Дейн потягивала чай. Медленно тепло разлилось по телу. Дейн почувствовала спокойствие и уверенность. Самой себе показалась сильнее.
– Мама Деззи о вас побеспокоится, – сказала старая няня, похлопав ее по плечу и неожиданно ущипнув. По телу Дейн пробежала вторая волна тепла.
Вот что такое волшебство.
– Не могу я покинуть Монтелет, но я буду творить заклинания, я буду о вас заботиться, мисс Дейн. Не бойтесь ничего, я не дам этой злой женщине вас обидеть. Обещаю, мисс Дейн, обещаю.
Лидия никогда раньше не бывала в Монтелете и потому бродила по дому, высматривая и вынюхивая, и ее любопытство переступало грани приличия.
Разумеется, в столовую она не заходила. Тело Гарри находилось там, и дверь была закрыта.
А наверху Питер, Тварь, Оливия и священник обсуждали, как все будет происходить.
Она ненавидела Тварь. Она сильно смахивала на ведьму, которая сперва околдовала Гарри, а теперь, похоже, взялась за сына.
Разумеется, никто, кроме Лидии, этого не замечал. Она забрела в зал, где Питер занимался написанием траурных писем, которые должен был доставить соседям расторопный и неглупый раб по имени Магнус.
– Мама Деззи позаботится об угощении, Тул и Праксин помогут. Все будет как полагается, – говорила Оливия. – И, Найрин, мы пошлем письмо вашей матери, чтобы она смогла за вами приехать.
– А это надо?
– Моя дорогая, вы не можете оставаться здесь сейчас, это просто невозможно.
«Спасибо, мамочка», – мысленно поблагодарила мать Лидия, прятавшаяся за дверью.
– Конечно, вы правы, – неохотно и без намека на благодарность согласилась Найрин.
– На самом деле я вынуждена настоять на том, чтобы вы сегодня же вернулись с нами в Бонтер, – продолжала Оливия, сделав вид, что не замечает, как напряженно вытянулась Найрин и какой томный взгляд она бросила на Питера, который, надо сказать, не произнес ни слова в ее защиту.
«Они все одинаковые, – подумала Найрин. – Все – одно притворство. Ничего настоящего».
– Завтра, – ровным голосом ответила Найрин. – Завтра я поеду к вам, а сегодня я бы хотела остаться с Гарри. Я многим ему обязана. Он взял меня к себе в дом, обращался со мной как с членом семьи, заставил меня почувствовать, что мне рады, что я дома... – Она снова взглянула на Питера и улыбнулась своей ускользающей кошачьей улыбкой. – И Питер. Мы только встретились, а я чувствую, будто обрела брата, которого у меня никогда не было.
– Конечно, дорогая, – сказала Оливия, тронутая искренностью Найрин. – Конечно, и Люсинда здесь, и Зенона, и мама Деззи, которая так участлива.
– О да, – сказала Найрин. – Я так люблю маму Деззи.
– Ну, хорошо. Это вполне приемлемо. Я пойду поговорю с Зеноной. Кстати, кто-нибудь видел Дейн?
– Вполне приемлемо, – пробормотала Найрин и, следуя за Оливией, специально прошла рядом с Питером, чтобы коснуться его своим телом. – Приемлемо. Для меня.
Еще одна душная ночь. Бонтер укрыла мгла, черным туманом пробираясь в комнаты. Она казалась живым существом. Ни пошевелиться, ни думать. Ты просто лежишь и терпишь эту муку в надежде, что придет сон и вместе с ним избавление.
Флинт не мог уснуть. Смерть Гарри потрясла его, заставила задуматься о том, о чем не хочется думать. О том, что человек смертен. И он никогда не знает, когда настигнет его смерть. Да, жизнь Гарри казалась пустой и напрасной. Но даже мертвый он продолжал вносить сумятицу в жизнь других людей.
Наша жизнь кажется неприкасаемой – и жизнь Флинта, и Дейн, и его сестры; откуда взялась эта женщина с лживыми глазами и завистливой грязной душонкой?
Он скорбел. Скорбел о смерти Гарри и о рождении жизни между ним и Дейн, но более всего о смерти своего отца, которая и замкнула их жизни в одну неразъемную цепь. Дейн лежала в постели, чувствуя себя так, будто ее опоили. Замученная жарой и острым запахом трав и специй, которыми была набита кукла, она не могла думать.
– Носите ее под платьем, – говорила ей мамаша Деззи. – Привяжите ее к поясу и держите под платьем, если знаете, что эта женщина рядом. Слышите?
Она держала куклу, поражаясь тому, как точно она легла в руку, дивясь, какое у нее выражение лица и как тверды руки и ноги – как палки.
