Он забыл, что хотел ей сказать. Перед мысленным взором мгновенно пронеслись картины из их незаконченного романа. Но назойливый шум вечеринки мешал ему сосредоточиться.

— Лейла, — сказал он несколько нервно. — Попрощайся со своими друзьями. Пускай они продолжают без тебя. В конце концов, я ведь не для того проделал весь этот путь, чтобы только поболтать с полузнакомыми людьми.

Он не догадывался, что ей самой до смерти надоела компания бездельников, в которой она оказалась по чистой случайности; ее выводили из себя их пустые разговоры главным образом о дорогих машинах, карьере и тому подобной чуши. Больше всего на свете она хотела сейчас, чтоб Данте украл ее, перенес в какое-нибудь уединенное место, где бы она могла сказать ему, глядя прямо в глаза, в его чудесные глаза, как скучала, как ждала, как любит его. О, как бы она хотела начать все сначала. Только бы он согласился!

Он почувствовал пустоту в руках. Ему захотелось обнять эту беременную женщину, роднее которой не было на земле. Он хотел бы каждый день засыпать и просыпаться рядом с ней. А сейчас, сию минуту, ему до головокружения захотелось заполучить ее в свою постель, чтобы она, обнаженная и покорная, лежала рядом и он мог бы ощутить биение сердец своих еще не рожденных близнецов. Боже, как же он желает эту женщину!

Данте, шагая рядом с ней по самому краю причала, наконец полностью осознал те изменения, которые произошли с Лейлой со времени их последней встречи. Волна нежности, захлестнувшей его, породила новые, ранее неведомые ему мысли. Он понял, как она нуждается сейчас в крепкой мужской руке, как ей необходима его помощь и поддержка. Интересно, подумал он, будут ли они похожи на меня, эти двое, которые пока меня даже не знают?

Потрясение, которое он испытал, было сравнимо с мощным ударом в лицо. А ведь он мог никогда не испытать ничего подобного, смалодушничай, откажись от поездки сюда.

— Тебе не холодно? Может быть, нам пойти в дом? — спросил он.

Лейла как будто не слышала его, до сих пор пребывая в оцепенении.

— Пойдем отсюда, — решительно повторил он, взял Лейлу за руку и повел к коттеджу.


Дом, в котором жила Лейла, приятно поразил его. Он, конечно, был похож на описание Энтони Флетчера, но Данте не предполагал, что коттедж обставлен с таким вкусом, что все в нем дышит неподдельным уютом. Данте решил, что Лейла нашла идеальное убежище, и опять пожалел, что это не его заслуга.

Лейла придвинула ему кресло, поставила в вазу цветы, собранные утром и забытые ею.

На диване лежали журналы и книги, наверное она читала их вчера. Ничего не скрылось от внимательного взгляда Данте. Он подметил даже японскую ширму, скрывавшую выход в кухню.

— Тебе нравятся полевые цветы? — спросил он, указывая на вазы с умело составленными букетами.

— Да, я люблю их трогательную, беззащитную нежность.

— Ты, видно, счастлива в этом доме...

— Да. Пока.

Данте никак не мог начать разговор, ради которого приехал. Он бы хотел, чтобы Лейла заговорила первой, но и она молчала, покачиваясь в кресле-качалке. Данте прокашлялся и с трудом выдавил:

— Ну хорошо... Ты, должно быть, удивлена, что я смог разыскать тебя.

— Я рассержена, Данте. Ты звонил Энтони?

— Почему же звонил? Я виделся с ним.

— Вы встречались? — Ее и без того огромные глаза расширились.

— А что в этом такого?

— Ничего.

Скептицизм Лейлы не понравился Данте.

— Хорошо. На самом деле я целыми днями слонялся по улицам и спрашивал у каждого встречного мужчины, где тебя искать.

— Представляю, какой дурацкий у тебя был вид!

Лейла ненавидела себя за взятый тон. Да она бы расцеловала каждого, кто помог Данте найти ее, хоть всю ванкуверскую футбольную команду вместе с запасными!

— Послушай, Лейла, это мое дело, по чьей милости я здесь. Какая разница? Лучше спроси, зачем я это сделал!

— Хорошо, Данте, я спрашиваю.

Едва сдерживаясь, Данте заговорил ровным голосом:

— Лейла, пойми, между нами осталась какая-то недосказанность. Давай избавимся от нее.

— Данте, по-моему, ты все сказал в прошлый раз!

Он заскрежетал зубами. Что ему сделать, чтобы она его услышала? Встать на голову? Пройтись колесом? Спеть псалом?

— Когда я влюбился в тебя, я не думал, что быть твоим любовником гораздо проще, чем твоим другом.

