В субботу утром Таня поехала в Библиотеку иностранной литературы. Там был заказан американский журнал, из которого она считала необходимым перевести статью для своей диссертации. Она собиралась провести в библиотеке не более часа.
Когда Таня открыла журнал, приготовила блокнот и ручку, она вспомнила вчерашний визит на кафедру. Николай Александрович готовил чай. Она плохо помнила его лицо, но руки… Он ловко справлялся с кипятильником, аккуратно наливал в чашки заварку из чайника… Его руки — тонкие, с длинными пальцами — делали все быстро, изящно…
Таня потрясла головой, пыталась углубиться в английский текст. Когда она подняла голову, на больших часах в читальном зале было 16–00. Из двух больших листов статьи она перевела одну колонку. Николай Александрович мешал ей. Он появлялся через каждые три строчки текста. Таня безнадежно махнула рукой, сдала журнал и поехала домой.
Марианна Гавриловна очень обрадовалась, что дочка, наконец, так рано вернулась. Она суетливо накрывала ужин, ласково, приговаривая:
— Танечка, я приготовила твои любимые котлетки, пюре и зеленый горошек, а на закуску — вот, семга и греческие маслины из баночки.
Таня взяла вилку, ковырнула котлетку, поклевала зеленый горошек, сказала:
— Мамочка, спасибо, — и быстро ушла в свою комнату.
Диссертацией заниматься не хотелось. Она уютно устроилась на диване и взяла книгу современного французского писателя Марселя Пруста «По направлению к Свану». Это было неожиданное издание книги буржуазного писателя-экзистенциалиста в Советском Союзе. Вся московская интеллигенция сходила с ума. Книга была о любви. Таня, не отрываясь, читала. Про себя она думала, что такой любви не бывает, не может быть на свете. Постепенно глаза слиплись и Таня заснула.
В воскресенье она встала свежая, веселая. С удовольствием доела вчерашнюю семгу и села работать над диссертацией. На столе лежало огромное количество листов бумаги, исписанных крупным школьным почерком. Таня их разрезала, что-то вклеивала, потом перепечатывала на маленькой югославской машинке «Юнис» ярко-рыжего цвета.
О Николае Александровиче она решила больше не думать. Потому что она понимала, что не может быть того, чего не может быть. Тем более, Николай Александрович не оставил свой телефон.
В понедельник с утра она уехала в институт. У нее было две пары лекций в группе аспирантов. Затем она вела семинары у первокурсников. Почти на ходу пообедала в студенческой столовой. Пошла в институтскую библиотеку.
Через две недели у нее предстоял последний и самый сложный кандидатский экзамен по теории управления социалистическим народным хозяйством. Таня вернулась домой в восемь вечера, измученная, уставшая.
Марианна Гавриловна посмотрела на нее взволнованно и как-то загадочно. Дело было в том, что часов в шесть вечера в квартире зазвонил телефон. Марианна Гавриловна взяла трубку в прихожей. Петр Данилович в большой «зале» смотрел фильм о сотрудниках советской милиции, которые раскрыли группу расхитителей социалистической собственности.
В трубке раздался уверенный интеллигентный мужской голос:
— Здравствуйте, Марианна Гавриловна. Это Николай. Можно Таню к телефону?
— Таня еще в институте, готовится к экзамену.
Она сделала небольшую паузу.
— Позвольте узнать? С кем имею честь беседовать?
— Я — новый аспирант кафедры, Николай, я хотел напомнить Тане, чтобы она перекинула мне версию Word на дискету.
Марианна Гавриловна насторожилась.
— Таню вы можете попросить об этом в институте.
Николай пояснил:
— Дело в том, что я сейчас редко бываю на кафедре. Я недавно перевелся из Ленинградского университета. Мой отец получил новое назначение. Он очень занят, целые дни на работе, а у мамы больное сердце. Я вынужден помогать родителям, обустраивать новое жилище.
Марианна Гавриловна ехидно поинтересовалась:
— А чем же так занят ваш папа?
Николай, скромно пролепетал:
— Да дело в том, что его назначили заведующим Отделом идеологии ЦК КПСС.
Последовала долгая пауза.
Марианна Гавриловна, подобострастно, прошептала:
— Николай, я обязательно все передам Тане.
На этом разговор почти закончился, но Николай вспомнил, что у Тани нет его телефона. Он прокричал в трубку:
— Будьте любезны, запишите мой телефон.
Марианна Гавриловна долго ходила и искала листочек бумаги, ручку. Взяла трубку.
— Коленька, я записываю.
Когда Таня ужинала, мама тихонечко подошла к ней сзади и прошептала на ушко:
— А тебе звонил Николай — ваш новый аспирант. Просил срочно перезвонить.