Всего лишь тряпичная кукла, но источающая спокойствие и уверенность.
И все же Дейн боялась уснуть, словно сон был сродни смерти. Гарри умер, и она не могла до конца в это поверить. Она поднялась, подошла к окну и уставилась незрячим взглядом в небо.
Темно – сплошная темень.
Он знал Бонтер так, что мог с закрытыми глазами пройти в любой уголок. И все же им владели неуверенность и беспокойство.
Ни огонька. Душный, влажный мрак. Даже свет луны рассеивался мельчайшими капельками влаги, зависшими в неподвижном воздухе. Будто сам Бог прикрыл луну ладонью, чтобы не светила так ярко.
Клей чувствовал себя баловнем судьбы – это чувство не раз обманывало его, когда он вел игру на большие ставки. Ставки, выше которых была лишь жизнь.
А теперь его жизнь была в руках жалкой служанки.
И все же, все же, она не могла его перехитрить. Ей не удастся выудить у него то, что она хочет, а в обмен не дать ничего. Она ответит за смерть отца. И это будет по справедливости – не зря она оказалась хранительницей тайны драгоценностей.
– Мистер Клей...
Это ее голос, тихий, как дыхание.
– Мелайн...
– Бумаги?
– Они у меня.
– Откуда мне знать, что в них то, что мне надо?
– Я хочу то, что есть у тебя.
– Ну да, конечно.
Она не знала, насколько может ему довериться.
– Мелайн, я серьезно. Я не играю с тобой. Я действительно хочу отдать тебе то, что у меня есть, в обмен на драгоценности. Это так просто.
– Совсем не просто, мистер Клей. Отдайте мне бумаги. Я дам вам кое-что, над чем вы могли бы подумать, а сама проверю бумаги.
– Как ты их проверишь? – Внезапно у него родились подозрения. – Ты хочешь сказать, что умеешь читать?
– Я их проверю своим способом, мистер Клей, и лучше вам меня не обманывать, иначе никакого обмена вообще не будет.
– Нет, такие условия меня не устраивают. Я отдаю тебе бумаги, а ты говоришь мне, где спрятаны драгоценности, и дальше мы идем разными путями.
– Думаете, я дурочка, мистер Клей? Думаете, меня так же легко обмануть, как мою маму? Нет, у меня мозгов побольше и я в вас не влюблена, мистер Клей, так что вам меня сладкими речами не обмануть.
Он чувствовал, что в нем закипает ярость. То, что эта жалкая служанка имела над ним власть, казалось верхом несправедливости.
Безумием!
Он обезумел, если позволил себе занять такую позицию, и он едва сдерживался, чтобы не дать волю гневу. Держался из последних сил. У него осталась только неделя, чтобы вернуть долг.
– Дай мне то, над чем я должен подумать, как ты сказала, – ледяным тоном сказал он.
– Дайте мне бумаги, мистер Клей.
Она протянула руку. Какая-то служанка ставила его перед собой на колени.
Он медленно вытащил из кармана документ и провел по ее ладони.
Она схватила бумагу, ухватила за кончик, но он не торопился разжимать пальцы.
– Думаешь, я дурачок? – прошипел он. – Только попробуй потяни – порвешь бумагу, и ничего тебе не достанется. Скажи мне, что я должен знать, и бумага твоя.
Она потянула и услышала грозный звук. Мистер Клей был сообразительным, слишком умным для нее, и так было всегда. Но она, как и мать, не собиралась отдавать все. Если он сможет понять намек.
– Мама сказала:
не ищи в крынке, не ищи в колодце, не ищи в поле и в лавке не ищи.
Оно придет сладким прямо тебе в руки и будет сладким на вкус.
Прямо с земли придет на стол, встанет там, доживет до завтра и окажется прямо у тебя под носом...
Вот оно, мистер Клей.
– Что оно? – не веря своим ушам, грозно спросил он. – Что оно, тупая девчонка? Это же дурацкая речевка, чтобы работать легче, это же – ничего, – прорычал он, вырвав у нее документ. – Черт возьми, ты слышишь меня, Мелайн? Я хочу знать где, и не уйду, пока не узнаю!
Он схватил документ и потянул его за оба конца. Мелайн казалось, что ее душа сейчас порвется.
– Мелайн!
– Я ничего больше не знаю, мистер Клей. Она научила меня этому, когда я была совсем маленькая. Как я могу помнить какое-то тайное место всю жизнь? Что вы думаете?
– Я думаю, что ты лгунья, что ты такая же тварь, как твоя мать, – прорычал он, швырнув документ в темноту.