Элоиза Джеймс - Жажда любви

Он рассмеялся.

– Белые – это вы.

Смех мгновенно стих.

– Понятия не имел, что играю с вами, не говоря уже о том, чтобы выиграть.

– Жизнь полна приятных сюрпризов.

– Значит, это я осадил слона ладьей?

– Совершенно верно.

– Но почему вы позволяете мне выиграть?

– Вовсе нет. Вы честно заслужили победу и прекрасно играли. Потребовалось всего пять ходов.

– Должно быть, вы очень справедливы, чтобы так играть.

– Самое трудное – вовсе не справедливость, а попытки играть так, словно я – это вы.

– Потому что… – поднял брови герцог.

– Вы превосходный шахматист. Пусть уж лучше я буду играть вместо вас, чем это сделаете вы сами.

Бомонт отрывисто рассмеялся.

– Именно поэтому я так редко выигрываю у вас, – призналась Джемма.

– Так мы часто играем?

Она кивнула:

– Каждый раз, оставаясь без партнера, я обращаюсь к вам. Герцог поднял ладью:

– Значит, я нечто вроде промежуточной станции между партнерами?

– Похоже, вы путаете постельных партнеров с шахматными, – возразила Джемма. – Мужчины, увлекающиеся шахматами, как правило, ничего не стоят в постели. Для этих подвигов необходимо воображение совершенно иного рода.

– Опишите мое искусство… в шахматах.

– Вы наделены даром предвидения, способностью детализировать игру и отвагой. Ваш недостаток состоит в том, что вы недостаточно дерзновенны, но превосходно умеете перехитрить, загнать в угол и уничтожить противника.

Бомонт помолчал, но она увидела, что его глаза улыбаются.

– Думаю, мои оппоненты в палате лордов согласились бы с вами. Ну а вы? Как играете вы?

– Я более талантлива, но чаще ошибаюсь. Из последних четырех партий вы выиграли три. Боюсь, что мне по душе безоглядный риск.

– Как интересно, что, притворяясь мной, вы обуздываете собственную импульсивность!

– Но я не считаю себя импульсивной, – возразила Джемма. – Уверяю вас, что когда я выигрываю, каждый мой ход – само совершенство. И я выигрываю довольно часто, когда играю с кем-то, кроме вас. Месье Филидор – единственный, кто регулярно оказывается победителем. Но и я много раз у него выигрывала!

Она чувствовала его взгляд, но отказывалась поднять глаза.

– Насколько я понял, – сдавленно пробормотал он, словно что-то его душило, – у вас вовсе не было нужды возвращаться в Лондон. И вы оставили в Париже много всего, что было вам дорого.

– Верно.

– За это я благодарен вам, – нерешительно признался он.

– Это всего лишь мой долг.

– Признаюсь, мне совсем не хочется оставлять титул и поместье племяннику.

– Он все так же глуп?

– Носит настоящую гриву из фальшивых волос. Фальшивые зубы и… как он сам утверждает, велит делать специальные накладки в чулках, чтобы ноги казались стройнее. Словом, еще и фальшивые ноги.

– Я еще не готова к близости, которая приведет к появлению на свет наследника, – выдохнула Джемма, по-прежнему не глядя на мужа. – Я привыкла к наслаждению ради наслаждения. Да и не слишком обрадована перспективой тех неприятных ощущений, которые неизменно связаны с беременностью. Возможно, после окончания сезона мы сможем уехать в деревню.

– Как пожелаете, – с поклоном ответил муж.

11 апреля

Девять часов

Бомонт-Хаус

Такого волнения из-за бала свет не видывал с тех нор, как принцесса Шарлотта посетила свое первое публичное празднество в Виндзорском замке. Хотя многие были уверены, что герцогиня Бомонт распростится со своей репутацией уже через несколько недель после прибытия в Лондон, – что ни говори, а все слышали истории о любовниках, которых она безжалостно бросала в Париже, – общество еще не отвергло ее, и, следовательно, каждый стремился посетить ее бал.

– Необходимо этим воспользоваться, – заявила мисс Шарлотта Тэтлок своей сестре Мэй. – Богу известно, эта герцогиня к следующей неделе может оказаться персоной нон грата.

– Я бы попросила тебя не говорить загадками, – фыркнула Мэй. Она смотрела в окно экипажа, пытаясь понять, чья карета следует за ними.

– Это не загадки, а латынь.

– Не вижу разницы. И кроме того, я знаю, почему ты так рвешься на этот бал.

