Криста пыталась отогнать от себя воспоминания, из этого у нее ничего не получилось.
Полицейская машина завывала на дороге, огибая растущее посередине дерево и выбрасывая из-под колес гравий. Криста услышала ее приближение еще за милю и лениво прикинула, у кого из соседей случился сердечный приступ. Она остановилась в дверях, наблюдая за вспыхивающими синими огнями, приготовившись сказать, что они ошиблись домом. Полицейский выскочил из машины, оставив дверцу открытой, и, пока он шел по направлению к Кристе, она уже поняла, что он приехал по правильному адресу. Он был бледен, и хотя еще не заговорил, по его хмурому лицу было видно, что он нервничает, подыскивая нужные слова.
— Что случилось?
— Мисс Кенвуд?
Он явно тянул время. Полицейский прекрасно знал, кто она. Он всегда завтракал у Грина. Криста почувствовала себя так, словно холодные пальцы дотронулись до ее тела, внутри все оборвалось. Она шагнула навстречу полицейскому.
— Произошел несчастный случай. Ваши родные…
— Они не пострадали? Они живы? — закричала Криста.
Ее мама, отец… Мэри. Они поехали в гости, а Криста осталась дома, потому что у хозяев не было детей ее возраста.
— Случилась беда, — сказал полицейский. — Ваши родители оба погибли. Ваша сестра сидела на заднем сиденье. Она еще жива. И зовет вас. Я отвезу вас туда. Нам надо поторопиться.
— О Боже… О Боже!
Криста бросилась к машине, обхватив голову руками. Потрясение почему-то заглушило всякие чувства к родителям. Но Мэри, маленькая Мэри, которая жива и зовет ее!
Они мчались по бульвару Норт-Оушен, сирена громко завывала.
— Она в порядке? — Кристе казалось, будто ее голос доносился откуда-то издалека.
Полицейский с мрачным лицом смотрел на дорогу.
— «Скорая помощь» уже выехала туда, — только и сказал он.
Солнце спокойно отражалось в гладкой поверхности моря слева от них. Через минуту они будут там.
— Боюсь, что там много крови, — нарушил молчание полицейский.
Тормоза взвизгнули, когда он остановил машину рядом с полицейской машиной, перекрывавшей дорогу. Микроавтобус стоял боком, его перед и одна сторона смяты серебряным «Мерседесом», который вонзился в микроавтобус подобно копью. Две тряпичные куклы сидели на переднем сиденье, как два манекена в телевизионной рекламе ремней безопасности. Разница была только в том, что они были покрыты кровью. Криста прижала руку ко рту. Другой полицейский открыл перед Кристой дверь машины.
— Вылезайте, — сказал он, протягивая руку, чтобы помочь ей.
Криста, шатаясь, выбралась из машины. В голове у нее все помутилось, но она знала, что должна держаться мужественно. Потом она услышала:
— О-о-о! Мне больно!
Это рыдал ребенок. Это кричала Мэри, кричала откуда-то из глубины «Мерседеса», который превратился в гроб. И тогда Криста, оттолкнув протянутую ей руку, метнулась к дыре, которая раньше была окном, и встала на цыпочки.
— Мэри, о Мэри, девочка моя, дорогая, это я! — рыдала Криста, слезы застилали ей глаза, а страх сотрясал все ее существо.
— Криста? Криста! О Криста, мои ноги!
Испуганное личико Мэри виднелось в полутьме сплющенного салона машины. Глаза девочки расширились от боли и ужаса. В лице не было ни кровинки. Одна ее рука была свободна, а вторая погребена вместе с телом под грудой искореженного металла.
— Не волнуйся, дорогая, я здесь! Все будет в порядке. Доверься мне, Мэри. Будь мужественной, как всегда. Это я, дорогая!
— Меня раздавило, — сказала Мэри. — Меня раздавило! Я не могу двигаться!
— Мы вытащим тебя. Они уже едут. — Криста ощутила дикий ужас. Она обернулась и закричала во весь голос: — Помогите! Бога ради, помогите, кто-нибудь! Сделайте что-нибудь!
Она повернулась к сестре.
— О Криста, я люблю тебя! — проговорила Мэри с мудростью, которую обретают дети, чувствуя приближение смерти. — Я так люблю тебя!
— Девочка, дорогая моя, я тоже тебя люблю, так сильно люблю, так сильно!
Крупная слеза появилась в глазу Мэри и стекла, оставив след на ее бескровном лице.
