– Коли вы доверили мне свой дом, к чему столь придирчивый допрос? Гоняете меня, как школьницу на экзамене.
– Просто я люблю наблюдать за тобой, когда ты так мило краснеешь, – добродушно признался Эдди. – Признаться, еще большее удовольствие получил бы, застань я тебя спящей здесь.
– Вот еще! – фыркнула Дороти. Конечно, она должна была бы немедленно использовать этот двусмысленный намек, чтобы тут же покинуть дом Брасса. И если бы Дороти соображала здраво, то за пять минут собрала бы свои вещи. Но в его присутствии голова ее отказывалась работать в привычной скорости и в полную мощь, уступая голосу чувств, произвольно рвавшихся наружу.
– У вас усталый вид!
– Усталый?! – Эдди поморщился, расправляя плечи. – Я провел в пути восемнадцать часов и просто с ног валюсь!
– Может, принести чай или еще что-нибудь? – дружески спросила она, радуясь, что нашла правильный тон.
Эдди понял: его взяла, она отступает.
– А нельзя ли поточнее, Дороти? Что конкретно ты предлагаешь?
– Стакан горячего молока. Очень помогает при усталости. Бодрит, восстанавливает силы.
– Горячее молоко? – состроил гримасу он. – Спасибо, не откажусь. Да и от сандвича тоже. В самолете не так уж сытно кормят.
Когда Дороти вернулась в спальню минут десять спустя, Эдди там не обнаружила. Зато дверь ванной была распахнута настежь и оттуда доносился шум воды.
– Вот ваши сандвич и молоко! – крикнула Дороти. – Приятного аппетита и спокойной ночи!
Она поставила поднос на столик, стоявший рядом с кроватью, и уже собиралась уйти, как вдруг раздался мягкий, просительный голос:
– Подожди, Дороти, не уходи, пожалуйста.
Вид Эдди заворожил ее. Светлый купальный халат оттенял бронзовость его кожи, влажные завитки волос падали на лоб, небрежно повязанный пояс подчеркивал стройность узких бедер. Он походил на атлета, пробежавшего длинную дистанцию и только что освободившегося от напряжения: в движениях мягкость, покой и какая-то трогательная незащищенность.
– Мне кажется, вам лучше побыть одному, – с трудом произнесла она, горло ее сжалось. – У вас действительно усталый вид…
– Я уже почти очухался. Если ты останешься и поговоришь со мной, я скорее приду в себя. – Эдди присел на край кровати, похлопал ладонью рядом, приглашая Дороти присоединиться. – Составь мне компанию, пока я перекушу. Расскажи, чем ты занималась в мое отсутствие? Так приятно оказаться дома, где светятся окна, пахнет поджаренным хлебом и звучит музыка… Обычно мне такое удовольствие не выпадает, когда возвращаюсь…
Если бы Дороти попросили сунуть голову в пасть льву, она, конечно, отказалась бы, но Эдди был настроен столь миролюбиво, что она заставила замолчать собственный инстинкт самосохранения, взывавший к осторожности.
– Хорошо, на пару минут останусь, – согласилась Дороти. Вблизи его лицо выглядело более усталым. Круги под глазами, морщинки в уголках губ и у висков, которые так и хочется разгладить. – Могу сказать, что здесь, у вас, я провела несколько прекрасных дней. Купалась, гуляла. Окончательно подружилась с Джеки и лучше узнала Клода.
Эдди удивленно вскинул бровь.
– Ты общалась с моим племянником? Это для меня новость.
– Он почти каждый день заглядывал. Справлялся, все ли у нас в порядке.
– Вот видишь! – спокойно заметил Брасс. – Я же говорил тебе, что Клод добрый и очень заботливый парень.
– У всех есть какие-то хорошие качества, Эдд, – пожала плечами она.
Тот даже забыл про бутерброд, ошалело глянул на Дороти, чем привел ее в замешательство.
– В чем дело?
– Ты понимаешь, что сейчас сказала? – тихо спросил Брасс.
– Извини, не очень.
– Ты назвала меня Эддом!
Дороти глубоко вздохнула и произнесла чуть дрогнувшим голосом:
– Но ведь тебя так и зовут: Эдди, Эдд…
Брасс удовлетворенно кивнул и поднес к ее губам открытую банку пива.
– Выпей глоток, а то мое имя комом станет у тебя в горле. Наконец-то ты обращаешься ко мне как к человеку.
В другое время Дороти отказалась бы, но в этот миг ей нужно было хоть чем-то загасить бушующий внутри пожар. Она послушно раскрыла рот. Эдди наклонил банку и поднес к ее губам.
