо, в этот момент его гораздо больше волновали деловые вопросы, потому что на Юльку он бросил лишь беглый взгляд.
— Серега, — просипел он основательно подсевшим голосом, — куда ты так несешься? Я же кричать тебе не могу.
— Да я вообще-то иду совершенно спокойно, — Селезнев пожал плечами, одновременно пытаясь для Юльки изобразить некоторую растерянность. — А что случилось-то?
— Ты мне сначала объясни, почему ты не в Италии? Мы и домой тебе не звоним, потому что думаем, что ты по заграницам разъезжаешь.
— Вернулся уже, — Сергей неопределенно мотнул головой. — А в чем дело?