Теперь, размышляя обо всем этом, он в первый раз, после рокового утра в замке Дезанж, почувствовал душевную радость и покой; ведь он скоро будет наслаждаться зрелищем счастья двух единственных существ, которых он любил на этом свете.
Ему было приятно заранее представлять себе это счастье.
Наконец он уснул, измученный духотой и угольным дымом, предварительно попеняв на французское правительство за его скупость.
За утренним завтраком он опять вспомнил о Гизе, и в его душе опять шевельнулось какое-то смутное подозрение.
Этот старый дурак сказал ему, что Жюльен и не думает жениться. Странно, если только это соответствует истине. Но соответствует ли? — вот в чем вопрос. Но лгал Гиз или не лгал (что за отвратительное масло!), его испуг при известии об отъезде Колена в Тунис, во всяком случае, наводил на размышления.
Колен обсуждал этот вопрос со всех сторон, и это помогло ему примириться с плохим завтраком.
В Марселе ему удалось прилично пообедать, а буфет трансатлантического парохода оправдал все его ожидания.
После краткого отдыха в стенах «Сплендида» он облекся в легкий белый костюм (Колен не был щеголем, но все-таки заботился о своей наружности), приказал подать себе мотор и поехал к Жюльену.
Он не отдавал себе ясного отчета в том, что его ожидает, но смутно мечтал о встрече с Жюльеном и Сарой, о том, как Жюльен будет благодарить его, а Сара вспоминать его заботы и внимание.
Может быть, ему даже удастся поцеловать ее на правах папаши, роль которого заранее предопределена ему в этом союзе трех.
Потом он будет гулять и беседовать с Сарой.
Он понимал, что от него потребуется много исключительного такта в этих исключительных обстоятельствах, и был уверен, что окажется на высоте положения.
Он с удовольствием осматривался, не пропуская ни одной женщины, с покрывалом или без покрывала, и наслаждался видом снующей по улицам толпы, которая была так живописна в этой знойной и благоухающей атмосфере Востока, которая для европейцев типа Колена является синонимом распущенности и тайного, привлекательного порока.
Он без доклада проник к Жюльену и громко окликнул его по имени.
На улице было еще светло, но в вестибюле уже горело электричество.
Дом, в котором жил Жюльен, — большое здание в мавританском стиле, которое вполне отвечало вкусам и нуждам своего хозяина.
Колену понравились строгие, может быть, даже слишком строгие, линии его архитектуры. Он прошел через анфиладу комнат и остановился перед парчовой портьерой, которая тяжелыми, точно окаменелыми складками висела от потолка до пола.
Колен откинул ее движением рук и попятился.
Жюльен полулежал на диване, окруженный подушками, а у его ног, с бокалом вина в руках, стояла бледнолицая, чернокудрая красавица с накрашенными губами и глазами.
— Прелестно! — воскликнул Колен, забывая обо всем на свете. — Алло, Жюльен! Как я вижу, вы не лишены комфорта!
Жюльен вскочил с места и расхохотался.
— Алло! Присаживайтесь.
Он уселся рядом с Коленом и отдал какое-то приказание по-арабски: девушка скрылась, сверкнув своими белыми зубками.
— Ну и ну!.. — мог только сказать Колен, наслаждаясь этой гаремной обстановкой.
— Что ну? — небрежно переспросил его Жюльен.
Колен только теперь рассмотрел Жюльена.
— У вас неважный вид, мой мальчик! Слишком много шербета, шампанского и любви, не правда ли?
Жюльен иронически улыбнулся.
— Я только что получил телеграмму из министерства, — сказал он, передавая Колену и телеграмму и ключ для разбора шифра.
— Вы здорово поработали здесь, — сказал Колен, ознакомившись с содержанием бумаги, — пора и домой. Вас вызывают по делу Вантреза, и министерство как будто ничего не имеет против этого.
— Мне это безразлично. Я все равно никуда не поеду.
— Как не поедете! Что вы хотите этим сказать? Ведь ваша миссия кончена и…
— Я решил обосноваться здесь окончательно.
Колен расхохотался.
— Забавная идея, дружище!
— Это мое твердое решение.
Красавица снова появилась с кофе и ликерами и на коленях предложила их Колену; созерцая ее прелести, Колен на мгновение забыл затруднительность текущей проблемы.
— Надо думать, что она не попадется на глаза графине, — подмигнул он Жюльену, когда девушка вышла из комнаты.
