Как хитро придумано!

И тогда становилось совершенно очевидно, зачем появился Флинт Ратледж в Монтелете. Гарри пригласил Оливию для того, чтобы продать ее, Дейн, Клею. И она сыграла бы как раз на руку отцу. Если бы Клей согласился на ней жениться, Гарри вообще ничего не пришлось бы за нее предлагать.

Она бы сама все для него сделала. Должно быть, Гарри всерьез запаниковал, увидев вместо Оливии незнакомца, даже если он и приходился Оливии старшим сыном. Гарри к этому не был готов.

Дейн испытала мстительное удовольствие от того, что столь тщательно продуманный и красиво сработанный план провалился из-за недомыслия Клея и приезда Флинта Ратледжа.

Все складывалось как нельзя лучше. Флинт производил впечатление человека целеустремленного. Этот Ратледж не из тех, кем Гарри мог бы манипулировать.

Впрочем, ей-то какое дело. Он все равно ее не возьмет. Ни гроша на нее не поставит.

Все, о чем она мечтала, получить разрядку – сладостное ощущение, когда, как следует разжевав, она просто возьмет и выплюнет его.

Почему бы нет?

В этот момент размышления Дейн были прерваны появлением всадника – он приближался со стороны пребывавших в печальном запустении полей Бонтер.

С этого расстояния узнать человека она не могла, но кому бы это быть, как не ему самому, Флинту Ратледжу? Кому бы еще пришло в голову кататься верхом в этих местах?

Она направила Боя туда, где заметить се было труднее всего, под дерево, росшее возле кустарника.

Почему бы нет? Что она, собственно, теряет? И вообще, есть ли ей что терять?

Колода роздана. Карты в этом мире достаются лишь мужчинам. Они играют по своим правилам. Она не смогла остановить Клея, ей не удалось уговорить его остаться. Она не смогла переубедить отца. Смогла бы она хоть одного мужчину заставить покориться своей воле? Одного мужчину – того, кто отказался от нее с легкостью, с которой стряхивают соринку с рукава. Смогла бы она соблазнить его? Довести до той точки, когда желание превозмогает все, а потом насладиться сполна: отослать прочь.

Действительно ли ей хотелось сыграть в эту опасную игру с Флинтом Ратледжем?

Насколько эта игра опасна, если Гарри вознамерился во что бы то ни стало сбыть дочь с рук тому, кто проявит интерес? Ее будущий муж даже не ее будет покупать, а приданое: Монтелет и все прочее. То, что Гарри захочет за нее отдать. Все, что не перейдет Питеру и этой суке Найрин.

Документы и обещания – любой потенциальный муж, считающий себя достойным этой роли, будет на этом настаивать. А ее мнения никто даже не спросит.

...сладкие поцелуи...

И медовые речи – женщины всегда падки на слова. Дейн задумчиво смотрела вслед всаднику, который, свернув на проселок, постепенно скрылся из вида.

Проезжая по пришедшим в упадок полям Бонтера, Флинт прятал свой гнев под маской бесстрастности. Ничего не изменилось. Ровным счетом ничего. Приходил сезон сбора урожая, и рабы отказывались трудиться. Никакие громкие речи тех, кто ошивался в столице, ничего не могли изменить.

Вот уже три дня он большую часть времени проводил в полях, из которых только половина была засажена. В садах тоже царило запустение. Сорная трава по пояс. Оливия допустила такое безобразие, а что с этим теперь делать ему, он и понятия не имел.

Но мать рассчитывала на то, что сын что-то исправит. Флинт никогда не видел, чтобы отец прикладывал усилия к наведению порядка. Не было заметно и участия Клея. Флинт чувствовал, что эта земля принадлежала ему от начала времен и, дремлющая, лишь ждала, когда он пробудит ее ото сна.

И не одна лишь земля. Он чувствовал, что и в его душе есть что-то скрытое, ничем не проявлявшее себя до сих пор. Но оно вот-вот готово проснуться, как эти поля. Это чувство возникло у него сразу, как только Флинт ступил ногой на землю Бонтера.

Эта земля была его, всегда была и будет.

А все остальное может подождать. Года два или три...

Он даже не удивился, что начал мыслить категориями вечности. Воспринимать жизнь как нечто постоянное. И это несмотря на то что Флинт ненавидел установившийся здесь жизненный уклад. Он ненавидел его столько, сколько помнил себя.