– Повеселиться?

– О нет, дорогая Шарлотта! Ты просто надеешься, что ее дядюшка приедет в город повидаться с племянницей. Лорд Барнаби Рив.

– Я и забыла о нем, – довольно неубедительно пробормотала Шарлотта. – Разве он не отправился в деревню? Конечно, его не будет на балу. И ты не хуже меня знаешь, что он повредился рассудком.

– Как все члены семейства Рив, – заключила Мэй. – Разве ты не слышала, что герцогиня хочет представить обществу дочь Безумного Маркиза? Полагаю, в «Уайтсе» уже заключают пари относительно ее чудачеств, если можно так выразиться. Оказывается, Безумный Маркиз и Ривы – какие-то дальние родственники, так что все сходится.

Своей пустой болтовней Мэй могла свести с ума кого угодно!

– Я хочу своими глазами видеть, как все будет устроено, – не отступала Шарлотта. – Говорят, она намерена подать фрукты на ложе из пармских фиалок. Иногда фрукты укладывают на мох, и тут нет ничего оригинального. Но фиалки? Они обойдутся ей не меньше чем в триста фунтов.

– А мне ужасно любопытно увидеть ее наряд. Если, конечно, она соизволит его надеть. Герцогиня может повториться и приказать внести ее на блюде.

– Лично я не верю этой сказке. Должно быть, крайне неудобно лежать на холодном блюде и подвергаться постоянной опасности упасть на пол.

Судя по выражению лица, Мэй не согласилась с сестрой, но в этот момент экипаж остановился перед Бомонт-Хаусом.

– Только не говори, что забыла бал герцогини Клаверстилл, особенно после того, как едва не опозорила себя, танцуя всю ночь с Барнаби Ривом.

Шарлотта была самого невысокого мнения об умственных способностях сестры, и последняя фраза Мэй это подтверждала. Как могла Шарлотта забыть тот бал, на котором она влюбилась в Барнаби Рива? Хотя он так и не попросил ее руки и вскоре покинул Лондон, она его так и не забыла…

Вокруг царила сущая какофония: орали лакеи, переговаривались выходившие из карет гости. Сегодня Мэй надела очень ей идущее голубое муслиновое платье с небольшими фижмами. Шарлотта, гордившаяся собственной элегантностью, была ослепительна в узорчатом шелке. К сожалению, это все, что можно было сказать о сестрах. Никакого сравнения с тем балом, где Шарлотта всю ночь танцевала с лордом Барнаби Ривом, в полной уверенности, что выйдет замуж в ближайшие несколько месяцев.

– Давай поскорее войдем, – обратилась она к сестре, поправляя на плечах палантин из английских кружев. – Нужно еще представиться герцогине!

Но оказалось, что первым, кого они увидели, был сам герцог.

– У него ужасно злой вид, – прошептала Мэй, приблизившись к длинной цепочке гостей, спешивших поздороваться с хозяевами. – Понять не могу, почему ее светлость вернулась из Парижа. Вряд ли они будут счастливы вместе.

– Возможно, она устала от Франции. Я слышала, что летом там ужасно жарко.

– Нет, тут что-то другое, – возразила Мэй, с того рода энергией, которая предполагала, что Шарлотте всю ночь напролет придется слушать высказывания сестры на эту тему.

– Добрый вечер, – с поклоном приветствовал герцог. Девушки почтительно присели в реверансе.

– Герцогиня только что проследовала в бальную комнату, – сообщил герцог, неодобрительно хмурясь. – Уверен, она будет счастлива видеть вас, мисс Тэтлок и мисс Шарлотта.

– Господи, – прошептала Мэй, когда они поспешно отошли. – Он такой грозный! Смотри, Шарлотта, неужели это Вильерс? Вон там, на другом конце комнаты?! Не может быть! Он никогда не разговаривает с Бомонтом!

– Должно быть, знаком с герцогиней… Тут открываются весьма интересные возможности!

– Какие именно?

Иногда Мэй бывала на удивление несообразительной.

– Может быть, Вильерс обратит внимание на жену Бомонта, – терпеливо объяснила Шарлотта. – Кажется, у Вильерса сейчас нет любовницы, так ведь?

– Кто знает? Этот человек увлекается исключительно шахматами.

– Знаю, но между матчами он одержал множество побед над светскими дамами.

– Он так груб! – пожаловалась Мэй, взбивая волосы. – Я его просто не выношу! Может, стоит отдать Маддлу два танца, как по-твоему? А вот и он!