Я буду умолять о прощении. Но для нее освободиться от Ричарда гораздо важнее, чем мне – от гнета вины. Она должна уйти от него сейчас же, немедленно, может быть, даже сегодня вечером, прежде чем он заманит ее в свои сети.

Когда я видела Эмму в последний раз, я пыталась создать определенный образ, пыталась заставить ее увидеть, что мы – взаимозаменяемые версии друг друга. Сейчас моя цель – безыскусная откровенность. Я принимаю душ и надеваю джинсы и футболку. Я делаю простую прическу и отказываюсь от косметики. Чтобы унять нервозность, я собираюсь дойти до ее квартиры пешком. Я выйду в пять часов. Опаздывать нельзя.

«Будь спокойной, будь логичной, будь убедительной», – повторяю я себе. Эмма была свидетелем разыгранных мной сцен; она слышала, что говорил обо мне Ричард; ей известна моя репутация. Я должна опровергнуть все, что она думает обо мне.

Я все еще репетирую свою речь, когда у меня звонит телефон. Номер мне незнаком, зато я прекрасно знаю этот код: звонят из Флориды.

Тело у меня каменеет. Я опускаюсь на кровать, глядя на экран, а с того же самого номера звонят уже второй раз. Я должна ответить.

– Ванесса Томпсон? – спрашивает мужской голос.

– Да, – в горле у меня пересохло, я даже не могу сглотнуть.

– Это Энди Вудворт из «Мягких лапок», – он говорит приветливо и по-дружески.

Я никогда до этого не говорила с Энди, но после смерти Мэгги начала анонимно отправлять пожертвования в приют для животных, в котором она была волонтером в старших классах. Когда мы с Ричардом поженились, он предложил значительно увеличить ежемесячную сумму пожертвования и перечислить деньги на ремонт приюта. В результате на двери появилась мемориальная доска с именем Мэгги. Ричард вел все переговоры с администрацией приюта; он сам это предложил, сказав, что для меня подобные хлопоты были бы слишком большим стрессом.

– Нам позвонил ваш бывший муж. Он сказал, вы вдвоем пришли к выводу, что в свете последних событий не сможете позволить себе и дальше осуществлять пожертвования в пользу нашего приюта.

А вот и наказание, думаю я. Так он мстит за то, что я взяла его деньги. Я знаю, что Ричард получает удовольствие от подобных символических жестов, от того, что уравнивает таким образом счет.

– Да, – отвечаю я, когда понимаю, что пауза слишком затянулась.

«Это было не ради меня, а ради Мэгги», – думаю я гневно.

– Мне очень жаль. Если это возможно, я бы хотела продолжать вносить небольшие суммы каждый месяц. Это будет не совсем то же самое, но хоть что-то.

– Это очень щедро с вашей стороны. Ваш бывший муж объяснил, как сожалеет о случившемся. Он сказал, что лично позвонит семье Мэгги и объяснит ситуацию. Он попросил передать это вам, чтобы вы не беспокоились и знали, что он все уладил.

За что именно Ричард сводит со мной счеты? За фотографию Герцога, за письмо Эмме, за обналиченный чек?

Или он знает и о фотографии отчета по карте, которую я отправила Эмме?

Энди не понимает; никто не понимает. Ричард, наверное, был очарователен во время их беседы. Он так же очарует и семью Мэгги. Он позаботится о том, чтобы с каждым поговорить отдельно, с Джейсоном в том числе. Ричард назовет мою девичью фамилию – она незаметно всплывет в разговоре – и, возможно, упомянет о моем переезде в Нью-Йорк.

Что предпримет Джейсон?

Я жду, когда меня охватит знакомое чувство – паника.

Но паники нет.

Вместо этого я отчетливо осознаю, что с тех пор как Ричард меня бросил, я ни разу не подумала о Джейсоне.

– Семья Мэгги была бы рада возможности поблагодарить вас обоих лично, – говорит Энди. – Они, конечно, и так отправляют каждый год письма, которые я пересылаю вашему мужу.

Я вздергиваю голову. «Думай, как Ричард. Сохраняй контроль над ситуацией».

– Я не… дело в том, что мой муж не показывал мне этих писем, – каким-то образом мне удается говорить ровным будничным тоном. – Меня глубоко поразила смерть Мэгги, и он, наверное, думал, что мне будет тяжело их читать. Но сейчас мне хотелось бы знать, о чем в них идет речь.

