Накануне, после сцены в стекловарне, она приехала домой подавленная, тошнота не отступала. Даже приветливые ночные огни Сан-Марко не улучшили настроения. Леонора вышла из лодки на причале «Ферровия» и подождала, что делала редко, вапоретто № 82, который должен был доставить ее по Большому каналу к Риальто. Когда вапоретто причалил и лодочник ловко привязал лодку, она впервые за несколько недель вспомнила о Бруно. Присутствие отца, само его существование казалось призрачным в сравнении с тем, что связывало ее с Коррадино, умершим несколько столетий назад. Она ясно ощутила, как сильно зависит от него, как гордится им и даже любит. Она не могла перенести обвинение в предательстве, словно оно направлено против ее отца. Родной отец, в ее представлениях, принадлежал только матери. Леонора никогда его не видела. Их связь оставалась чисто биологической.
Моя связь с Коррадино, как ни парадоксально, кажется более реальной.
И вот Роберто дель Пьеро покусился на эту связь, связь через столетия. Леонора чувствовала себя уязвимой, выставленной напоказ. Даже серебристые дворцы, стоящие в полутьме вдоль канала, не давали ей прежнего успокоения. Осень внесла свои коррективы: туристы разъехались, и приветливые фасады дворцов погрустнели, они напоминали лица, с которых схлынул румянец. Нарядные окна смотрели пустыми негостеприимными глазами. Если Коррадино предал Венецию, то какие секретные переговоры он вел, с кем встречался в этих домах? Она вышла на Риальто и побрела по сумрачным переулкам к Кампо Манин. Волнение ее усилилось, ей начало казаться, что за ней следят, что кто-то тихо крадется за спиной. Леонора чувствовала себя запятнанной обвинениями, выдвинутыми против Коррадино.
Если он виновен, город помнит и проклинает меня вместе с ним.
Леоноре казалось, что камни, те, что совсем недавно приветствовали ее, теперь отвергают ее. Даже когда она пришла на Кампо Манин, ощущение слежки не покинуло ее. В изящных тенях как будто что-то скрывалось.
Не смотри теперь…
Леонора выбранила себя. Она боялась не красного гнома,[70] а Роберто дель Пьеро. Она погубила его карьеру, прервала его династию. Он мог, конечно, работать где угодно, но она оказалась кукушонком, выкинувшим его из родного гнезда.
Леонора побежала по еще теплым камням площади, зашарила в сумке в поисках ключей. Ей, точно ребенку, казалось, что она убегает от невидимых убийц.
Если только успею добраться до двери…
Леонора вставила ключ в замок, ожидая, что чья-то рука ухватит ее за рукав или вцепится в горло… с трудом справилась с замком, отворила дверь и буквально ввалилась в дом. Она повернулась спиной к двери и постаралась отдышаться. Через несколько секунд она услышала, что звонит телефон. Дрожа, она вошла в кухню и взяла трубку, но услышала не хриплое дыхание киношного убийцы, а его голос.
— Алессандро!
Леонора рухнула в кресло и зажгла лампу. Комнату залил свет. Она слушала долгожданный голос, и тени дневного кошмара развеивались.
Он рассмеялся, услышав ее страстное восклицание.
— С вами говорит детектив Бардолино.
— Ты сдал экзамен!
— Да. — В его голосе звучала гордость. — Я пробуду здесь еще неделю, а потом вернусь в Венецию.
Она не могла портить ему настроение своими проблемами. «Иль гадзетино» была местной газетой, и новость о ее унижении и об испорченной репутации Коррадино до Виченцы еще не дошла. У нее будет время обсудить с ним все с глазу на глаз. Она вдруг ощутила себя страшно усталой, чувство стыда мешало ей сказать Алессандро о своем опороченном предке. Тот говорил об учебе, об экзамене, и Леонора чувствовала, как страх и паника отступают. Он окружил ее своим разговором, ей стало спокойно, словно в колыбели. Конечно, Коррадино — не предатель. Этого не может быть. Это просто слух, распущенный его соперником. Да и какое это имеет значение? Коррадино давно умер, и за него говорят его работы.
Нет, это имеет значение. Я хочу все знать, хочу быть уверенной.
Вдруг в памяти всплыли давние слова Алессандро.
— Когда мы с тобой познакомились, ты говорил, что можешь помочь мне узнать побольше о семье… об отце. Подскажешь, с чего начать?
Алессандро задумался.
