– А как же институт? – спрашивает Катя, когда с ветчиной, сыром и хлебом покончено.
– Бросила. Ты же знаешь, что химия это не мое. Как бы я не старалась, вряд ли у меня получится продолжить славный род аптекарей.
Да, бабушка и мама провизоры, и очень хотели, чтобы я тоже им стала. Людям всегда будут нужны лекарства, работа непыльная, зарплата хорошая и побоку, что душа не лежит. Работа не должна нравиться. Я же в корне с этим не согласна, трудности, конечно, закаляют, но только когда интересна сама цель.
– Как Елена Дмитриевна на это согласилась?
– Мне разве нужно ее согласие? Мне уже девятнадцать, Кать, не пять.
– Она не в курсе? – Подруга деловито заправляет длинную мелированную прядь за ухо и делает глоток кофе.
– Я ей рассказала. Вчера.
– О господи, Вета! И что они сказали?
– Устроили великую трагедию, – пожимаю я плечами. – Особенно отчим. Он вроде как ответственный за меня и все такое.
Нет, Александр Федорович – нормальный мужик, но иногда он слишком перегибает. И не понимает, что я давно в их новой с мамой семье лишняя.
– На мою жизнь у меня свои планы.
– Понимаю, – тянет подруга. – Это то, что я думаю?
Ответить я не успеваю, потому что кто-то звонит в дверь, точнее в домофон, и Катя буквально выбегает в коридор.
Ждет кого-то?
Впрочем, она так же быстро возвращается.
– Э-м-м… Вета, кажется, это по твою душу.
– Чего?
Мои глаза, по ощущениям, становятся большими-пребольшими, потому что за мной могли явиться только мама или отчим. Но нас разделял полуторачасовой перелет, а я в Москве всего ничего. Это просто не могут быть они, потому что телепорт еще не изобрели.
– Это Никита, – объясняет Катька. – Омельчин.
Мой сводный брат?!
Да я скорее поверю, что я выиграла миллион, чем в том, что он здесь. Потому что не представляю кто или что может заставить Ника Омельчина явиться за моей душой или телом. Или за всем вместе. Да и вообще заставить делать что-либо. Наша общая история тому доказательство.
Никита – старший сын Александра Федоровича и мой сводный брат. Чисто номинально, потому что когда отчим женился на маме, Ник уже давно учился и работал в столице. Так что мы впервые с ним встретились на свадьбе родителей. Ну как встретились, скорее, я его впервые увидела вживую, а не на фото. Было столько гостей, что нас просто забыли представить друг другу. А я боялась подойти к нему сама. Высокий, темноволосый, широкоплечий, он тогда показался мне самым красивым парнем, которого я когда-либо видела. Поэтому я краснела, бледнела и весь вечер просто пялилась на него, не решаясь сделать шаг и сказать: «Привет! Я твоя сестра». Казалось, что он сдвинет широкие брови и пробуравит меня недовольным взглядом. Когда же все-таки решилась, выяснилось, что он уже уехал.
Потом я долго ругала себя за трусость и мечтала о новой встрече с Никитой несколько месяцев. У меня было оправдание: мне тогда исполнилось двенадцать, и я хотела, чтобы у нас с мамой появилась настоящая семья, а у меня – братья или сестры. В моем случае брат был один, и жил он в другом городе.
К следующему визиту Никиты к отцу мои мечты так и не развеялись. Я тогда решила исправить оплошность со знакомством и подошла к нему первая: выбежала на крыльцо дома, споткнулась и едва не сбила Ника с ног. Наверное, только благодаря силе и умению брата балансировать, мы тогда с этого крыльца не улетели. Потому что хрупким подростком я не была. Но когда я на долю секунды оказалась в его объятиях, из меня повторно выбило весь воздух, а от прикосновения ткани пиджака к щеке и аромата мужского парфюма закружилась голова и подкосились колени. Не знаю, из-за чего мне стало более стыдно: от собственной неуклюжести или реакции на его прикосновения.
– Ты кто? – лениво спросил Никита, отодвинув меня и поставив на ступеньку ниже.
Я так долго готовила эту фразу, что выдала ее без запинки:
– Я твоя сестра.
Скептически меня оглядев, выдал он:
– У меня нет сестер, детка.
– Теперь есть, – нашлась с ответом я. – Я.