– Да, конечно. Обычно они отправляют письмо по электронной почте, с тем чтобы я пересылал его вам. Я помню содержание, не дословно, конечно. Они всегда выражают благодарность вам и надежду на то, что когда-нибудь удастся с вами увидеться. Они время от времени приезжают в приют. Для них очень много значит ваш поступок.

– Родители Мэгги приезжают в приют? А ее брат Джейсон?

– Тоже. Они приезжают все вместе. И жена Джейсона, и двое детей. Это чудесная семья. Детишки разрезали ленту в день открытия после ремонта.

Я отступаю на полшага назад и едва не роняю телефон.

Ричард годами хранил эту информацию при себе; он перехватывал эти письма. Он хотел, чтобы я боялась, чтобы я была «нервной лошадкой Нелли». В силу своей глубокой извращенности он нуждался в том, чтобы быть моим защитником. Он культивировал во мне ощущение зависимости от него; он питался моим страхом.

Из всех жестоких поступков Ричарда этот, пожалуй, самый бессердечный.

Осознав это, я без сил опускаюсь на кровать. Я хочу знать, что еще он делал, чтобы подпитывать мою тревогу, когда мы были вместе.

– Я бы хотела позвонить родителям Мэгги и ее брату, – говорю я после секундного молчания. – Вы не могли бы дать их контакты?

Ричард явно не в себе – он не мог не предвидеть, что Энди расскажет мне о письмах. Это мой бывший муж, а не я теряет способность ясно мыслить.

Я никогда не решалась так сильно его провоцировать; я зашла очень далеко. Он, наверное, отчаянно желает причинить мне боль, заставить меня остановиться. Удалить меня из своей опрятной жизни.

Я прощаюсь с Энди и понимаю, что мне уже пора к Эмме. Уже почти пять часов, я собиралась выйти в это время. Но внезапно меня охватывает непреодолимая тревога – что, если снаружи меня ждет Ричард? Все-таки мне нельзя идти пешком. Придется взять такси, но его еще нужно поймать.

В здании есть второй выход, который ведет в тесный проулок, заставленный мусорными контейнерами. Какой выход, по расчетам Ричарда, я могу выбрать?

Он знает, что меня легкая форма клаустрофобии, что я боюсь попасть в тесное пространство. Проулок узкий, стиснутый по обеим сторонам высокими зданиями. Именно поэтому я выбираю этот путь.

Я надеваю кроссовки и дожидаюсь половины шестого. Доезжаю на лифте до первого этажа и дергаю несколько раз задвижку на двери пожарного выхода, потом наконец открываю дверь и выглядываю на улицу. За дверью, кажется, никого нет, но мне не все видно из-за высоких пластиковых контейнеров. Я делаю глубокий вдох, распахиваю дверь и несусь по переулку.

Сердце у меня готово разорваться. Я жду, что каждую секунду он может выскочить наперерез и схватить меня. Я заставляю себя бежать дальше к клочку тротуара, который вижу впереди. Когда он наконец оказывается прямо передо мной, я описываю полный круг, бросая взгляд на людей, машины, дома.

Ричарда здесь нет – я уверена, что почувствовала бы на себе его хищный взгляд.

Я поднимаю руку, чтобы остановить одну из проезжающих мимо машин. Вскоре у обочины притормаживает такси, я сажусь, и водитель умело начинает лавировать в плотном вечернем потоке по направлению к дому Эммы.

Я подъезжаю к углу, на котором стоит ее дом, без четырех минут шесть. Прошу водителя не выключать счетчик, а сама в это время повторяю про себя все, что должна сказать. Потом я выхожу из такси и иду к подъезду. Я нажимаю «5С» на домофоне, и слышу голос Эммы:

– Ванесса?

– Да, – я не могу удержаться и еще раз оглядываюсь через плечо. Но позади меня никого нет.

Я поднимаюсь к ней на третий этаж на лифте.

Она открывает, как только я подхожу к двери. Она такая же симпатичная, как и всегда, но у нее встревоженный вид, брови нахмурены.

– Входите.

Я переступаю через порог, и она закрывает за мной дверь. Мы наконец одни. Меня захлестывает такое сильное облегчение, что едва не начинает кружиться голова.

Квартира у нее маленькая и опрятная. Здесь всего одна спальня. На стене висит несколько фотографий в рамках, на столе – ваза с белыми розами. Она делает жест в сторону низкого дивана, и я присаживаюсь на краешек. Сама она продолжает стоять.

– Спасибо, что согласились со мной встретиться.

Она не отвечает.

– Я так давно хотела с вами поговорить.

Что-то не так. Она не смотрит на меня и вдруг оглядывается через плечо. На дверь спальни.