Когда перед дверью нашего дома появились две фигуры, у меня стало гораздо легче на душе. Тхань не осталась в деревне, и я не потеряла свою подругу.
— А что ты думала? — сказала она с лукавой улыбкой, когда я сообщила ей о своих сомнениях. — Родные Ли очень милы и любезны, но я не могла там остаться. У них в доме уже столько людей, что я даже путала их имена. И я не могла бы оставить Сайгон.
Это показалось мне полуправдой, потому что я уже знала: Тхань мечтает о большой семье, особенно после того, как Ли рассказала ей, какое это счастье — иметь многочисленную родню. Однако подруга не хотела меня расстраивать.
После того как я отсидела у своего учителя назначенные мне в наказание уроки и выполнила домашнее задание (он задал мне дополнительные упражнения по французскому языку и каллиграфии, так что я натерла себе мозоли на пальцах ручкой с пером), я попыталась научить Тхань читать и писать. Я заметила, что она иногда стоит под окном моей классной комнаты и внимательно слушает. Когда я заговорила с ней и спросила, умеет ли она писать, Тхань отрицательно покачала головой.
— У моей матери никогда не было денег, чтобы отправить меня в школу. Зато я очень хорошо знаю море и умею ловить рыбу.
— А что бы ты хотела делать позже? Ты ведь не хочешь всю жизнь оставаться служанкой, не так ли?
Задавая Тхань этот вопрос, я спросила себя, что же я сама хочу делать в будущем. Я слышала, что женщины в Европе работают секретаршами или даже учатся в университете. Здесь, в Сайгоне, девушки выходили замуж и рожали детей. Наверное, со мной будет то же самое.
— Я хотела бы когда-нибудь стать врачом, — храбро заявила Тхань. — Чтобы помогать больным женщинам; тогда им не пришлось бы умирать, как моей матери.
— Но для этого тебе нужно ходить в школу, — сказала я. — А как ты будешь это делать?
И тут у меня появилась идея. Конечно, мои родители не разрешат Тхань брать уроки у моего учителя, но по вечерам, когда она заканчивала работу, я приносила ей свои учебники и учила ее читать и считать. При этом я заметила, что сама гораздо лучше запоминала учебный материал, если проходила его вместе с Тхань.
Учитель был весьма удивлен моими успехами и одобрительно высказался по этому поводу в разговоре с моей матерью. Он даже порекомендовал отправить меня в школу для девочек из богатых семей, после которой я могла бы учиться в высшем учебном заведении. Моя мать, как бы она ни была польщена моими успехами в учебе, похоже, была совсем не в восторге от предложения учителя. Этого она ему, правда, не сказала, но я заметила это по ее лицу. Скорее всего, она возлагала надежду на то, что я выйду замуж сразу же, как только достигну соответствующего возраста.
Однако за это время со мной что-то произошло. Тхань заразила меня желанием учиться в университете. Хотя я не думала, что мы с ней когда-нибудь его осуществим, я позволила себе мечтать вместе со своей подругой. Может быть, я могла бы обучаться искусствам, путешествовать по свету и увидеть все те картины, о которых так мечтательно и с восторгом говорили дамы в салоне моей матери. Я хотела увидеть другие страны, хотела слушать музыку и изучать иностранные языки. Французский давался мне очень легко, если верить моему учителю и дамам из салона. Почему бы мне не овладеть и другими иностранными языками?
Но жизнь очень своенравна, а счастье в то время было похоже на птицу, которая слишком худа для любой клетки. Оно остается с человеком лишь до тех пор, пока само того желает, а затем может запросто упорхнуть.
Я не имела ни малейшего понятия о волнениях, которые время от времени сотрясали страну. Несмотря на то что я довольно рано поняла, что мы не принадлежим к tây, а живем лучше, чем другие, лишь потому, что мой отец служит их правительству, и хотя я также знала, в какой нищете живут простые вьетнамцы, но все же не имела понятия, насколько опасным было брожение в стране. Лишь гораздо позже я узнала, что время от времени вспыхивали восстания, предводители которых чаще всего попадали в тюрьму, и потом их отвозили на Кондао[9] на кораблях, где они сидели в клетках для тигров и доживали свою жизнь, как растения. Однако чем больше людей отправляли на этот остров-тюрьму, тем более неспокойными становились настроения в стране.
