Эти слова Кейтлин сопроводила усмешкой, которая, не выгляди девушка такой усталой, вполне могла бы сойти за вызывающую. Сейчас же она сделала Кейтлин лишь еще более уязвимой.

Мейсон с трудом сглотнул непонятно откуда взявшийся и совершенно ненужный ком в горле.

— И все равно, — упрямился он, — мне не ясно, как это у тебя выходит.

— Разве не довольно того, что выходит? И потом, я не обязана отвечать тебе.

— Думаю, ты кое о чем забыла.

— Я не забыла, Мейсон. Мысли о закладной преследуют меня днем и ночью, не выходят из головы с тех самых пор, как ты мне сказал... Я знаю, что должна платить регулярно, и я буду платить.

— Рад слышать.

— Я, конечно, понимаю, что теперь, когда Билл вне игры, все изменится. Мне по-прежнему очень хочется, чтобы он набрался духу и поговорил со мной, ведь он всегда был добр ко мне.

— Тогда как я, — Мейсон криво усмехнулся, — представляюсь тебе неким чудищем.

— Мне кажется, ты превратился в человека, никому и ничего не прощающего.

Усмешка Мейсона пропала. Неужели Кейтлин не понимает, что некоторые вещи невозможно простить? Спустя минуту он сказал:

— Я бизнесмен, Кейтлин. В отличие от твоего доброго друга Билла я не позволяю ни дружбе, ни другим личным отношениям, в том числе и антипатиям, мешать мне в делах. Если это делает меня недобрым, или чудищем, что ж, возможно, таков я и есть, по крайней мере, в твоих глазах. А теперь, Кейтлин, все-таки скажи мне, только честно, почему на ранчо так мало ковбоев.

— А я говорю, что не обязана тебе отвечать. Пока ты получаешь деньги, ничего больше тебя касаться не должно.

— Но меня это касается, Кейтлин.

— Не знаю, зачем ты выжимаешь из меня очевидный ответ. — Голос Кейтлин был ровен. — Дело в деньгах, вернее, в их нехватке. Как видишь, все просто.

— Ты не можешь платить ковбоям?

— Сколько можно повторять, что они есть? Правда, не столько, сколько надо бы.

— И поэтому ты вкалываешь сама. Девчонка, взвалившая на себя мужскую работу.

Алые пятна проступили на щеках Кейтлин, глаза вспыхнули гневом.

— Уж не жалость ли я слышу в твоем голосе, Мейсон Хендерсон? Если так, оставь ее для кого-нибудь другого. Ранчо — моя жизнь. Я там, где хочу быть. Живу так, как хочу жить. Конечно, я признаю, дела могли бы идти и лучше, но они могли бы идти и куда хуже. У меня все получается. И если чего-то я не приемлю, так это жалости. Я справляюсь, Мейсон, и буду справляться.

Мейсон подумал — и не в первый раз, — что у Кейтлин куда больше сообразительности, силы характера и независимости, чем было у ее родителей, вместе взятых.

— Что сталось с девочкой, чья жизнь была сплошным вихрем веселья? — спросил он. — Она была прелестна, эта Кейтлин Маллин. Хорошенькая до ангелоподобия, с кожей, как лепестки только что распустившейся розы. Трепетная и такая веселая, что рядом с ней просто невозможно было оставаться несчастным. И влекущая. Настолько влекущая, что мужчина сходил с ума, мечтая о ее любви.

Кейтлин, кусая губы, смотрела в сторону, потом снова взглянула на Мейсона.

— Ты уверен, что она существовала на самом деле, что не была плодом твоего воображения?

— Из плоти и крови с головы до пят. Что с ней сталось?

— Понятия не имею.

— Ты не могла бы ее отыскать?

— Как, если она исчезла?

— На самом ли деле исчезла, Кейтлин?

— Навсегда. И больше не вернется. — Короткая насмешливо-злая улыбка тронула ее губы. — И, может, это к лучшему. — В голосе Кейтлин звучал вызов. — Примирись с тем, что она ушла и больше не вернется. Та девушка жила в другом мире, в другой эпохе. — Схватив кисть, она снова принялась красить ограду, шлепая на штакетины краску с излишним усердием.

Наступило короткое молчание. Потом Кейтлин сказала:

— Если уж вспоминать прошлое, я могла бы спросить, что сталось с тем парнем, которого я знала. С молодым ковбоем. Мне тоже было с ним весело, по крайней мере, пока... — Она, словно боясь сболтнуть лишнее, резко умолкла.

— Пока?..

— Неважно.