Мысль о Саре заставила его более критическим взором взглянуть на поведение Жюльена.
— Все это прекрасно, мой милый, пока человек свободен; я первый стою за это, но в вашем положении, после всего того, что вынесла из-за вас эта молодая женщина, и принимая во внимание ее исключительную преданность…
Он умолк, подавленный потоком собственного красноречия и не вполне уверенный, что избрал верный путь для образумления Жюльена.
Жюльен вздрогнул, и только в эту минуту Колен заметил, как плохо он выглядит: его бледное, осунувшееся лицо казалось возбужденным, полузакрытые глаза сверкали лихорадочным блеском.
— Вы переутомились, — сказал Колен, — ваш последний рапорт — чудо искусства. Ради Бога, объясните мне, как у вас хватает сил и энергии работать после всего того, что было? Я был уверен, что вы выбудете из строя, и очень боялся, что, узнав обо всем, вы немедленно вернетесь в Париж. Уверяю вас, это было самое ужасное время в моей жизни.
— О чем вы толкуете? Я что-то не улавливаю, — с беспечным любопытством сказал Жюльен.
— Я говорю о вашей карьере и о тюремном заключении графини, больше ни о чем, — ядовито ответил Колен.
Он чувствовал себя обиженным холодным приемом Жюльена.
Разве от людей можно ждать благодарности!
Жюльен спустил ноги на пол и взглянул на Колена.
— Вам не кажется, что тема устарела? — презрительно заметил он. — Вам, вероятно, неизвестно, что графиня приезжала сюда месяц тому назад?
— Нет, известно. Когда же свадьба?
— Свадьба? — Жюльен расхохотался.
Колен внезапно почувствовал, что он очень устал, как от путешествия, так и от этого неприятного, двусмысленного свидания; он решил объясниться начистоту.
— Я вас спрашиваю, когда вы женитесь на графине? Именно об этом, — сказал он резко и торжественно. — Вам можно позавидовать. И красавица, и молодая, и так любит вас, что не побоялась года тюрьмы ради вашего спасения. Я начинаю сомневаться в вашей добропорядочности, Жюльен, поскольку вы можете еще колебаться в этом вопросе. А где остановилась графиня? В моем отеле ее нет.
Жюльен приблизился к Колену с угрожающим видом.
— В последний раз прошу объяснить мне, что вы подразумеваете под вашими словами? Графиня сидела в тюрьме из-за меня? Я — счастливейший человек в мире? Один из нас, очевидно, лишился рассудка! Графиня убила Шарля Кэртона и очень легко отделалась. Вы всячески содействовали ей, я это знаю от отца, и благо вам будет, но если при этом вы влюбились в графиню, при чем тут все-таки я?
Колен всплеснул руками и вскочил с места, его лицо стало багровым; тем не менее он заговорил сравнительно спокойно:
— Вы спрашиваете, кто из нас сошел с ума? Конечно, вы! Вы осмеливаетесь говорить мне, что графиня убила Кэртона! Вы морочите меня, меня, который столько выстрадал и так долго молчал, который выволок вас из той комнаты, раздобыл для вас яхту и замел ваши следы во Франции, пока ваш отец расчищал вам дорогу за границей. Что же касается ваших намеков насчет меня и графини, то берегите свою жизнь! Он осмеливается важничать передо мной, издеваться над графиней! Беспринципный ренегат, выезжающий на любви женщины!
Колен умолк, испуганный злобными раскатами своего голоса. Он взглянул на Жюльена, который, в свою очередь, не спускал с него испытующего, лихорадочного взора, и сжал кулаки, готовясь к защите.
— Сядьте на свое место, Колен, — раздался спокойный, повелительный голос Жюльена.
Колен повиновался, словно загипнотизированный.
— Ну, а теперь объяснитесь, — сказал Жюльен, садясь с ним рядом.
— В моих письмах были исчерпывающие объяснения, — мрачно возразил Колен.
— Какие письма? Писанные где и когда?
— В конце прошлого и начале этого года.
Жюльен ничего не ответил, и Колен заговорил опять.
— Я все время писал вам о графине, передавал ее поручения. Иносказательно, конечно, но вы все-таки могли понять, в чем дело. Когда она заболела, я опять писал вам. Я узнал об ее болезни от Лукана и никак не мог понять… — Он не докончил своей фразы.