Близ коттеджа ей встретился человек лет пятидесяти, вежливо представившийся Дейлом, смотрителем здешней усадьбы.
— Что же вы не позвонили? Я бы встретил на причале, — сказал он. — Я проветрил комнаты, прибрал все. Знаете, ведь в коттедже не жили с прошлого лета. Давайте сумку, я понесу. Ступайте за мною, я ориентируюсь здесь как кошка, даже в темноте. В шкафу и холодильнике вы найдете все необходимое. Если что-нибудь потребуется, я принесу, только скажите.
В другой ситуации она бы нашла домик для гостей очаровательным: огромные окна раскрывались на три стороны света, а в большой гостиной был камин, сложенный из необработанного камня. Стены покрывали сосновые панели, потолок поддерживали массивные деревянные балки. Широкий диван, убранный дорогим ковром, так и приглашал прилечь и отдохнуть.
— Как видите, здесь у нас тишина и покой, — говорил Дейл, наполняя вазу свежими фруктами. — Вы попали в хорошее место. Меня предупредили, чтобы вас не тревожили по пустякам.
Он еще что-то говорил, приготовляя ей ванну, включая обогреватели, но она почти не вслушивалась в назойливую болтовню.
Как только он ушел, она поняла, что впервые осталась абсолютно одна, с тех пор как отказала Данте. На нее нахлынули воспоминания, и наедине с собой ей некуда стало бежать от той тревоги, которая приходила с мыслями о ее поступке. С одной стороны, она жалела отца своих будущих детей, так разочаровавшего ее, с другой — именно этот мужчина вызвал к жизни половодье чувств одним только своим прикосновением.
— Зачем тебе эти игры, Лейла? — говорил он во время последнего их разговора. — Я не могу позволить тебе уйти просто так. Ты должна быть в церкви. Не глупи!
— Нет, я сказала, — отрезала Лейла, зная, что уступи она сейчас, и всю дальнейшую жизнь будет вынуждена принимать один за другим его ультиматумы.
— Будь по-твоему, дорогая. — В его голосе звякнул металл. — Ты не оставляешь мне выбора, понимаешь?
Она вспылила.
— Я еще никому не продавалась. И ты не исключение, Данте!
Сказав это, она сорвала с пальца подаренное им кольцо, которое, ударившись о кофейный столик, звякнуло и вылетело в открытое окно.
Что ему оставалось делать? Он поднялся к себе, налил скотча и принялся обдумывать, как преподнести новость семье, чтобы смягчить удар, и гостям, чтоб избежать осложнений в бизнесе.
Все это Лейла очень хорошо себе представляла. Чтобы отделаться от мрачных мыслей, она вышла на веранду. Луна, поднимавшаяся на юго-востоке, пробила слой негустых облаков и озарила призрачным светом воды залива, обрамленного грядой острых камней, за которыми простирался обширный пляж. А тем временем вокруг гостевого домика начинался ночной концерт лягушек и цикад.
Если бы она исполнила свою часть брачного контракта, сейчас бы у них с Данте начался медовый месяц. Могла ли она принять его имя, его кольцо и стать его женой перед Богом и людьми? Как бы это было? Любовный восторг и счастье на брачном ложе или холодный секс для здоровья без страсти и огня?
Посреди сияния ночи, глядя на великолепие залива, она вдруг испытала тошнотворный приступ отвращения к жизни, какого не испытывала никогда.
Слезы, застилавшие глаза, превращали луну в дрожащее серебряное марево. Данте прав. Не в сексе дело, они бы могли заниматься этим так часто, как хотели.
Тоска стала сильней. Его холодность, его отстраненность разбивали в прах ее мечты. Каждый раз, когда она собиралась завести разговор об этом, он менял тему, желая говорить только о детях, как будто ничто другое его не интересовало. Но теперь она больше никогда не будет обращаться к нему с просьбою помочь ее детям. Никогда!
Она вспомнила, как бросила ему в лицо:
— Ты всегда думаешь о бизнесе, о бизнесе, и только о бизнесе? Но я не сдамся, Данте! Хватит крайностей, обойдемся без ультиматумов и взаимного шантажа. Первый шаг к примирению сделай сам, захочешь вернуться, вернись с повинной головой.
— Умерь свой пыл, — ответил он. — Никогда не ползал на брюхе перед женщинами и не собираюсь впредь!..
Она не дала ему развить мысль.
— Я не просто женщина, я мать твоих детей! И я люблю тебя, Данте! Любая другая на моем месте просто тянула бы из тебя деньги. Этого никогда не будет! Оцени мою откровенность, если можешь.