Когда однажды, вскоре после окончания сезона дождей, я увидела нескольких разъяренных мужчин с оружием в руках, проходивших мимо нашего дома, я пришла в ужас. У них был такой дикий и решительный вид, что я испуганно отшатнулась от окна, пусть даже они не обратили на меня никакого внимания. Я слышала, как они ругают правительство и императора, а затем до моего слуха донеслись выстрелы винтовок. Разумеется, тут же появилась французская полиция. Между залпами винтовок по всему городу были слышны крики. Люди в панике разбегались. Я не решилась высунуться наружу, потому что Тхань утверждала, что пули из винтовок, не попавшие в цель, могут летать по воздуху как попало. Представление о том, что эти смертоносные кусочки свинца могут летать по саду и убить кого-то из нас, показалось мне ужасным.
Моя мать не подавала виду, что она тоже обеспокоена. Она сидела в салоне с несколькими женщинами, часть из которых были женами правительственных чиновников, а часть — француженками, мужья которых владели плантациями в глубине страны.
Вечером место моего отца за столом осталось пустым.
— Он, наверное, решает какие-то важные вопросы, — сказала мать, но ее слова прозвучали так, словно она сама себя успокаивала. — После бунта сегодня утром, конечно, кое-что нужно сделать.
— Это значит, что людей снова отправят на Кондао? — спросила я, хотя и знала, что такие вопросы, как этот, были неприятны моей матери.
Но я не могла думать ни о чем, кроме как о выстрелах и пулях, которые иногда убивают ни в чем не повинных людей.
— Да, конечно, если эти люди бунтуют против правительства и императора, они должны быть наказаны.
При этом мать дрожащей рукой поднесла стакан с водой ко рту, выпила глоток и невидящим взглядом уставилась в пустоту.
Мой отец не пришел домой и после ужина. Нянька отправила меня в постель, но, как только она исчезла, я вылезла из-под одеяла и уселась у окна. Оттуда мне было довольно хорошо видно улицу. Однако там были только торговцы, тащившие свои повозки домой, и несколько мужчин, которые, втянув головы в плечи, поспешно перебегали через улицу.
Тем не менее я сидела там в надежде, что что-то произойдет. А потом у меня отяжелели веки и я погрузилась в какой-то странный сон, в котором были солдаты, и огонь, и корабль, на палубе которого стояло несколько дюжин клеток.
Когда кто-то тронул меня за плечо, я испуганно проснулась и увидела перед собой лицо Тхань, освещенное лунным сиянием.
— Там, внизу, какие-то мужчины в форме, — еле дыша, сообщила она. Очевидно, она взбежала вверх по лестнице. — Мне кажется, они говорят о твоем отце.
Мое сердце забилось так сильно, что я стала хватать воздух ртом. Мужчины в форме — это либо полицейские, либо солдаты. Что им здесь надо? Поскольку мой отец вряд ли принадлежал к повстанцам, они же не могут его арестовать!
— Давай пойдем посмотрим, — сказала я, хватая Тхань за руку.
При этом я заметила, что ее пальцы были холодными как лед, словно она чего-то сильно боялась.
Мы вместе прокрались к лестнице. Няньки нигде не было видно, как и других слуг. Зато на нижнем этаже раздавались возбужденные голоса.
Я уловила лишь обрывки фраз, как-то связанные с восстаниями и смертью. Моя голова была не в состоянии свести их воедино.
Последовавший за этим плач моей матери оказался чем-то вроде отсутствующей части мозаики. Мать рыдала так ужасно, что мой позвоночник, как мне показалось, от страха превратился в лед. Мое сознание не хотело верить в это, но сердце уже все знало.
Я молча сидела на корточках рядом с Тхань и смотрела сквозь перила лестницы. Моя подруга, казалось, так же, как и я, поняла, что этой ночью с моим отцом произошло нечто ужасное. Но она ничего не говорила.
Когда взрослые в конце концов вышли в холл, жизнь снова вернулась к нам. Мы быстро шмыгнули наверх в мою комнату. Там мы уселись на пол.
— Он мертв, правда? — спросила я Тхань.
Она опустила голову и ничего не сказала. Этого ответа было достаточно. В тот момент мне следовало бы заплакать, но почему-то у меня в ушах все еще стояли рыдания Тхань, оплакивавшей свою мать.