За смелость (хотя скорее за глупость) меня удостоили пристальным взглядом. Казалось, он просканировал меня от макушки до пальчиков ног, которые не скрывали старые резиновые шлепанцы. Темно-рыжие кудри, с которыми не справлялась ни одна расческа, круглое веснушчатое лицо и пухлую фигуру. И озвучил свой приговор:
– Ошибаешься.
Ник шагнул в дом, тем самым показывая, что разговор закончен. И мне бы тогда остановиться, поверить этому не мальчику, но мужчине. Проблема была в том, что я с детства отличалась целеустремленностью и препятствия меня не пугали. Поэтому в тот момент решила, что сделаю все, чтобы понравиться Омельчину.
За что потом очень сильно поплатилась. И о чем очень-очень хотела бы забыть.
В общем, сейчас нас ничего не связывает. Пусть так и остается.
Но какого он здесь забыл?
– Я бы на твоем месте дверь не открывала, – предлагаю я. Потому что Никита – последний, кого мне хочется сейчас видеть в моей новой жизни. Более того, я не собираюсь с ним видеться в принципе.
– Думаешь, его это остановит? – хмурится Катя.
– Его время стоит дорого, так что вполне вероятно, что Ник свалит минут через пять. Хотя ты можешь сказать, что меня здесь нет.
Подруга поджимает губы:
– Вет, я уже впустила Омельчина в подъезд и сказала, что ты тут.
Если бы у меня была машина времени, я бы прыгнула в нее и отмотала время назад, чтобы не позволить Емцевой нажать эту клятую кнопку домофона. Но такой машины у меня нет, зато есть сводный брат за дверью. Поэтому я бросаю на Катю яростный взгляд, поднимаюсь и решительно направляюсь к выходу. И по пути готова мысленно надавать себе оплеух. Потому что прошло то время, когда я была готова бежать за Ником на край света.
Но готова ли я встретиться с ним лицом к лицу?
«Готова!» – рычит чувство собственного достоинства. В конце концов, моя сопливая юношеская влюбленность прошла, я теперь девочка взрослая и даже одна в большом городе. Мне все по плечу!
Поэтому я быстро поворачиваю ключи в замке и резче, чем собиралась, открываю дверь.
Омельчин стоит на лестничной клетке и вертит солнцезащитные очки в руках. Лучше бы он их не снимал, потому что взгляд темно-серых глаз как выстрел в грудь и навылет. Я, кажется, забыла какой он высокий, и в плечах Ник стал только шире: светлая рубашка не скрывает рельефности мышц. Раньше его черты были мягче, теперь же все в нем говорит о силе и опасности. Он будто шагнул со страниц «Форбс». Буквально! Просто перекроил под себя две реальности, и оказался поближе к моей.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю хрипло, потому что Ник выглядит еще мужественнее, чем в моих воспоминаниях. Он изменился, и стал еще…
– Приехал за тобой, Елизавета.
Самоувереннее!
А вот голос у него не изменился: такой же низкий, глубокий. Даже мое полное имя не режет слух, но именно этот факт вытряхивает меня из ступора, в который я впала.
– Елизаветой меня называет только бабуля.
– Плевать, – и судя по тону, он с собой честен. – У тебя есть десять минут, чтобы попрощаться с подругой и успеть на ближайший рейс домой.
– Я только приехала и домой не собираюсь.
– Это не обсуждается.
– Еще как обсуждается! – зверею я. – Как ты вообще меня нашел?
– Отец дал адрес, где тебя искать, а конспиратор из тебя так себе.
Мысленно вспоминаю все матерные слова из собственного лексикона. Потому что мама, естественно, знает, где живет Катя. А еще знает, что кроме Емцевой у меня в Москве никого нет. Ну если не считать самого Омельчина, но он последний человек в столице… Нет! Он последний человек в мире, с которым я буду жить в одной квартире.
– Нянька из тебя тоже так себе, – отвечаю и со злорадством самоубийцы наблюдаю, как сжимаются тонкие губы и раздраженно раздуваются его ноздри. – Я уже взрослая девочка, и ты должен это понимать.
Я подразумеваю то, что он сам однажды выпал из семейного гнезда и отправился покорять столицу. Надо сказать, успешно. Никита закончил МГУ и параллельно открыл свое дело, начинал с небольшого тренажерного зала, а теперь у него сеть спортивных клубов по всей стране. Хотя отчим из тех людей, кому не нравится, когда кто-то поступает им наперекор, и даже спустя несколько лет не простил сыну разрушенной отцовской мечты увидеть Ника чемпионом. Сводный брат отказался от спортивной карьеры и из-за этого основательно разругался с отчимом.