— Когда твои родители встретились в Венеции, у них были друзья или коллеги, которые, возможно, по-прежнему живут здесь?
— Был кто-то. Преподаватель в Ка'Фоскари. Я видела его, когда была совсем маленькой.
— Вспомнишь фамилию?
— Падовани. Запомнила, потому что мать объяснила значение фамилии — человек из Падуи. Она научила меня старой скороговорке…
— Ах да. Veneziani gran signori, Padovani gran dottori…
— Vicentini mangia gatti, Veronesi tutti matti,[71] — закончила Леонора.
— Я всегда удивлялась, почему виченцы едят котов. Но все же это лучше, чем быть сумасшедшими, как веронцы.
— Согласен, но еще лучше быть большими господами, как венецианцы, — гордо заметил Алессандро.
— Профессор Падовани до сих пор посылает матери рождественские открытки. Но я не знаю, работает ли он в Ка'Фоскари.
Слышно было, как Алессандро потянулся. Он явно устал, хотя голос звучал бодро. Леоноре понравилось, что он отнесся к ее просьбе серьезно.
— Думаю, нужно поговорить с ним, если он по-прежнему там работает. Он наверняка что-нибудь знает о твоем отце. Наведайся туда завтра, — предложил он со свойственной ему решительностью. — В воскресенье я приеду на день, и мы с тобой куда-нибудь сходим, если ты будешь свободна.
Леонора радостно сжала трубку, чувствуя себя девочкой-подростком.
— Думаешь, через столько лет я смогу о нем что-то узнать? — продолжила она, отчаянным усилием собрав волю в кулак.
При этом она думала о Коррадино.
— Конечно. Когда он умер? В семьдесят втором? Если хочешь что-то узнать, на помощь тебе придет детектив.
Она услышала в его голосе улыбку, тем более он взял с нее обещание увидеться в воскресенье.
Леонора неожиданно решилась раскрыть тайну Коррадино. Она подумала, что начать с профессора — удачная идея. Она не могла дождаться завтрашнего дня. Не могла понять, почему вела себя с Алессандро недостаточно честно и сказала, что хочет побольше узнать об отце.
Спала она плохо. Утром ее снова тошнило. «Нервы», — подумала она.
Но я знаю, что это не нервы.
Леонора вошла во двор университета со стороны улицы делла Фоскари. Ее оглушил шум и гвалт. Хотя по субботам большинство студентов учились, здесь, похоже, устроили студенческие беспорядки. Леонора узнала те же безбашенные настроения, которые некогда заставили ее переодеться медсестрой и во время «недели непослушания»[72] толкать по Черинг-Кросс-роуд больничную койку.
Повсюду летали яйца и мука, Леоноре пришлось несколько раз пригнуться, прежде чем она миновала лужайку.
Должно быть, празднуют окончание университета. Где-то читала, что итальянские студенты лепят из себя пироги, радуясь тому, что стали Dottore. Что ж, вскоре и они разъедутся вслед за туристами.
Со слабой надеждой она просмотрела списки преподавателей и наконец-то увидела: «Профессор Эрманно Падовани».
Он заведует кафедрой «Storia del Rinascimento». История Ренессанса. Возможно, мне повезло. «Раdovani gran dottori» — «Падовани — большой ученый». Вот и скороговорка к месту.
Леонора поднялась по старинной лестнице, прошла по пустым коридорам, читая таблички на дверях кабинетов исторического факультета. Вопли студентов звучали здесь приглушенно. Казалось, на этаже никого нет, так что, дойдя до кабинета профессора, Леонора почти не надеялась найти там Падовани. Когда она постучала и услышала слабый отклик «Entrate», приглушенный солидной дубовой дверью, внутри у нее все затрепетало: тот, кто ей нужен, на месте, он сможет ответить на мучащие ее вопросы. Леонора толкнула дверь, и зрелище, представшее перед ней, почти заставило ее забыть, зачем она пришла. Она увидела широкое окно, чудесные узорные рамы, которыми так гордится Венеция, а за окном — потрясающую панораму: Сан-Марко, Большой канал, вода, мерцающая у подножия великолепных дворцов. Леонору так потрясла эта картина, что чужой голос заставил ее вздрогнуть.
— Благодаря тому, что я тридцать лет преподаю в университете, мне досталась лучшая комната. Есть, правда, недостаток: очень трудно иногда вернуться к работе. Должно быть, вы пришли с черного хода? Жаль. Это не лучший подход к зданию.