Но теперь он должен был жить той жизнью, которая была ему завещана. И иной не будет. Ему ничего не оставалось делать, как смириться и подчинить этот уклад себе.

И ничто не могло остановить Флинта – даже слоновье упорство Гарри Темплтона в желании приобрести Бонтер любой ценой. Гарри не побрезговал выставить в качестве приманки собственное состояние и тело своей дочери.

Он собирался заключить сделку с Клеем, пригласив в качестве брокера Оливию. Богатства Монтелета должны были послужить средством убеждения. Управляющий Гарри освободил бы Клея от любой ответственности за Бонтер, и тогда Клей смог бы спокойно проматывать приданое, что Гарри собирался отдать за дочь. Какой славный расклад для Клея! Но тут все срывается с возвращением старшего братца.

И вот теперь дочка Гарри ездит по меже, разделяющей две плантации. Несколько раз туда и обратно. О чем она думает? Что гложет ее? Мысль о мщении? Хочет отомстить ему за непочтительность и бестактность?

Флинт, разумеется, успел заметить ее. Глаза его были привычны к тому, чтобы выглядывать врага в прериях. Он заметил ее еще в тот, первый раз, два дня назад, когда она поспешила юркнуть от него под дерево.

Потом Дейн приезжала сюда на следующий день и еще несколько раз. Что она замышляла? К чему готовилась? Он понимал, что в гневе она пойдет на все. Флинт скорее доверился бы гремучей змее, чем женщине в гневе.

На четвертый день он поднялся на вершину холма. И решил ждать гостью здесь.

Иногда стоит подняться на холм, чтобы посмотреть на все с иной точки. Все видится по-другому даже с высоты десяти футов.

Отсюда он мог видеть на несколько миль вокруг, до самой старицы в низине. Плодородные поля Монтелета, множество рабов, прорубающих себе путь в высоких зарослях сахарного тростника. На полях кипела работа: одни рубили тростник, другие оттаскивали его в сторону и грузили на телеги. Флинт даже видел покатую крышу усадебного дома в Монтелете, утопающего в зелени сада. И веселую яркую зелень лужайки.

Но стоило Флинту посмотреть в противоположном направлении, как глазу открывалась удручающая картина запустения. Сезон закончился, так и не успев толком начаться.

Он видел будущее Клея, его наследство, каким оно было бы, ибо Гарри Темплтон все равно присвоил бы его себе.

Теперь этому не бывать!

Флинт гадал, знал ли Гарри о том, что Клей сбежал, когда приехал его ненавистный старший брат...

Неожиданно Флинт заметил ее. Было так, словно он увидел ее впервые. Дейн поднималась по склону холма так медленно, так плавно, что приближение ее было подобно тому, что бывает во сне. Или в мечте. Она сама была подобна мечте. Одета девушка была в свободное платье, которое позволяло ездить верхом. Ее золотистые волосы на этот раз были скручены в узел и заколоты на затылке.

Она соскользнула с коня и привязала его к дереву, а сама, прислоняясь к стволу, стала смотреть туда же, куда совсем недавно смотрел Флинт. Он видел, что она пышет гневом. Ярость сверкала в ее глазах. Она сдерживала ее из последних сил, изливая во взгляде, направленном в сторону Монтелета.

«Неужели ей нужен Клей?» – подумал Флинт, и у него сильно забилось сердце.

Она красива. Она не выглядит сумасшедшей...

Впрочем, может, девушка лишь казалась ему таковой. Ведь она была его воплощенной мечтой. Единственное, в чем Флинт мог быть уверен относительно Дейн, так это в том, что язык у нее острее змеиного жала и стреляет она отлично.

Поэтому Гарри готов был продать ее любому, кто мог лучше делать это. Или это всего лишь заговор с целью выманить Клея...

Он ее не получит! Этому не бывать...

Казалось, девушка угадала мысли Флинта. Она резко обернулась, лицом к Бонтеру и прошептала злобно:

– Черт бы побрал тебя, Клей. Черт бы побрал тебя за твою ложь и предательство... – Она опустила плечи. – Господи, покажи мне, что делать. Научи меня...

Флинт превосходно рассчитал время – он соскользнул с ветки и, навалившись на Дейн, свалил с ног. Она была такой мягкой, такой нежной. Ему казалось, что она тает под ним.

Его мечта... Его реальность.

Земля качнулась. Флинт взглянул Дейн в глаза и увидел в них вражду. Но это не имело значения: он хотел почувствовать ее губы, ощутить медовый вкус ее языка.