Таня удивленно подняла глаза, встала из-за стола, взяла бумажку с незнакомым телефоном и пошла в свою комнату. Она понятия не имела, ни о каком аспиранте Николае.
Тем не менее, она плотнее закрыла дверь. Телефонный аппарат был с длинным проводом, и Таня перешла в самый дальний угол комнаты. Набрала номер. Раздались гудки, и она услышала голос Николая Александровича. Таня хотела поздороваться, но ее голос куда-то делся, она пролепетала:
— Алло.
Николай Александрович уверенно сказал:
— Таня, я очень рад Вас слышать.
— Здравствуйте, Николай Александрович. Я тоже рада Вас слышать. Что-то случилось? Почему вы звоните?
— Да, случилось. Я должен срочно Вас увидеть.
— Но теперь очень поздно — прошептала она испуганно.
Николай продолжал:
— Тогда завтра в шесть часов мы встречаемся и едем ужинать в одно очень приятное место. Не пугайтесь. Это модный ресторан. Я заеду за вами в институт.
— А у меня во вторник свободный день.
— Тогда я заеду за вами домой, диктуйте адрес.
Таня, не понимая, что делает, объяснила, где она живет.
Николай Александрович строго сказал:
— Спокойной ночи, — и повесил трубку.
Таня долго сидела в кресле. Потом взяла Марселя Пруста, но и он ей не помог. Она отправилась в ванну, долго лежала в теплой воде. Наконец, улеглась спать.
Не надо быть провидцем чужих снов, чтобы понять, что Тане всю ночь снился Николай.
Утром Таня проснулась с четким намерением до пяти вечера закончить параграф диссертации. После завтрака с деловым видом серьезного ученого она уселась за письменный стол, взяла ножницы и стала разрезать первый попавшийся напечатанный лист. Искромсав его на четыре части, Таня с ужасом поняла, что она испортила готовые тезисы для Конференции молодых ученых. Со слезами, выступившими на глазах от осознания своей собственной глупости, Таня стала перепечатывать испорченные тезисы. Она постоянно делала ошибки и думала только о том, во что она будет одета, когда пойдет в ресторан.
Наконец, мама позвала обедать. Таня нехотя поела, посмотрела на часы, убежала в свою комнату, открыла шкаф и стала мерить подряд все, что в нем висело. На часах было половина шестого. Таня устала от примерок и натянула первые попавшиеся синие американские джинсы, белый мохеровый свитер с огромным воротником «хомут». Воткнула в уши маленькие сережки с изумрудами. Она еще не успела докрасить ресницы, как в дверь позвонили.
Марианна Гавриловна открыла дверь. Перед ней стоял незнакомый, молодой мужчина в расстегнутой дубленке. В руках он теребил ондатровую шапку. Он вежливо представился:
— Николай Александрович Большаков.
Марианна Гавриловна с трудом напрягла свою память так, что на лбу появились морщинки. Она спросила:
— Вы тот, про которого Семен…
Николай Александрович кивнул головой, улыбнулся.
— Да, да, да.
Марианна Гавриловна глупо спросила:
— А вы не аспирант, Коля?
Николай Александрович весело ответил:
— Уже десять лет, как не аспирант.
Из комнаты вылетела Таня, не говоря ни слова, набросила дубленку, быстренько надела меховые ботиночки.
Марианна Гавриловна растеряно посмотрела вслед дочери. Таня весело помахала рукой и послала ей «воздушный поцелуйчик».
За полчаса проехали по улице Горького от Белорусского вокзала до Пушкинской площади и дальше по Пушкинской улице, почти до Дома Союзов. Николай остановил машину напротив очень старого двухэтажного дома, к которому была пристроена станция метро «Проспект Маркса».
Над старинной каменной лестницей с высокими ступенями, уходившими в полуподвал, на арке было написано Кафе «Садко». Таня, крепко держась за руку Николая, недоверчиво озираясь, аккуратно спускалась по древним ступеням. Их встретил услужливый гардеробщик, женщина-администратор провела гостей через весь длинный полутемный зал в дальнюю комнату, скорее похожую на монастырскую келью. Таня, теперь уже с любопытством, вертела по сторонам головой. В общем зале стояли длинные столы из темного, толстого дерева, вместо стульев — огромные длинные скамейки. На потолке висели люстры в виде керосиновых ламп. В «келье» был один такой же, как про себя определила Таня, «доисторический» стол и две скамейки. Тускло светила «керосиновая» лампа. Сквозь окно — бойницу с толстой древней решеткой, были видны двор, занесенный снегом, и фонарь, покачивающийся на ветру.