— Ты говоришь, как Энтони. Кстати, он мой настоящий друг.

Мимолетная улыбка осветила ее лицо и, казалось, всю комнату. Данте подумал, что у него еще есть шанс, но ют лицо ее вновь стало пустым и безучастным, и сердце Данте тоскливо сжалось.

— Лейла, дорогая, я понимаю, что я тебя смертельно обидел. Наверное, я вел себя как последний кретин. Но, черт! Лейла, и ты была хороша!

— Твой кретинизм, Данте, такая же неотъемлемая часть тебя, как цвет твоих аквамариновых глаз!

— Не начинай все сначала, Лейла. Или ты хочешь, чтоб я разбился в лепешку, оправдываясь? Ну, виноват. Виноват, как еще ни один мужчина не был виноват перед женщиной! Что я должен еще сказать?

— Ничего не говори, Данте! — Лейла сменила гнев на милость и посмотрела ему в глаза почти с нежностью. — Мы и так наговорили друг другу слишком много обидных слов.

— Прости меня, Лейла. Я поверил Ньюбери. А он провел меня, как Яго несчастного Отелло. Надо было его сразу выкинуть из компании. Теперь эта мразь собирает на меня какие-то тухлые бумажки — пытается состряпать дело о сексуальных домогательствах. Ему ведь прекрасно известно, что ты беременна, но не стала моей женой. Это шантаж, Лейла. У меня один выход — жениться на тебе! Я дам тебе полную свободу, не будет больше ультиматумов, не будет нудной морали.

— Так вот зачем ты приехал, Данте!

— Я приехал, чтобы помочь тебе. Я не знаю, как заставить тебя вернуться, но... Я люблю тебя. Если я не могу быть твоим мужем, я буду другом.

— Это все?

— Лейла! Дай мне шанс! Хотя бы ради детей. Ты знаешь, что такое дети для итальянца? Я уже их люблю. Лейла, черт! Я сейчас говорю, как люблю тебя, а на самом деле знаешь, о чем я думаю? Я думаю, как было бы хорошо бросить тебя вон на тот диванчик и заняться с тобой любовью. И ты прекрасно знаешь, что это у меня неплохо получится и сама будешь счастлива!

Глаза Лейлы засветились. Данте не мог знать, как повлажнели ее ладони, как напрягся низ живота, готовый к сладкой судороге. Лейла на протяжении всего разговора только и думала, что о его мускулистых руках, ласкающих ее груди, шею, умелых пальцах и жадных губах. Она вспоминала полдень на Пойнсиане, тот самый полдень их любви, безудержной и страстной.

В ней говорила обида, но душа рвалась к Данте, а тело просило его ласк.

— Нет, Данте. Не прикасайся ко мне. Это может повредить малышам...

Данте обещал себе держаться на расстоянии, пока не скажет всего. Но чувство, заставившее рвануться навстречу ей, было сильнее разума.

— Лейла! — сказал он нервно. — Я больше так не могу!

Сама не поняв как, Лейла оказалась в его объятиях, почувствовав, как настойчиво его рука разжимала ей бедра. Она сопротивлялась, насколько могла, но неожиданно разрыдалась.

— Не плачь, — сказал он, опомнившись и гладя ее по волосам.

— Я не могу, Данте, — рыдала она, и тело ее мелко сотрясалось. — Если я опять поверю тебе, это разобьет сердца нам обоим. У нас ничего не выйдет после обиды, которую я нанесла тебе, твоим друзьям, матери...

— Милая, я нуждался в уроке, что ты мне преподала. Я слишком зациклился на своем бизнесе. Лейла, я понял, что успех и деньги ничто без тебя. Я устал от потерь. Не уходи, Лейла!

Он встал и вынул из сумки несколько коробочек. Она их узнала сразу.

— Забери. Не дело, когда семейные реликвии распродаются по дешевке в лавке перекупщика! Зачем ты их продала?

— У меня не было выхода, Данте... Отцовские долги. И неоткуда было ждать помощи...

— Я, кажется, выкупил все. Посмотри, не забыто ли что-нибудь?

Благодарный взгляд был ему ответом.

— Но кто тебе сказал?

— Это было несложно. Подослал приятеля под видом кредитора к твоей матери. Она просила отсрочки, сказала, что ты у ювелира... Я понял, зачем ты к нему пошла. Если не можешь принять драгоценности отца из моих рук, возьми их для детей. Они теперь принадлежат им.

Лейла, исполненная признательности, склонила голову.

— Спасибо, Данте.

Издалека доносились звуки вечеринки. К ним присоединился гул пропеллера прогревавшего двигатель гидроплана.