— Посмотрим, какую песню ты запоешь, когда придут описывать имущество твоей мамочки!
Но ей тоже было чем крыть: сапфиры и прочие индийские камни, покупаемые отцом для матери на протяжении многих лет, редкие изумруды, семикаратный рубин, алмазная диадема, тяжелый золотой браслет, удивительное платиновое кольцо редкой работы. В конце концов, все это можно было продать, и за хорошие деньги. Хватит, чтобы раздать основные долги и несколько месяцев пожить на оставшиеся деньги без подачек Данте.
— Неужели ты расстанешься с ними? — Мать пришла в ярость, когда Лейла заговорила с ней о продаже драгоценностей. — Отец никогда бы не позволил!
Продав их ювелиру, Лейла, действительно, получила меньше, чем могла бы выручить, если бы занялась продажей камней самостоятельно.
Он не верил, что она способна на такое. Все его существо противилось подобному исходу их отношений. Пока лифт поднимал его в пентхауз, сердце готово было выскочить из груди, руки тряслись. Ему понадобилось добрых пять минут, чтобы прийти в себя, прежде чем он смог открыть дверь и войти. И лишь спустя еще пять минут прежняя ясность мышления вернулась к нему.
Теперь, спустя тринадцать часов, воспоминания еще клубились в его душе.
Не так просто забыть позор. Когда в церкви, окруженный гостями, он объявил, что венчание не состоится, он думал, что умрет от стыда и ярости.
Перед глазами постоянно всплывала картина: он стоит среди мраморных колонн и видит спины гостей, выходящих из храма. Смирив гордость, он опустился на колени перед алтарем и попросил у Господа прощения за тот позор, который по его вине пал на головы матери и сестер.
Всю дорогу он не смел поднять глаза на свое семейство. Сестры в белых платьях, украшенных живыми цветами, шмыгали носами и терли заплаканные глаза. Мать позволила себе разрыдаться только дома.
— За что нам такое несчастье, Данте? За что такая несправедливость?
Дома семейство обращалось с ним, как с больным мальчиком, всячески стараясь ему угодить, как-то показать свою любовь, беспрестанно убеждая его, что в будущем у него все всегда будет о'кей и в мире есть еще немало женщин, не таких взбалмошных и чокнутых.
Все его утешали кроме Элен.
— Ты тупоголовый! Что ты натворил? — шпыняла она его, едва сдерживаясь, чтоб не наградить брата хорошей затрещиной. — Как ты мог потерять лучшее, что было в твоей идиотской жизни?
— Заткнись! — бросил он и отвернулся от самой верной из своих сестер, которая жестокой правдой больно уколола его мужское самолюбие.
— Не заткнусь! Успехи с твоим «Классиком» вскружили тебе голову! Ты сам поверил в образ, который создал тебе твой собственный рекламный отдел! Никогда не подумала бы, что мой брат такая бесчувственная скотина!
— Станешь еще и не такой скотиной, когда тебя кидает мать твоих детей!
— Это говоришь ты, затеявший весь этот так называемый корпоративный брак?! — почти кричала Элен, все более заводясь. — Так ты у нас, оказывается, высоконравственный моралист, ха-ха-ха...
— Заносит тебя, Элен, так, что юбка задирается!
Элен влепила ему пощечину и отскочила на безопасное расстояние. На щеке Данте расцвел багровый отпечаток ее пятерни.
— Ты непроходимый, тупой сноб! Да ты со всей своей холеной тушкой мизинца ее не стоишь! Она права, что сбежала. Лучше жить одной, чем с таким... даже не знаю кем тебя назвать после этого!
— А мои дети? — растерянно потирая щеку, спросил он.
Он-то думал, что изучил характер каждого члена семьи, но последняя выходка Элен повергла его в изумление.
— О, не волнуйся, они не останутся сиротками, Данте! По счастью, их мать чистое золото. Она помнит свой родительский долг, на который наплевал их папочка.
— Я помню о своем долге, но как мне быть? Я не из тех, кто в последнюю минуту норовит шмыгнуть в кусты. Я честно предложил ей брак...
— Да, это правда, но ты не учел, что своим предложением обрушил в ад женщину, вознесенную тобой же до небес! Она же любит тебя!
— Ошибаешься, Элен, если б это было правдой, она бы так себя не вела!
— Что ты разыгрываешь из себя жертву? Ты что, чуда ожидал? Твое предложение — форменная провокация. Как ты думаешь, что должна пережить женщина, чтобы в последнюю минуту решиться бежать из-под венца?