— Возможно, важно для меня. — Мейсон подчеркивал каждое слово.

Кейтлин работала сосредоточенно и быстро, кисть так и сновала туда-сюда по штакетине. И вдруг девушка повернулась к Мейсону, когда он уже отчаялся услышать от нее хоть слово.

— Не дави на меня. Тот мир, в котором мы жили, растаял. Навеки. Нет силы, способной его вернуть.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Та девушка, о которой ты говорил... поверить не могу, что когда-то я была ею. И, если хочешь знать, Мейсон, больше я ею быть не желаю. Что до тебя, то довольно одного взгляда, чтобы понять: тебе никогда не стать снова тем молодым симпатичным ковбоем. Так что давай сменим тему, идет?

Какое-то время она работала молча. Затем задала волнующий ее вопрос:

— Ты так и не сказал, зачем приехал.

— Мы еще поговорим об этом. Позже. Когда я помогу тебе покрасить ограду.

— Не стоит.

— Где мне взять кисть?

— Это не обсуждается, Мейсон!

— Двое справятся с работой вдвое быстрее. Только подумай: ты сможешь пораньше вернуться домой. Представь, ты долго-долго отмокаешь в ванне, а потом наслаждаешься восхитительно прохладными напитками... — Он улыбался.

Кейтлин колебалась, и во взгляде ее была такая откровенная жажда, что Мейсон понял, каким искушающим было его предложение.

— Не стоит, — повторила она наконец, но уверенности в ее голосе не было.

— Почему?

— Потому что я не смогу заплатить тебе.

— Разве я сказал что-нибудь о деньгах?

— Но это же очевидно. Ты твердишь мне, что занимаешься бизнесом. Уж не хочешь ли добавить стоимость покраски ограды к выплате по закладной?

— На сей раз, — буркнул он, — покраска не будет стоить тебе ни цента. Так где мне взять кисть? Не пытайся меня гнать, это не сработает. Где у тебя инструменты? В сарае, где всегда?

Должно быть, взгляд, брошенный на Мейсона, убедил Кейтлин в его непоколебимой решимости осуществить свое намерение, потому что после секундного размышления она кивнула. А еще через пару минут он вышел из сарая с кистью в одной руке, молотком и отверткой — в другой.

Они молча принялись за дело. Через какое-то время Мейсон объявил:

— Перерыв.

— Можешь устраивать себе перерыв, Мейсон. Я не собираюсь.

Слабак ты, Мейсон, слышалось в ее тоне. Он старательно не заметил этого.

— Что ты пытаешься доказать, Кейтлин? И кому? Мне или себе?

— Ничего я никому не доказываю. Просто хочу, чтобы дело было сделано. — Щеки ее под загаром побледнели, глаза смотрели устало.

— Не кажется ли тебе, что перерыв тебя подбодрит? — совсем тихо спросил Мейсон.

— Когда осталось еще так много работы? Ну разумеется, меня это бодрит, — строптиво заявила она.

Когда Кейтлин пребывала в таком настроении, спорить с ней было бессмысленно.

— Прекрасно. — Мейсон пожал плечами. — В таком случае продолжаем.

Они работали бок о бок, пользуясь одним и тем же ведром с краской. Воздух дрожал от напряжения, но Мейсон делал вид, что ничего не замечает. Он болтал — болтал небрежно, ни о чем: о ковбое, с которым приятельствовал, о подробностях забастовки, про которую недавно писали все газеты, о капризах погоды. Мало-помалу напряжение таяло.

Наконец Кейтлин спросила:

— Помнишь, ты заарканил теленка? Я еще интересовалась, не выступал ли ты в родео?

— Помню.

— Так ты действительно выступал в родео?

— Да.

Глаза Кейтлин вспыхнули торжеством.

— Так я была права! А что ты там делал, Мейсон? Работал с лассо?

— Вначале. Пока не начал объезжать быков.

— Скакать на быках?! — Она глянула недоверчиво. — Шутишь?

— Нет.

— Невозможно представить. Скачки на быках! Ты меня не разыгрываешь?

— А, по-твоему, я на это неспособен? — поддразнил ее Мейсон.

Кейтлин медленно покачала головой и задумчиво проговорила:

— Я вполне представляю тебя на родео, Мейсон. Ты всегда лучше всех держался в седле.

— Рад, что ты заметила.

— Но быки! На это решаются только самые отчаянные.

Он криво усмехнулся.

— А я, по-твоему, не отчаянный?

— Мейсон, которого я знала пять лет назад, отчаянным не был. Что толкнуло тебя на это? Стремление к известности? Жажда славы?