— Я хотела вырасти такой, как ты, — прошептала она и той рукой, которой могла шевелить, дотянулась до Кристы и коснулась ее лица.
Криста позволила литься своим слезам, они как-то смягчали ее потрясение. Она держала ручку сестры в своих руках, прижимала эту влажную и холодную руку к щеке и понимала, что все уже почти кончено. Эти минуты останутся в ее памяти навсегда.
— Помнишь, тогда, у Кеннеди, — прошептала Мэри. — Ты сказала, что нам можно плакать.
— Дорогая моя, тебе не надо разговаривать. Врачи уже едут сюда. Все будет в порядке!
— Поцелуй меня, Криста.
Криста протиснулась сквозь разбитое стекло и припала щекой к щеке сестры. А потом со всей нежностью, на какую была способна, поцеловала Мэри.
— Не покидай меня, Криста, я так боюсь, — прошептала девочка, и Криста почувствовала, как сестра прижалась к ней плечом. — Как когда-то боялась спать в темноте, и ты позволяла мне лечь в свою постель, но не разрешала брать с собой моих кукол.
— Не говори, Мэри, не надо! Дорогая, я так люблю тебя! Ты все, что есть у меня в жизни!
— Если я смогу смотреть на тебя оттуда, сверху, я всегда буду заботиться о тебе, — сказала Мэри, такая маленькая — и в то же время такая великая перед лицом вечности. Это все, о чем она всегда мечтала… быть на равных с Кристой, жить одной с нею жизнью, быть любимой старшею сестрой, которую она обожала.
— Мне холодно, — сказала Мэри, — я себя не чувствую.
— Не сдавайся, Мэри, Бога ради, не сдавайся!
Криста держала ее руку, стараясь перелить свою решимость в разбитое тело сестры. Но глаза Мэри начали закрываться, как они закрывались обычно после третьей сказки, рассказанной на ночь, — чтобы открыться следующим утром. То были такие замечательные моменты, когда от усталости и раздражения не оставалось и следа и начинался новый сверкающий день. Но после этого сна пробуждения не будет.
— О Боже, милостивый Боже, спаси ее! — прошептала Криста. И почувствовала, как щека сестренки, мокрая от слез Кристы, отодвинулась, и жизнь покинула Мэри… и Христос принял ее в свои объятия. Криста выпрямилась, и чувство глубокого горя охватило ее. Вот там, на раскаленном шоссе, под палящим солнцем, она начала постигать, что такое одиночество.
Между тем Стив, не замечая грусти Кристы, был поглощен своими собственными мыслями.
— Должно быть, прекрасно здесь жить, — сказал он, принюхиваясь к солоноватому воздуху и вспоминая гнилостную вонь летнего Манхэттена. — Для детей здесь, наверное, просто рай. Все равно что иметь огромный ящик с песком у себя на заднем дворе.
Криста вздохнула.
— Да, место это замечательное. — Жизнь продолжалась, и Криста вернулась в сегодняшний день. — Мы любили проводить время на берегу, особенно Мэри. Мы постоянно устраивали пикники, были еще подводное плавание, яхты, виндсерфинг… Взрослые никогда не подходили к океану. У них считалось неприличным загорать. Мы околачивались там с грубыми и неотесанными ребятишками из Вест-Палма, которым там бывать не полагалось. Власти Палм-Бич старались не допускать их на остров, не разрешая им здесь парковаться к нам на берег.
Криста со Стивом как раз проходили мимо дома, у которого собралась маленькая группа людей. Они поставили полосатый навес, принесли небольшие белые холодильники и корзинки с едой, которую раскладывали сейчас на столах под навесом. Красивая девушка в крошечном бикини, загорелая до черноты, вдруг воскликнула:
— Криста! Криста! Неужели это ты?
Криста и Стив остановились. Криста хлопнула себя ладонью по лбу.
— Стив, я совершенно забыла, сегодня же День поминовения! Дина? — откликнулась она.
Дина Хаттон, смеясь, подбежала к ним и с разбегу заключила Кристу в объятия.
— Криста! Криста! Как здорово! Я и не знала, что ты в городе! Ну, ты и негодяйка! Почему не позвонила мне? А мы устраиваем пикник. Ты должна к нам присоединиться! Тебя-то нам и не хватает. Только не говори, что ты на работе!
Ее обгорелый на солнце носик сморщился, изображая отвращение.
Криста улыбнулась, как бы извиняясь. Ее макияж выдавал ее. Палм-Бич был единственным местом на земле, где работа считалась чем-то вроде подрывной деятельности.