– Глотни как следует, иначе не распробуешь. Оно вкусное.
Он поил ее словно волшебным напитком, а она как завороженная подчинялась ему. Несколько капель скатилось с губ к подбородку, но он не дал ей смахнуть их, ласково утер ее сам. Затем кончиком пальца коснулся нижней губы Дороти, нежно заскользил по ее влажной поверхности.
Неожиданно для самой себя она слегка прикусила его палец зубами. И тогда Эдди чуть продвинул палец вперед, дотронулся до ее трепещущего языка. Что он делает? – мелькнуло у нее в голове. Невиданная дразнящая ласка туманила Дороти голову. До чего чувственны оказались эти медленные круговые движения и касания, вызывавшие незнакомый трепет. Она не знала, что ей делать и как поступить. Все тело наполнялось лихорадочным жаром, поднимавшимся изнутри. Ей хотелось продлить эти мгновения, до конца ощутить сладостный вкус, который она не испытывала даже в самые интимные минуты близости с мужем. Тот вообще считал ее ледышкой, не способной ни испытывать удовольствие, ни доставлять его партнеру. Так и было с ним. Это правда. Но может быть, дело совсем не в ней, а в мужчине, который не умеет разжечь страсть? Ах, Эдди, Эдди… Она плыла, ощущая приливы сладостной истомы…
Помимо воли, ее ладонь приникла к его груди. Под распахнутыми лацканами халата она ощутила шелковистую упругость волос, почувствовала, как в возбужденном ритме бьется его сердце. Он неотрывно смотрел ей в глаза, словно приказывая: ну же, ну!… Дороти разрывалась между жутким смущением и наслаждением, с каким играла губами с его пальцем, то отпуская, то вновь вбирая его в свой рот. Она понимала, что это только прелюдия, что еще можно остановиться. Но такое невероятно чувственное начало сулило неизъяснимо изысканное продолжение. И в тот момент, когда Эдди прильнул к ней губами, она окончательно сдалась. Еще никогда в жизни ни один поцелуй не был ей желаннее. Она упивалась им, впитывала его жар, блаженствовала…
И все это Эдди видел в ее затуманенных глазах, ощущал в дрожи ее тела. Он умело накалял Дороти и тогда, когда зарывался пальцами в густые женские кудри, и тогда, когда кончиками пальцев скользил по ее горлу, медленно спускаясь к груди, выглянувшей из-под распахнувшегося легкого кимоно. Дороти не знала, что грудь вдруг может налиться, как спелый плод, что соски способны вмиг отвердеть и остро отозваться на легкие прикосновения мужских губ, пальцев, зубов… Вдобавок ко всему, она чувствовала, что ее кружевные трусики неожиданно повлажнели, словно ее тело исходило соком…
В душе Дороти начала нарастать паника. Что будет, если Эдди обнаружит предательскую влагу? Это постыдно! Но связь между мозгом и телом оказалась безнадежно нарушенной. Силы покинули ее. В отчаянии она прошептала:
– Не надо, Эдди…
Было понятно – он хочет большего, но если позволить… Самым унизительным для нее было ее неумение ни дарить наслаждение, ни получать его. Эдди наверняка разочаруется, а как раз этого ей больше всего не хотелось.
– Эдд! – умоляла она. – Остановись…
– Помолчи, дорогая…
Как в лихорадке Эдди осыпал ее поцелуями, на ходу развязывая поясок шелкового кимоно, мешавшего ему видеть ее тело целиком. Одной рукой он крепко прижал к подушке обе ее руки, другой гладил живот, бедра, проникая под трусики. Наконец он ловким движением стянул их и, не давая ей опомниться, погрузился лицом в пушистый треугольник, языком нащупал щель между потаенными женскими губами.
Дороти подумала, что умирает, настолько мощное потрясение испытала: в ней все плавилось, дрожало от изощренной ласки. Ноги сами собой призывно раскинулись, плоть жаждала продлить сладкую пытку, о которой она никогда не подозревала.
Ее готовность заставила Эдди оторваться. Теперь он весь склонился над ней своим обнаженным телом, поразив ее мощью напрягшегося члена.
– Прикоснись ко мне, Дороти, – хрипло выдавил он.
Она и так сгорала от желания прижаться к нему, слиться с ним до такой степени, чтобы даже воздух не разделял их. И вдруг поняла: он просит не об этом. Он хотел иного, самого интимного прикосновения, способного усилить мужское желание, обострить его до предела.
Испытывшая жуткий стыд, Дороти отвернулась в тень, чтобы свет лампы на ночном столике не выдал ее.
– Я не умею делать это…